– На который из вопросов мне сначала ответить? – поинтересовался он, приближаясь к ней. – Кто я или зачем здесь?
Медуза отступила назад, ее мышцы дрожали от напряжения. Она схватила одну из свечей и выставила перед собой, горящим концом к мужчине. Воск таял и стекал вниз по пальцам, обжигая кожу, но она не отпускала. Только когда непрошеный гость оказался совсем рядом, она швырнула свечу вперед.
Звучный смех эхом отразился от стен храма.
– Ты ожидала, это мне навредит? – фыркнул чужак ей в лицо. – А я-то думал, ты мудра, Медуза. Что за жриц здесь держит Афина, если они считают, что крошечный огонек может оставить хоть след на теле бога? Боюсь, кое-кто ввел ее в заблуждение. Возможно, нас обоих.
Дрожа, но не отступая ни на шаг, Медуза встретила взгляд его водянистых глаз.
– Я никого не обманывала, – сказала она. – Это храм Афины, и тебе нельзя сюда входить.
На его лице не осталось и следа веселья. Его глаза потемнели.
– Я Посейдон, – сказал он. – И я вхожу туда, куда захочу.
Ее руки и ноги будто сковало, голос заглушила его рука с привкусом соли и моря, которой он зажал ей рот, подавив крики. Медуза изо всех сил зажмурила глаза, но слезы ручьями покатились по щекам. Она представляла, как долго все продолжалось, потому что время потеряло всякий смысл, растянулось до бесконечности. Тогда Медуза наивно думала и верила, что это будет худшим, что с ней случилось в жизни. Она и представить себе не могла, как ошибалась.
Но даже хуже, чем надругательство над нею самой, для Медузы стало надругательство над храмом ее любимой Богини. Это священное место было осквернено и обесчещено. Она думала о женщинах, приходивших к ней, о Корнелии, и представила, сколько раз они так же страдали от рук своих мужей. Ее двоюродные сестры, ее тетя, которая умерла от рук такого человека. Только сейчас это был не человек. Бог. Каждое его касание напоминало об этом ежесекундно: скользкое словно масло тело, ихор[1], струившийся под кожей. Соленые слезы жгли кожу Медузы, горечью оседали на губах. Гнев захлестнул ее. Как он смеет приходить и брать то, что ему не принадлежит, да еще и в этом священном месте? Медуза решила посмотреть ему в глаза и показать, что он может овладеть ее телом, но никогда не будет властвовать над духом. Она распахнула глаза. И тогда увидела их.
Посетители едва вошли в храм. Мать с двумя дочерьми и младенцем. Рядом с ними – жрица. Они стояли, открыв рты и вытаращив глаза. Медуза попыталась закричать и в этот миг поняла, что ее рот больше не заткнут. Ее руки больше ничто не держало, они свободно раскинулись вдоль тела, а ноги широко раздвинуты. Посейдон исчез. Оцепенев, она не могла ни пошевелиться, ни произнести ни слова, ни заплакать, и просто лежала на холодном мраморе, неотрывно глядя на мать. Но на лице женщины, прижавшей ребенка к груди, проступило нескрываемое отвращение. Сердце Медузы ухнуло вниз, как каменная статуя, и разлетелось на тысячу осколков.
Глава седьмая
Увлекаемая жрицей, семья стремительно покинула храм. Уходя, они что-то говорили и кричали Медузе. Но она не слышала их слов. В ее голове был один туман, а руки покрыты ссадинами и синяками от следов пальцев, которые она так часто видела у приходивших к ней женщин. Боль пронизывала каждую ее клеточку. Болело даже в таких местах, что, как ей казалось, неспособны болеть. Она дышала прерывисто, неглубоко и на секунду подумала, будто она может просто прекратить. Закроет глаза, сердце замедлится, воздух покинет ее тело и никогда не вернется. Но это мгновение длилось недолго. Превозмогая боль, Медуза заставила себя перевернуться и встала на колени.
Она склонила голову к тающим свечам – любой посетитель, подумал бы, что жрица молится, прямо как тогда, до этих долгих минут, когда Посейдон вошел в храм. Но ни один бог не повернет время вспять. Никакие их слова и обещания. Медуза лишь надеялась, что ее Богиня отомстит за нее.
Постепенно слезы остановились, а боль притупилась. Она задумалась. Будет ли теперь так всегда? Эта пустота, пробирающая до самых костей.
– Скажи мне, что это неправда. – Медуза резко обернулась, и живот пронзило острой болью. Богиня стояла перед ней, зажав в руке кинжал. – Скажи: то, что я слышала, – ложь.
Медуза не могла вдохнуть, боясь заплакать.
– Мне жаль, моя Богиня, мне так жаль.
Глаза Афины расширились:
– Значит, это правда? Ты разрешила ему войти сюда. В себя? – Медуза приподнялась, схватилась за расшитое змеями одеяние своей Богини.
– Разрешила? Нет, ни за что.
Афина помотала головой:
– Тебя видели, Медуза. Видели собственными глазами, как ты лежала на спине, стонала от удовольствия, позволяла ему входить в себя.
Медуза замотала головой в ответ. Слова богини привели ее разум в смятение.
– Он заставил меня. Он меня обманул. Он сказал, что женат.
Лицо Афины перекосилось от отвращения.
– Ты бы позволила женатому мужчине оказаться у тебя между ног, в моем храме?
