вободное место возле стола. — Забирай вот эту стопку и сортируй документы по видам.
— Бли-ин… Лучше бы я с Арби разговаривал…
— Это ты его очередным «блинам» научила? — догадаться было не трудно.
— Ну, прекращай… — чуть поморщилась Селезнёва. — Бернадино должен владеть живым, разговорным языком, ловить оттенки и понимать нюансы.
— Блин это не нюанс, — умело возразил я, — нюанс, когда блин горелый.
— Да вы оба иногда такие словечки используете, что хоть полицию нравов зови… — проворчал Дино.
— И ты их понимаешь? — насторожился я.
— А что там понимать, все люди ругаются одинаково.
— Ну, сын, это был не я, это… другой человек.
— Ты на кого это намекаешь? — возмутилась Екатерина свет Матвеевна.
— Ни на кого! — помотал я головой с честными глазами. — Просто есть такая поговорка: «Ругается, как дипломат, пьёт, как учитель и курит, как медик».
— Сам придумал? Ой… А это что такое? — Екатерина отставила очередную бумажку подальше, затем взяла очки для чтения, которые надевает редко и, как мне кажется, больше для красоты.
— Ничего не понимаю!
— Да что там? — вслед за мной ближе к начальнице придвинулся и Дино.
— Откуда вообще это здесь⁈ — продолжала интриговать Селезнёва. — Это какая-то экспедиция? Археологи? Откуда этот список?
— Да прочитай уже! — потребовал я.
Екатерина Матвеевна поправила очки и медленно прочитала написанное:
«Град сей Стомбул поелику зело велик есмь, або построен купно посолонь в оболонь, деньгой и разумом осложнён богато. Но холопьев што детинец чорнага дуба пред фронтиркой от подлой каманчи с Дикай Прерьи угольями на бересте рисовали без крова дщаного да с грудами мешков землицей набитых — на кол с затёсами иль в четвертя топором! Воры и тати окояныя злато казённое отмыли, затем распилили! Повинны смерти!»
— Да уж, это документ серьё-озный… — протянул я. — Вот и думай тут, когда Смотрящие сюда людей закинули…
— В смысле?
— Катя, документ, хоть и всего лишь список с оригинала, суть вещь древняя, не наших дней писанина.
— Где же тогда оригинал? — воскликнула Селезнёва.
— Кто знает, кто знает… Музеи здесь вряд ли есть. Разве что у американцев? В манускрипте имеется упоминание о команчах!
Тут Дино не выдержал и расхохотался.
— Это же Макс подложил бумагу! Написал и подложил, мы ждали, когда ты до неё доберёшься!
— Что⁈ Ах вы, сво-олочи такие… Паразиты заразные! А я-то, дура!
— Археологи! Учёные! Пропавшая экспедиция, таинственные раскопки в Дикай Прерьи! — напомнил я.
Мы с сыном ржали уже вдвоём, весёлая архивариусная шутка явно удалась.
— Ну, весело же, Екатерина Матвеевна!
— Весельчак нашелся, — фыркнула она.
— Это врождённое! И круг общения. В раннем детстве я не был пришиблен возложенными надеждами, а в юности меня всегда окружали весёлые, счастливые люди, которых мама упорно называла алкоголиками… Кстати, хозяину этого кабинета, судя по всему, тоже не было чуждо чувство юмора, — добавил я, кивнув на висящий сбоку от стола плакат компании Northrop Grumman с надвигающимся на зрителя стальным монстром, под которым был начертан слоган строителей американских авианосцев «90,000 TONS OF DIPLOMACY» — «90000 тонн дипломатии».
Через четыре часа кропотливой напряжённой работы я почувствовал, что уже дурею.
— Сколько можно так сидеть, уже в глазах двоится! Давайте сделаем капитальный перерыв и прокатимся к Корабельной бухте, мы там ещё не были, посмотрим, — предложил я.
— И пообедаем! — кивком головы подтвердил Дино.
Селезнёва подняла вверх большой палец, и вопрос был решён.
Побережье, на котором стоит Стамбул, богато живописными глубокими бухтами, которые следуют подряд одна за другой, прямых участков берега почти нет. Поэтому разрастающийся город со временем занял три бухты, вытягиваясь в обе стороны от исторического центра, заботливо отстроенного Смотрящими в камне на берегу самой большой, Якорной бухты, для которой больше подойдёт звание залива.
Берег красив. Первая линия застройки одновременно и самая престижная. Заполучить один из двенадцати солидных каменных особняков, по одному на целый клан, мечтает каждый нувориш, но дело это безнадёжное, отцы-основатели крепко держатся за историческое место.
Швейцары давно бы выложили здесь стильную набережную из булыжника, как они это постепенно делают на берегах Женевского озера.
А наши построили бы пару санаториев: взрослый, с занудными тётеньками в белых халатах, ужасно полезным четырёхразовым диетическим питанием и степенными вечерними танцами отдыхающих под аккордеон и контрабандную водочку в кустах, и детский. Чтобы с утренними построениями возле флагштока, вечно фальшивящим горнистом, пионерскими походами с палатками в лес на холмах, ночными страшилками в тёмной спальне и коленками с замазанными зелёнкой ссадинах.
Ничего этого турки делать не собираются.
Зона главного променада есть, даже со скамейками фронтом на залив, но бродить по нему не очень комфортно.
