К моему безмерному облегчению, волки под дружное ворчание удалились прочь, а мы с монстром-монахом зашагали вдоль торговых рядов.
— Да ладно тебе, не бери в голову. Нагрубить и облаять они, конечно, могут, но бояться их не стоит.
Однако даже после этих слов я не мог унять дрожь. Отовсюду раздавались то пьяный смех, то сердитые выкрики. Монстр-монах всё пытался успокоить меня и мягко продолжил:
— Меня зовут Хякусюбо. Как ты, наверное, заметил, я монах. Попасть сюда, в Дзютэн, можно лишь определёнными путями, ведь люди и монстры живут в разных мирах. Признаться, и в остальном мы не слишком похожи: монстры, к примеру, могут становиться богами, а люди — нет… Наверное, ты сильно испугался, когда ненароком забрёл к нам. Но не волнуйся, я отведу тебя обратно в твой мир…
Такого я не ожидал. Оказывается, хоть они и называют себя монстрами, далеко не всех стоит бояться. А вдруг среди них есть и те, кто может хорошо ко мне отнестись? Дрожь окончательно прошла. Похоже, этот монстр-монах по имени Хякусюбо собирался показать мне выход. Значит, нужно следовать за ним, и уже скоро я вернусь домо…
— О! Так ты всё-таки пришёл? — пророкотал знакомый хрипловатый голос.
Я испуганно обернулся. Монстр-великан прошагал к нам и навис надо мной с широкой улыбкой на лице. Сейчас на нём была ярко-красная накидка, а из-за спины торчал красный же меч длиной, похоже, с него самого. Чуть ниже шеи из-под одежды выглядывала белая шерсть. Учитывая хищные черты лица, можно было предположить, что он гималайский медведь. В руке монстр держал вырезанную из тыквы бутыль с алкоголем.
— Хе-хе, как я и думал. Ты мне нравишься всё больше и больше!
Раскрасневшаяся морда пьяного зверя придвинулась ещё ближе, он схватил меня за плечо и притянул к себе.
— Куматэцу, ты чего? — упрекнул его Хякусюбо и силой освободил меня от хватки великана. — Это потерявшийся ребёнок! Нельзя ли поаккуратнее?
Медведь по имени Куматэцу скривился:
— Поаккура-а-атнее, говоришь? Вечно ты со всех пылинки сдуваешь!
— Я просто прошу не вести себя грубо.
— А что в этом такого? Никакой он не потерявшийся. — Куматэцу положил свою огромную лапу мне на голову. — Отныне он мой ученик!
— Ученик?!
А? Что за?.. Впервые слышу!
— Я же говорил. Ты что, забыл?
Не говорил! Я бы уж точно запомнил.
— Ты возьмёшь в ученики человеческого ребёнка? — изумился Хякусюбо.
— Мне плевать, человек он или рыба морская. Я сказал — ученик, значит, ученик! — Куматэцу вцепился в мою голову мёртвой хваткой и стал раскачивать её из стороны и сторону.
— Стоп-стоп-стоп! — воскликнул вдруг оказавшийся рядом монстр с лицом обезьяны. Этот носил тёмно-синюю накидку и повязку на голове, отчего напоминал какого-нибудь ремесленника. В глаза бросался висящий на поясе кошель с металлической застёжкой. Судя по голосу, это тот самый плюгавый мужичок, который разгуливал вместе с Куматэцу. — Я же тебе говорил: даже не вздумай!
— Татара, объясни, что происходит.
— Святой отец сказал Куматэцу, что тот непременно должен обзавестись учеником, если уж метит в наследники. Но к нашему товарищу, в отличие от Иодзэна, в ученики никто не рвётся. Хи-хи, м-да уж… Ну и вот, пока мы гуляли и смотрели на жалких людишек, он эту мелюзгу и нашёл.
Хякусюбо ошарашенно повернулся к медведю:
— Ты что, похитил его?
— Он сам за нами увязался.
— А я ему говорил: нечего чужих к этому делу приплетать.
— И что, мне теперь даже не смотреть на тех, кто мог бы подойти, да? — раздражённо рявкнул Куматэцу.
Но ни Татара, ни Хякусюбо и бровью не повели.
Я задумался: что же связывает друг с другом эту троицу?
А потом перепивший Куматэцу заявил, что пойдёт домой, и, не дожидаясь возражений, утащил с собой мальчугана. Нам только и оставалось, что стоять на краю площади да смотреть, как они поднимаются по дороге мимо водонапорной башни.
— Это какое-то безумие! Неужели он настолько жаждет унаследовать пост? — Хякусюбо нахмурился с таким серьёзным видом, что я не выдержал и разразился хохотом:
— Что ты, что ты! Ему на самом деле хочется одолеть Иодзэна, вот и всё, ничего более.
— Ты прав. Едва ли Куматэцу в самом деле не терпится стать святым отцом, а затем богом.
— Да и переродится он хорошо если в цукумогами[7]. Будет богом сортира или тряпки.
— Стоило ли отпускать человеческого ребёнка с Куматэцу? — с тревогой в голосе спросил Хякусюбо.
— Мне-то почём знать?
