Акад. Н.Я. Марр требует проверки элементного анализа семантическим анализом (анализом по значению) «по законам палеонтологии речи» и далее данными истории материальной культуры.
Но как могут уточнить результаты формального палеонтологического анализа семантические законы палеонтологии речи, когда дело касается эпохи «дологического мышления»? Нормы дологического мышления вряд ли могут ограничить произвольные операции элементного анализа, данные же истории материальной культуры у акад. Н.Я. Марра сами опираются на выводы элементного анализа. Словом, палеонтологический элементный анализ не только необходимый, но и решающий момент палеонтологического исследования человеческой речи по теории акад. Н.Я. Марра.
Где, когда и кем доказано, что все слова всех языков земного шара восходят к четырем элементам (Сал, Бер, Йон, Рош)?
Нигде, никем и никогда это не было доказано.
Элементы появились в теории акад. Н.Я. Марра, конечно, неслучайно; элементы – это племенные названия. Этим названиям акад. Н.Я. Марр уделял особое внимание на последних этапах изучения истории яфетических языков: чем больше языков оказывалось яфетических, тем более ограничивался исторически проверенный материал для сравнения; все чаще стали фигурировать племенные названия в качестве излюбленного материала сравнения; в названиях племен акад. Н.Я. Марр видел древнейший лексический материал. Таким путем акад. Н.Я. Марр стихийно пришел к элементам, к древнейшим племенным названиям (вначале – к двенадцати, напоследок – к четырем).
Случайный факт был возведен в норму. Логического обоснования четырех элементов акад. Н.Я. Марр, естественно, не мог дать. На неоднократные докучливые вопросы – почему именно четыре элемента, акад. Н.Я. Марр давал уклончивые ответы. Последний вариант разъяснения гласит: «Некоторые вещи доказывать нет надобности, их можно показывать… Наблюдение показывает, что есть всего четыре элемента. Почему, не знаю»[43].
Это значит: недоказуемая теорема объявляется аксиомой.
Теория, имеющая орудием лингвистического исследования палеонтологический четырехэлементный анализ, не только не есть марксистско-ленинская теория о языке, но и не может ею стать. От учения о четырех элементах идти к диалектическому материализму невозможно. Объявлять элементный анализ и связанные с ним положения достижениями советской лингвистики значит дискредитировать материалистическую науку о языке.
Насаждая элементное родство, акад. Н.Я. Марр отрицает родство языков по происхождению; выдвигая стадиальную классификацию, объявляет расовой генеалогическую классификацию: в ней, мол, языки группируются по расам. В дальнейшем «расовая» классификация квалифицируется, как расистская.
Генеалогическая классификация языков ни фактически, ни логически не связана с расовым делением, ни тем более с расизмом.
Генеалогическая классификация языков не дает никаких оснований для лженаучных реакционных расистских утверждений гобино-чемберленов и их современных англо-американских последышей.
Существование родственных языков, имеющих общее происхождение, общий исходный языковой материал и объединенных в соответствующие семьи языков, равным образом зарождение таких языков в процессе дифференциации общего языкового материала есть непререкаемый факт, который подлежит не отрицанию, а объяснению.
Общностью же происхождения объединены группы родственных языков, выделяемые внутри той или иной семьи языков. Таковы, к примеру, языки: славянские, германские, романские, иранские и т.д. в пределах индоевропейской семьи; картвельские языки – внутри иберийско-кавказских языков; финские – внутри угро-финских и т.д.
Славянские, германские, романские и другие подобные же группы языков представляют собой понятия генеалогического порядка. Эти понятия так же закономерны, как и понятие семьи языков.
В полемике с Дюрингом Энгельс писал: «… „Материя и форма родного языка“ становятся понятными лишь тогда, когда прослеживается его возникновение и постепенное развитие, а это невозможно, если оставлять без внимания, во-первых, его собственные омертвевшие формы и, во-вторых, родственные живые и мертвые языки»[44].
Следует ли марксистско-ленинскому языкознанию отвергнуть такое родство языков по происхождению и соответственно генеалогическую классификацию? Нет, не следует. Эти понятия несовместимы с метафизической стадиальной классификацией акад. Н.Я. Марра, но вполне закономерны с точки зрения принципов марксизма-ленинизма.
Марксистско-ленинское языкознание считает закономерным формирование новых языков в процессе дифференциации. Вместе с тем оно вовсе не отрицает скрещения языков (процесс интеграции): скрещение закономерно, как один из процессов, но не единственный процесс.
