— Ладно, сейчас.
Я отломил от сухаря кусочек и на ладони протянул зверьку. Тот боязливо поёжился, но из-за банки выходить не стал. Тогда я положил хлеб на землю и убрал руку.
— На, ешь, — сказал я, но малыш ещё долго поглядывал то на меня, то на пищу.
Наконец он выбрался из укрытия и вцепился в угощение. Я услышал, как хлеб захрустел на маленьких зубках.
— Ты тоже откуда-то сбежал? — спросил я, не рассчитывая услышать ответ.
Белый комочек взглянул на меня глазками-бусинками и моргнул.
Я был совершенно один…
В дом, где жили мы с мамой, пришли незнакомые люди.
Они быстро рассовали всё, что у нас было, в картонные коробки. Башни из замотанных скотчем кубов росли на глазах. Из комнаты вынесли всё: мамину одежду, её туфли и даже кровать.
— Нам пора, Рэн, — сказал мой дядя, приподнимая манжету, чтобы взглянуть на часы.
Это он с одобрения всех наших родственников привёл сюда грузчиков. Я не отвечал и продолжал сидеть в углу комнаты под окном, обхватив руками колени.
— Простите, а это куда? — обратился к дяде рабочий.
— Оставьте, это я сам отнесу, — отозвался тот.
Я поднял голову. На кухонном столе источала тонкую струйку дыма палочка благовоний, воткнутая в курильницу. Рядом стояла маленькая урна с прахом и рамка с фотографией такого живого маминого лица.
Я смотрел на него, не отрывая взгляд.
— Рэн… Я понимаю, ты потрясён тем, что мамы вдруг не стало, но авария уже произошла, и с этим ничего не поделать. Мы как представители главного семейства династии возьмём тебя под опеку, хорошо? — сказал мне дядя.
— Ты единственный мальчик в роду, наш драгоценный наследник, и будешь расти, ни в чём себе не отказывая, — отозвалась тётя.
Её «ни в чём себе не отказывая» заставило меня задуматься. Мне доводилось слышать, что наши родственники — богатые люди, владеющие недвижимостью в самом центре города. Но в то же время мы почти никогда с ними не общались…
Я скользнул взглядом по фотографии, выпавшей из семейного альбома. На ней были мы втроём — я, мама и папа, ещё в те времена, когда ютились в маленькой квартирке. Как же я тогда был счастлив… Конечно, потому, что был совсем малышом, но главное — потому, что мы жили втроём. Кто бы мог подумать, что всё закончится вот так?..
— Рэн! Скажи хоть, что слышал меня! — раздался громкий дядин голос.
Я хорошо помню день, когда он разговаривал так же громко. Однажды дядя объявился в нашей квартире в сопровождении адвокатов и заставил папу и маму развестись. Наверное, это было как-то связано с тем, что я «единственный мальчик в роду, драгоценный наследник». После того случая мама рыдала целую вечность. Вот такие они люди: говорят громкими голосами, когда хотят добиться своего…
Но куда больше я злился не на дальних родственников, а на папу. Почему он видел мамины слёзы, но ничегошеньки не сделал?! Почему поступил так, как ему приказали?..
Я решил спросить об этом у дяди:
— Почему папа не пришёл?
— Забудь о нём уже.
— Почему? Он ведь мой папа!
— Ты же знаешь: твоя мать с ним развелась. Даже суд признал нас твоими опекунами. Он тебе чужой человек, — сказала тётя.
— Тогда я буду жить один!
— О чём ты? Ребёнок в одиночку ни за что не выживет, — дядя хмыкнул.
Я пытался просверлить взглядом его нос.
— Я смогу прожить один. А когда стану сильным, за всё с вами поквитаюсь!
— Да что ты несёшь, Рэн? Ты…
— Ненавижу! И вас, и отца — всех ненавижу!!! — крикнул я напоследок и выскочил из дома.
На Сибую вновь опускалась ночь.
Я пытался найти пристанище, пока совсем не стемнело. Какое-нибудь безлюдное место, где я мог бы дождаться утра под крышей. Но сегодня мне решительно не везло: всё оказалось занято такими же бедолагами, как я, или компаниями гуляк. Где-то и вовсе велись строительные работы. Я шёл так долго, что ноги начали заплетаться.
По пути я встречал родителей, прижимающих к себе детей. При виде этой картины в груди у меня что-то свербело. Всякий раз, когда я натыкался на лица детей — такие счастливые, такие беззаботные и благополучные, — в подсознании звучало: «Ненавижу!» Что-то неведомое бушевало внутри: «Ненавижу! Ненавижу!»
И это что-то рвалось на свободу, настойчиво барабанило в дверь, грозилось выбить её силой. Но я терпел и держался. Однако чем дольше я противостоял, тем упорнее оно стучало: «Ненавижу… Ненавижу… Ненавижу…»
И тут стало ясно: я проклинал! Проклинал своих мерзких родственников. Проклинал отца, который не пришёл на помощь. Проклинал всех счастливых, беззаботных, благополучных людей вокруг.
«Ненавижу… Ненавижу… Ненавижу… Ненавижу…»
Проклятие вертелось в груди и пробиралось всё выше. Терпеть его было невыносимо. Оно разорвало бы меня в клочья, не дай я ему выход. Поэтому в следующий миг оно с устрашающей силой вылетело на свободу.
— Ненавижу!!! — заорал я изо всех сил.