Зато в Якорной сконцентрирована большая часть кофеен и кафешек, всех этих кебабных, шаурмячных и прочих донерных. В почёте дары моря — не рыбой единой сыт трудовой турок, почти половина шаланд занимается добычей морепродуктов. Ловят много. Головная боль добытчиков, как сказал мне один из владельцев парусных лодок, это невозможность консервирования продукции.
В меню краб и осьминог, которого турки умеют готовить на гриле так, что он становится хрустящим, но мягким. Удивительное дело! На Земле мне удавалось на кухне сотворить из осьминога лишь куски велосипедных камер.
Якорная бухта выгнулась длинной сабельной дугой с лезвием прибоя, поджатой, как пружина, двумя огромными холмами, на одном из которых стоит самый настоящий маяк в полоску, а на другом — каменный форт XIV века, ощетинившийся старинными медными пушками. Строение, исторически известное как Güzelce Hisar, что в переводе с турецкого означает «Прекрасный замок», — главная твердыня новой Турции, попаданческий аналог одного из самых старых архитектурных сооружений земного Стамбула, расположенного на азиатской стороне возле пролива Босфор.
Когда-то именно от этого форта тянулась легендарная цепь, перегораживающая Босфор так, чтобы никто из Средиземного моря в Чёрное беспошлинно не шастал, а вражеский элемент не подкрадывался вплотную для обстрела города.
В небольшой здешней крепости, по сравнению с которой Берлинский замок выглядит как Московский Кремль, традиционно стоит донор-терминал, и этим всё сказано. Внутрь не пускают, но местные принимают это легко, говоря, что вполне достаточно посмотреть на форт с воды.
В Якорной бухте находятся стоянки всего частного маломерного флота анклава, из которого лишь малая часть оснащена подвесными моторами. Всё остальное — лёгкие парусные лодки рыбаков и шаланды контрабандистов местной постройки, практически без всякого стеснения снующие между американским берегом и турецким. Сферы деятельности жёстко разграничены, и рыбак никогда не ударится в контрабанду и наоборот — пустят на корм рыбам.
Это уже пятая наша автопрогулка по городу, но ещё даже не первая основательная, так, обычные обеденные маршруты-гастротуры, сопутствующие знакомству с ещё одной таверной. Времени пока нет.
— Как тебе новый Стамбул, сын?
— Ещё не понял. Пока что Базель выглядит лучше, богаче и чище, — выдал он промежуточный вердикт.
— А на Земле тебе доводилось бывать в Турции? — поинтересовался я.
— Зачем? — искренне удивился Бернадино. — Горы у нас красивее. Море одинаковое, рыба тоже, климат отличается мало… Но я думаю, что земная Турция мне бы не понравилась.
— Почему же это? — спросил я с интересом.
— Хм-м… Наша соседка по дому на Банхофштрассе в Базеле рассказывала, что в прошлой жизни летом она частенько ездила на заработки в Турцию… Жила там долго, два месяца. Работала где-то уборщицей. Ей там всё нравилось, и работа тоже. Но если ей что-то нравится, то это значит, что нормальному человеку точно не понравится, — глубокомысленно поделился знанием о земной Турции Бернадино.
— Тонко, блин! — похвалила Катя.
— Золотые слова! — восхитился я, вспомнив личный опыт сомнительного знакомства с «некуророртной Турцией». — Зо-ло-ты-е! А где бы ты хотел побывать?
Дино задумался.
— Пожалуй, в Германии… Многие жители Бари хотели побывать в Германии, чтобы наконец-то увидеть, где же немцы так устают.
Весь турецкий агропром расположен в обширной Анатолийской долине. Прямоугольники теплиц отлично видны с холма. Никаких открытых грунтов, турки абсолютно всё выращивают в парниках, в принципе не желая зависеть от капризов погоды. Методика эффективная, высокопроизводительная, с учётом нехватки рабочих рук, но, как мне кажется, дело это довольно дорогое. Полиэтиленовый укрывной материал, тонкий и лёгкий сам по себе, в стандартных рулонах оказывается довольно тяжёлой штукой. Учитывая, какую суммарную площадь приходится брать под пар, начинаешь слышать с холма матерные ругательства оператора донор-канала.
Аграрии плёнку берегут, конечно, но всё-таки… или же я чего-то не знаю? Рисковые счастливчики ухватили-таки фарт за нос — например, они нашли драгоценную полиэтиленовую локалку в урочищах вдоль Дикой дороги.
Непросто им было…
Фантазия моя разыгралась.
«Вот тогда-то, сыны мои, разверзлись небеса, ударили молнии, и началась Великая Полиэтиленовая Битва возле ПЭТ-Ручья, которая и сделала наш народ великим! Как там дело было, помнят только самые старые люди в нашем ауле… Но первым по рядам красных курдов ударил отряд героев под управлением ваших прадедов…»
— Падре? Макс⁈
— Кого?
— Ты чуть не уснул за рулём! — возмущённо предъявила Екатерина.
— Тьфу ты.
— Падре, ты что, не увидел эту огромную отару?
— Бр-р… Да, пропустил.
— А как ты думаешь, мы сможем покупать у Стамбула их замечательную баранину?
— Дино, это невозможно, для перевозки потребуется консервация или заморозка, — ответил ему Селезнёва, потому что я пока мог только зевать. — А вот тонкорунная шерсть может представлять для наших интерес.