– Пожалуйста, моя Богиня…
– Ты осквернила мой храм из-за похоти?
Медуза разрыдалась.
– Нет! Пожалуйста, ты не понимаешь… – вырвалось у нее. Она шумно втянула воздух, но втянуть слова обратно было невозможно.
Афина отступила, резко сбросив с себя руки Медузы. Ее глаза почернели от ярости.
– Не понимаю – я?
– Пожалуйста, моя…
– Я, Богиня, Богиня мудрости, не понимаю, что говоришь ты, смертная? Я понимаю более чем достаточно, дитя мое.
– Пожалуйста, пожалуйста… – Медуза распростерлась на земле у ног Богини.
– Я видела, какими взглядами тебя одаривают мужчины, и видела, с каким жеманством ты на них отвечаешь.
– Нет…
– Видела, как ты тянешь слова, а твой взгляд – о! он так полон сострадания! – Каждое ее слово пронзало воздух будто кинжалом.
– Афина, моя…
– Как ты смеешь произносить мое имя! Я поверила в тебя, доверяла тебе. Взяла тебя к себе, когда твой отец захотел защитить тебя от похотливых мужских взглядов, но, возможно, это их надо было защитить от твоего распутства. И что я получила взамен? Ты осквернила мой храм, мое святилище своей похотью.
– Я бы никогда… Я не… – Ее голос срывался, дрожал; она проигрывала, не в силах произнести слова, которые, как она в глубине души знала, были правдой. Медуза поднялась на ноги и сказала: – Я не хотела его внимания. Мне не нужно ничье внимание, ни одного мужчины.
На губах Афины появилась улыбка; ее серые глаза замерцали, но оставались холодными.
– Что ж, посмотрим, правдивы ли твои слова, – ответила она.
Богиня исчезла так же быстро, как и появилась, сбив Медузу с ног вспышкой света. Она ударилась головой о белую мраморную колонну.
«Вот и конец, – осознала она, когда боль обожгла голову, тысячей крошечных игл пронзив кожу. – На прощание Афина подарила мне смерть».
К ней подошла какая-то жрица. Медуза увидела, как рядом скользит тень, но не подняла головы. Она не хотела видеть яд или жалость в глазах женщины и не хотела, чтобы кто-то увидел стыд в ее собственном взгляде.
– Оставь ее, – окликнул кто-то.
Медуза вздохнула с облегчением. Мысленно она снова оказалась в семейных рощах. Она бы все отдала, чтобы в последний раз пройти меж деревьев, касаясь рукой блестящих листьев оливы. Она бы выменяла что угодно на то, чтобы сорвать спелый инжир и почувствовать, как сок стекает по подбородку. Закрыв глаза, Медуза думала только об инжире и рощах, но вдруг новая боль пронзила ее тело. «Должно быть, это смерть», – подумала она, когда ощущение докатилось до головы. В ушах раздался шум, похожий на переданную шепотом сплетню или шелест листьев на ветру. Глаза все еще больно жгло. Смерть вот-вот придет, говорила она себе. По крайней мере, Богиня дарует ей быстрый конец. Но ничего не происходило. Вскоре она начала приходить в себя. Все еще лежа, Медуза подняла руку к волосам. Что-то острое кольнуло пальцы. Она вздрогнула и отдернула руку.
– Не понимаю, – пробормотала она.
Струйка крови стекала из двух ранок на кончиках пальцев. Приподнявшись, она заметила, что голова стала тяжелой. Медуза еще раз подняла руку и опять коснулась чего-то мягкого у головы, и снова отдернула, когда ее пронзила боль. Два острых укуса и четыре капли крови. Нутро скрутило от неведомого ужаса. Изогнув шею, Медуза скосила глаза сначала влево, потом вправо и наконец вверх. Все звуки в комнате поглотило море шипения.
– Нет, не может быть. Не может быть.
Глава восьмая
Отправиться в путь Медузе пришлось под покровом ночи: передвигаться при дневном свете она никак не могла. Даже в тени рощ и лесов было недостаточно темно, чтобы скрыть проклятие, которое на нее обрушилось. Случайный солнечный луч наверняка достанет и выдаст ее, как хорошо ни прячься. Медуза продиралась сквозь заросли ежевики и кустарника, молясь, чтобы поскорее настало новолуние и луна исчезла с неба, ведь даже ее приглушенного бледного сияния хватало разглядеть извивающийся клубок у нее на голове: корону из змей, годившуюся только для Королевы Проклятых. Рептилии были привязаны к ней, как пальцы рук и ног, только она не знала, сколько их: еще не успела сосчитать. Проходя милю за милей, Медуза убеждала себя – они скоро исчезнут. Как только Афина успокоится и поймет, в чем дело, увидит, что Медуза ни в чем не виновата, змеи исчезнут.
Путешествие, которое заняло у них с отцом четыре дня, в одиночку оказалось в три раза длиннее. Когда она сбивалась с дороги, то не могла ни к кому обратиться за помощью. Нельзя было и проскользнуть на какой-нибудь постоялый двор и убедиться, что дорога, по которой она пошла, ведет в деревню родителей. Когда вдалеке раздавались голоса, Медуза убегала в панике и пряталась под корнями и между камней. Она сдавливала змей руками, прижимала их к голове, чтобы прекратить их яростное шипение, и напряженно вслушивалась в разговоры прохожих, надеясь услышать название знакомого селения или храма. Так она и определяла свой путь: по сплетням купцов и торговцев.