Взрослые вокруг замерли. Их недоуменные взгляды сошлись на мне. Я не выдержал и повернулся спиной. Кто-то подошёл и участливо протянул руку, но я отмахнулся и побежал прочь, оставляя позади то, что вырвалось из груди.
Надо мной простучали колёса очередного поезда. Я сидел на парковке под мостом, между двумя брошенными велосипедами, уткнувшись лбом в скрещённые руки. Видимо, сегодня придётся ночевать здесь. Я так устал, что и головы поднять не мог.
Из кармана высунулся Тико — тот самый малыш, с которым я познакомился в переулке рядом с Центральной улицей. Он был совсем малюткой и тикал, словно секундная стрелка, поэтому я назвал его Тико[3].
Зверёныш потёрся о мой лоб и запищал, будто утешая:
— Кю. Кю.
— Спасибо, Тико, я в порядке.
Но он всё продолжал пищать:
— Кю. Кю.
— Сказал же: я в порядке, просто устал. Дай поспать…
— Кь…
Писк Тико неожиданно оборвался, и он юркнул мне в волосы.
Кто-то приближался, разговаривая на ходу:
— Ни шиша не ясно! За чем дело стало, если я сильнее Иодзэна? Какое ещё достоинство? Ерунда всё это…
— Да и святой отец тоже сказанул. Сколько твой прошлый ученик выдержал?
— Месяц… нет, неделю?.. Или день?..
— Полдня! Утром пожаловал, а после обеда сбежал!
Неподалёку прошли двое мужчин, судя по звуку, в сандаловых башмаках. Один говорил быстро и таким пронзительным голосом, что мне сразу представился плюгавенький человечек. Второй басил и наводил на мысли о могучем великане. Детина с отвращением бросил:
— Потому что плакс я ненавижу!
— Сейчас не время привередничать, надо хвататься за любого! Вот прямо отсюда брать первого попавшегося человека — и в ученики его.
— Ах вот, значит, как? Хорошо!
Крупный мужчина вдруг развернулся на месте.
— Эй, я же пошутил, не понимай буквально!
Великан подошёл ко мне и остановился.
— Эй ты!
Я промолчал, даже головы не поднял.
— Я сказал: «Эй ты», — раздражённо повторил мужчина и топнул ногой.
Зачем ты говоришь со мной? Оставь меня в покое.
— Ты жив вообще или умер? — с подозрением в голосе спросил он.
— Не шуми!
— Говорить можешь — значит, жив. Где твоя мать?
— Заткнись!
И не смей спрашивать меня о маме.
— Где отец?
— Отстань!
И не смей спрашивать меня о папе.
— А ну, отвечай. Где твой оте…
— Молчи-молчи-молчи-молчи! — не выдержав, выкрикнул я и поднял голову. — Ещё хоть слово скажешь — убью!
Оба были в длинных плащах до пят. У великана за спиной виднелась какая-то длинная палка в чехле. Из-за темноты и капюшона, скрывавшего голову незнакомца, я не мог разглядеть лица. Зато ощутил очень характерный запах — так пахнут вольеры в зоопарке…
— Это ты-то его убьёшь, малявка? — с усмешкой в голосе отозвался плюгавый.
— За словом в карман не лезешь. Ну-ка, лицо покажи!
Великан высунул из-под плаща руку, схватил меня за подбородок и потянул вверх. И тогда я впервые смог заглянуть под капюшон: шерстистое лицо, торчащие изо рта острые клыки, по-медвежьи вытянутый нос и глядящие прямо на меня глаза дикого зверя!
От страха я не мог и пальцем пошевелить.
«Чу… чудовище!» — не верил я собственным глазам.
Великан смотрел сверху вниз и не двигался. Никогда прежде я не встречал глаз такого яркого красного цвета. Казалось, они видят меня насквозь и оценивают. Мне не оставалось ничего иного, кроме как жалобно тянуть:
— А-а-а…
А потом всё закончилось. Великан вдруг оттолкнул меня, и я упал.
— У!
— Неплохо, — заявил он с довольной улыбкой.
— Хорош уже, — поторопил плюгавый, и великан повернулся ко мне спиной, но через несколько шагов остановился, обернулся и спросил:
— Ну так что, пойдёшь со мной?
У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло!
— Что?! Ты совсем спятил, Куматэцу?!
Плюгавый мужичок подбежал к великану и утянул его за собой.
Я пятился между велосипедами, провожая незнакомцев взглядом. Они вышли из-под моста и скрылись на лестнице, которая вела к западному входу на станцию. Что это было? Сон? Мираж? Розыгрыш? Или же…
Я бросился за ними, надеясь узнать ответ.
Загорелся зелёный, и я смело шагнул вперёд.
Я остановился в самом центре перекрёстка и попытался отыскать взглядом великана.
Мигающая синим светом неоновая вывеска аптеки «Сандзэнри». QFRONT. Врата Центральной улицы Сибуи. «109»[4]. «Сибуя Марк Сити». Станция…
Я сделал полный круг, но так и не увидел его плаща. Со всех сторон раскинулись привычные оживлённые улицы. Я протёр глаза.
— Так это всё-таки… был сон?
Кто-то, подойдя сзади, крепко схватил меня за руку.
Я испуганно обернулся, предполагая увидеть того самого великана, но это был не он.
— Ты что, из дома сбежал? — поинтересовался молодой крепкий полицейский.
— Детям в такое время одним гулять не стоит, — подключился его напарник, постарше и в очках.