Палеонтология языка, изучающая древнейшее состояние человеческой речи, в принципе бесспорна, как углубление истории, но не как средство заменить или отменить историю языка и марксистски понятый сравнительно-исторический метод.
Марксистско-ленинское языкознание не отказывается от сравнения: ни от сравнения общих корней в родственных языках, ни от сравнения типологического в языках различного происхождения.
Техника этого сравнения должна исключить произвол, установить закономерное: формулы закономерных звуковых соответствий, устанавливаемых в процессе сравнения, являются надежным контрольным средством сравнительно-исторического анализа. Напр., мегрельское джа «дерево» не сводимо к грузинскому хе «дерево»; закономерным его соответствием служит: груз. дзел-и «бревно», «кол». Такая техника анализа оправдана исследовательской практикой.
Генеалогическая классификация языков устанавливается посредством сравнительно-исторического анализа: не зная истории языков, нельзя определить их место в генеалогической классификации. Генеалогическая классификация языков продукт исторического языкознания.
Стадиальная классификация языков в теории Н.Я. Марра является отрицанием генеалогической классификации точно так же, как элементный анализ является отрицанием сравнительно-исторического анализа.
Полемизируя с Дюрингом, Энгельс лестно отзывается об историческом языкознании, созданном путем применения сравнительно-исторического метода.
«…Раз г. Дюринг, – пишет Энгельс, – вычеркивает из своего учебного плана всю современную историческую грамматику, то для обучения языкам у него остается только старомодная… техническая грамматика со всей ее казуистикой и произвольностью, обусловленными отсутствием исторического фундамента. …Ясно, что мы имеем дело с филологом, никогда ничего не слыхавшим об историческом языкознании, которое получило в последние 60 лет такое мощное и плодотворное развитие, – и поэтому-то г. Дюринг отыскивает „высоко образовательные элементы“ языкознания не у Боппа, Гримма и Дитца, а у блаженной памяти Гейзе и Беккера»[45].
Сравнительно-исторический анализ применяется Энгельсом в его работах; например, в труде – «Происхождение семьи, частной собственности и государства», где сравниваются слова, обозначающие «род» в родственных языках: латинском, греческом, др.-индийском, готском и т.д.[46]
Все, что добыто положительного, фактически надежного в историческом изучении языков индоевропейских, семитических, иберийско-кавказских, урало-алтайских, все, что имеется фактически точного в самой яфетической теории акад. Н.Я. Марра, обязано технике такого анализа, технике историко-сравнительного анализа.
Разумеется, этот анализ не всесилен, его методика не во всех существенных моментах уточнена. В частности, установление звуковых закономерностей наталкивается на большие затруднения, особенно при анализе мешанных (скрещенных) языков. Но это значит, что сравнительно-исторический анализ нуждается в усовершенствовании, а не в замене произвольным элементным анализом.
Марксистско-ленинская история языков должна строиться на фактах строго проверенных, точно установленных.
Факты истории языков должны освещаться методом материалистической диалектики; это – единственный метод советской науки вообще, и в частности, лингвистики. Только такая история языков будет подлинно научной. Советская история языка, материалистическая история языка, противополагается всякой иной истории языка, объясняемой идеалистически – будь то фосслеровское понимание, когда причиной изменений выступает дух, будь то позитивистское толкование, когда психологистическая социология Дюркгейма выступает в качестве базы лингвистики (Мейе), или когда лингвистика объявляется частью социальной психологии (Соссюр).
Водораздельная линия между буржуазной, идеалистической лингвистикой, с одной стороны, и советской, материалистической лингвистикой, с другой стороны, естественно, должна определяться противоположением идеализму марксистского материализма.
В яфетической теории Н.Я. Марра не дана подлинная критика принципиальных основ идеалистической лингвистики. Декларативно ополчаясь против идеализма вообще, акад. Н.Я. Марр ни слова не говорит о психологизме – об этом основном источнике идеализма в самых влиятельных течениях индоевропеистики (неограмматическое направление – Пауля, французский социологизм – Соссюра, Мейе). Остается совершенно незамеченным воинствующий идеализм Фосслера. Вовсе не затрагивается вопрос о формализме в грамматике и средствах его преодоления.
По сути дела настоящей борьбы с конкретными идеалистическими течениями в яфетической теории акад. Н.Я. Марра нет. Это и понятно, поскольку в яфетической теории Н.Я. Марра борьба ведется во имя элементного анализа, во имя стадиальной классификации, и поскольку сам акад. Н.Я. Марр не смог подняться до правильного понимания марксизма-ленинизма.