х внимательнее, Медуза упорно не поднимала взгляда от пола.
– Вот так хватит, – сказала Медуза, когда в комнате стало чуть светлее.
В тусклом свете она разглядела руки родителей. Фалес крепко сжимал ладонь жены.
Он мягко указал Аретафиле отойти в дальний конец комнаты, но сам не сделал и шага.
– Отец, – как могла убедительно произнесла Медуза, – пожалуйста.
Медуза рассказывала, медленно, минута за минутой, слово за словом. Она ничего не скрывала, ведь ничем не обязана была Богине. Ни другим жрицам, ни одна из которых не пришла защитить ее честь в час нужды. Она поведала о своей встрече с Посейдоном. О предыдущих встречах, когда он приходил к ней в другом облике. О том вечере в храме. Она все не поднимала глаз, пока говорила, вспоминая презрение Афины, когда богиня бросила Медузу на землю и оставила ее, истекающую кровью, на мраморном полу. К концу рассказа ее мать рыдала так громко, что разбудила девочек, спавших за занавеской.
– Мама? Папа? Кто здесь?
– Идите обратно спать! – резко сказал дочерям Фалес. – Мы с матерью хотим, чтобы вы спали.
– Я слышала Медузу. Она здесь?
– Твоя сестра с Богиней, – ответила Аретафила.
– Но…
– Спите. Сейчас же!
Родители дружно замолчали и принялись ждать, пока в соседней комнате наконец не стихли шепотки. Но уснули ли Сфено и Эвриала, сказать было невозможно.
– Дитя мое, – слезы душили старика отца, – я подвел тебя. Я привел тебя в храм, чтобы защитить.
– На тебе нет вины, отец.
– Она вся только моя! – Он схватился за голову, потом простер руки к дочери. – Может быть, это благословение. Удар, который она тебе нанесла, – не может быть, чтобы он слишком сильно ранил тебя, ведь ты нашла путь к нам. Ты снова нашла путь к домой.
Медуза молчала.
– Это не твоя вина, отец, – повторила она. – И не моя. Боги виновны в этом.
Аретафила потрясла кулаком в воздухе:
– Они играют в богов только тогда, когда захотят. Их злоба, их мстительность даже более непредсказуемы, чем у любого смертного. Я сама пойду в храм. Я потребую, чтобы эта подлая богиня выслушала меня, и выскажу ей все, что думаю, пусть все слышат.
– Тогда она, скорее всего, проклянет нас обеих, матушка. Я не доставлю ей такого удовольствия. Как и сказал отец, я не умерла. Я нашла дорогу обратно к вам. Может быть, со временем все пройдет.
Фалес поднялся со своего места.
– Какое бы проклятие на тебе ни лежало, мы его выдержим, дитя мое. Ты можешь остаться здесь, с нами. Тут ты будешь в безопасности. Богиня не причинит тебе вреда в нашем доме.
– Боюсь, вы ошибаетесь, – Медуза знала, что настала пора уходить. Она сказала свое слово. Родители выслушали. Если она уйдет сейчас, они запомнят только это. Но тепло слов отца согрело ее. Наполнило надеждой, а вдруг его слова правда? Если можно прожить остаток жизни рядом с семьей, разве не стоит хотя бы попытаться?
Медуза опустила руку на шарф, обвязанный вокруг головы, и почувствовала, как под пальцами извиваются змеи.
– Отодвиньтесь еще чуть дальше, – сказала она, – и постарайтесь не издавать ни звука. Я не хочу их растревожить.
Медуза знала, сейчас родители смотрят друг на друга с настороженностью и замешательством. Должно быть, они думают, их дочь сошла с ума, догадалась Медуза и горько рассмеялась про себя. Насколько проще было бы безумие. Сумасшедшая дочь, которую держат в доме и доверяют лишь собирать яйца у кур да гонять крыс из курятника. В самом деле, гораздо проще.
Когда Медуза добралась до шеи, шипение усилилось. Она скрутила их как следует, и, без сомнений, ничего хорошего ей ждать не стоит.
Она зажмурилась, когда их клыки начали жалить сквозь шелк.
– Прежде чем я покажу вам это, пожалуйста, помните, что я – это все еще я.
Маленькая свечка, казалось, горела ярче, чем когда-либо. Дрожь охватила тело Медузы. Змеи становились все беспокойнее с каждым вздохом, и их тревога смешивалась с ее собственной, умножая друг друга. Медуза хотела подождать – подождать, пока не утихнет сердцебиение и не уменьшится страх, но для этого и вечности было бы мало.
– Это я, – сказала она, со все еще склоненной головой, смотря в пол. – Помните, что я по-прежнему ваша маленькая дочь.
Взмахом руки она стянула накидку с головы.
– Боги небесные! – вскрикнула Аретафила, рухнув в объятия мужа. – Да что же это такое? – Из-за неожиданного вскрика змеи закачались, шипя и истекая ядом, извивающейся массой чешуи и снующих языков.
Глава десятая
Медуза замерла, склонив голову и вцепившись дрожащими руками в потрепанные лохмотья хитона. Крупные слезы капали ей под ноги, а змеи на ее голове вырывались и тянули кожу.
– Смотрите. Это и есть проклятие. Вот что она сделала со мной.
Аретафила отпрянула, тряся головой. Страх был заметен по тому, как участилось ее дыхание.
– Ты, должно быть, разозлила богиню. Видно, ты совратила того мужчину. Ясно, что…
Медуза качнулась вперед:
– Нет, мама, нет. Клянусь, я ничего не делала. Все произошло так, как я вам рассказала! – Ее мать отшатнулась в страхе, и Медуза замерла на месте. – Пожалуйста, я клянусь твоей жизнью. Жизнями Сфено и Эвриалы…
– Богиня прокляла тебя вот так… Это невозможно. Если только ты не…
– Пожалуйста… – Это был голос ребенка, умоляющего родителей о доверии. – Я ничего не сделала. Вы должны мне поверить.
– Безобразн…
– Аретафила! – воздух сотряс голос Фалеса. Он сжал кулаки, белые костяшки просвечивали сквозь смуглую кожу. – Наше дитя пришло к нам. Она доверилась нам.
– Нет, она нас обманывает. Ты ведь понимаешь, ни один бог не совершит такое возмездие без причины.
Ожесточение и упрек в голосе ее матери жалили острее и больнее любых змеиных укусов. Но Медуза не винила ее. Кто, столкнувшись с чудовищем, попытается разглядеть что-то большее, чем зубы и длинные когти?
– Теперь вы понимаете, – сказала Медуза, зажмурившись, поскольку боялась не вынести разочарования на лицах родителей. – Это худшее из всех проклятий, что выпадали на долю человека. За всю историю богов вы видели что-нибудь подобное?
– Медуза…
– Отец, я больше не женщина. Я чудовище. Безобразный монстр.
Из ее закрытых глаз потекли слезы. Она не потрудилась их стереть. Слезы мало волнуют человека, весь мир которого разбился вдребезги. Слова закончились. Больше сказать нечего. В напряженной тишине Медуза ждала, хоть и не знала, чего именно. Возможно, удара вил, после того как родители вытолкают ее в темноту. Возможно, еще острее – нож в сердце или поперек горла. Отец убивал овец и коз. Он знает, как сделать это быстро. Как можно менее болезненно, если они решат даровать ей эту милость. Слышались только всхлипы матери. Неужели это последний звук, который ей предстоит услышать? Чего бы Медуза только ни отдала, чтобы им стала нежная материнская песня. Пение или смех. Она ждала проклятий, криков и боли. Но вместо них пришла нежность.
– На тебе лежит проклятие, – сказал Фалес. – Но это не приговор.
Он прошел вперед, взял свечу со стола и шагнул к дочери. В мерцающем свете ее змеи выпрямились, зашипев и обнажив клыки. Если Фалес и заметил их враждебность, то никак этого не показал. Он подошел к дочери и коснулся ладонью ее щеки. Змеи зашелестели, негромко и жалобно, то ли от гнева, то ли от удовольствия – Медуза не понимала, потому что они хоть и не нападали, но и не успокаивались.
– На тебе проклятие, – сказал он. – Нельзя отрицать, что оно… ужасно. Ты посвятила свою жизнь храму, а те, кому ты доверяла, отвергли тебя, когда ты нуждалась в них больше всего. Но знай – и услышь меня, потому что это правда: когда тебя настигло проклятие Богини, я был благословлен, потому что ты вернулась.
Медуза фыркнула.
– Я вернулась к тебе вот таким чудищем.
– С каких пор моя дочь стала судить о людях по цвету волос? – пошутил Фалес. – Я думал, что воспитал тебя получше. – Отец почти сразу перестал смеяться, но в сердце Медузы сверкнул крошечный проблеск надежды.
– Афина мудра, Медуза, – продолжил Фалес. – Она осознает ошибочность своего выбора. Поверь мне, дитя мое. Это не навсегда. Когда придет время, она вернет тебе прежний облик.
– Но если ты ошибаешься…
– Не ошибаюсь.
– Но если все-таки…
– Я говорю тебе правду, моя дорогая. Я бы поставил на это жизнь. Ты служила Богине только с любовью. Она поймет свою ошибку. Она все исправит.
Слезы Медузы падали крупными каплями, оставляя на полу темные круги. За шумом ее прерывистого дыхания не было слышно змей.
– Ты дома, дочь моя. Ты дома, и мы будем с тобой – Обхватив ее подбородок ладонями, он приподнял его. Медуза сморгнула слезы, и тут ее глаза встретились с глазами отца.
Глава одиннадцатая
Его губы растянулись и застыли в улыбке, такой знакомой и обнадеживающей, что Медуза не сдержалась и улыбнулась в ответ. Ее губы изогнулись в такой же улыбке – слабой, но уверенной; она ждала еще ободряющих слов. Прошла секунда, потом другая, а они все не звучали.
Глаза Фалеса, поначалу полные надежды и оптимизма, постепенно утратили блеск, а его рука, покоящаяся на щеке Медузы, похолодела: сначала пальцы, потом ладонь и запястье. Медуза потеряла дар речи, не в силах осознать, что она видит.
Тишину разрушил крик Аретафилы:
– Что ты наделала? Что ты наделала? – Она бросилась было к мужу, но отпрянула, услышав шипение змей; ее кожа побледнела, как расплавленный воск.
– Что ты наделала? – повторила мать.
Медуза не отрывала взгляд от отца; она прошептала:
– Это не… Я не… Отец! О, отец! – Она обхватила его руками: тело было холодным и твердым. Камень.
– Отец, нет! – Боль отступила, и закапали слезы, более едкие, чем мог вынести смертный. Они обжигали кожу, ослепляя Медузу. – Отец! Пожалуйста! – Она начала ощупывать тело отца. Одеяние, грудь… Даже его ноги в сандалиях. Камень, камень и снова камень. Ни биения сердца, ни трепета дыхания. Не было пульса, не было жизни в его глазах.