На тот момент я не сомневался: человечишка не заслуживает, чтобы мы тратили на него время…
Я шёл в гору по пятам за Куматэцу. По мере отдаления от проспекта дорога становилась всё у́же, то и дело нам приходилось карабкаться по лестницам. Шум ночного города остался далеко позади, мои глаза постоянно натыкались на исписанные стены и разбросанный мусор. С первого взгляда становилось понятно, что мы пришли в неблагополучный район — богачи в таких точно не живут.
К дому Куматэцу вела каменная лестница. По сути, он напоминал даже не дом, а маленький сарай, в котором едва ли можно было разместить больше двух комнат. Почти вся краска на бетонных стенах давно облупилась. Траву, пробившуюся между плитками во дворе, никто и не пытался полоть. На крыше покачивалась пустая проволока для сушки одежды.
Куматэцу пересёк двор, сдвинул скрывавшую вход штору и зашёл. Почему его жилище «закрыто» на занавеску? Разве бывают дома без дверей? Это так озадачило меня, что я не сразу решился войти. Внутри загорелся тусклый свет. Наконец я заметил, что у дома всё-таки есть дверь — главный вход, наверное, — и, собравшись с духом, открыл её.
Внутри царил такой беспорядок, что комната напоминала свалку. От стены к стене тянулась проволока, с которой свисала небрежно перекинутая одежда. Стол был загружен немытой посудой. Стулья валялись где попало. В углу стояла практически не различимая на фоне мусора обветшавшая вывеска с надписью: «Дом Куматэцу».
Хозяин расчистил ногами небольшой участок ковра, засыпанного бутылками, обувью и полупустыми банками с мёдом, принёс две небольшие подушки и бросил их на пол:
— Ложись спать.
— Что значит «ученик»?
— Значит, теперь кормить тебя буду я.
— Но я же не просил!
— Ха! Тогда поступай как знаешь.
Куматэцу сел на единственный предмет роскоши во всём доме — богато украшенную кушетку. Вернее, она больше походила на обтянутый дорогой кожей шезлонг и выглядела так элегантно, что вздремнуть на ней в жаркий день не отказался бы даже аристократ. На фоне свалки дома-сарая эта вещь выглядела совершенно неуместно.
Куматэцу почесал живот и добавил:
— И запомни: плакс я ненавижу, будешь ныть — выгоню.
— Я не собираюсь плакать.
— Вот и правильно.
— Но это не значит, что я стану твоим учеником.
— Тогда почему ты пошёл за мной?
— Потому что… — я затруднился с ответом.
— Можешь не говорить. Уж то, что больше тебе идти некуда, я и так понял.
— И пожалел меня?
— Дурак! Будешь об этом рассуждать, когда повзрослеешь, — огрызнулся Куматэцу, отвернулся и тихо буркнул: — Тебе в любом случае пришлось бы жить одному.
Эти слова показались мне на удивление убедительными, и я замолчал.
— Ты не сказал, как тебя зовут.
— И не скажу…
— А?
— Это личная информация!
Нельзя говорить незнакомым людям своё имя. Это личная информация, ею нужно дорожить. Меня так учили в школе. Хотя объяснять это монстру-медведю несколько странно.
— Э-эх. Хорошо, лет тебе сколько? — Куматэцу раздражённо обнажил клыки.
Возраст тоже личная информация. Я снова задумался, можно ли сказать. Мне казалось, если опять промолчу, противоречивые чувства просто сожрут меня заживо. Поэтому я показал на пальцах.
— Девять?..
Куматэцу пересчитал пальцы, затем самодовольно улыбнулся и откинулся на спинку кушетки. Ему явно пришла в голову какая-то идея.
— Хе-хе. Значит, так, девять по-нашенски — «кю», а ты, получается, Кюта.
Кюта? Да разве есть такое имя?!
— С чего это ты решил придумать мне имя?
— Теперь ты Кюта, запомнил? Ладно, Кюта, я спать, — Куматэцу демонстративно улёгся и повернулся ко мне спиной.
Сколько же сейчас времени? Никак первый час ночи.
Я отодвинул занавеску и вышел во двор. На небе горели бесчисленные звёзды, а вдали — огни оживлённых улиц. Больше всего внимание привлекало похожее на цилиндр здание. Скорее всего, водонапорная башня. Я вспомнил, что похожая есть и в Сибуе, в нижней Догэндзаке[8]. Кстати, и вон то здание с куполом я тоже помню. И другие, что издалека похожи на цветы гинкго. Что же всё это значит? Неужели этот мир как-то связан с Сибуей?
— Рэн, — послышался голос позади меня.
Я обернулся и увидел маму. Она стояла в фартуке у входа в дом и держала в руках поднос.
— Рэн, я сделала твой любимый омлет со свининой, поешь, пока не остыл.
Моя погибшая мама улыбалась и смотрела на меня. Я перестал понимать, где заканчивается сон и начинается реальность. В конце концов, разве город монстров сам по себе не напоминает сон?
— Да, иду.
Похоже, сегодня мой разум перенёс столько потрясений, что сейчас меня уже ничто не брало, и я двинулся вперёд, будто зачарованный. Но не успел я сделать и трёх шагов, как мама исчезла, словно её и не было.
И тут суровая реальность накрыла меня с головой. Я не выдержал, прислонился спиной к стене, опустился на корточки и обхватил руками колени. Я остался один, совсем один. Всё моё тело, словно иголками, пронзали печаль и отчаяние. Из глаз хлынули слёзы. Я пытался сдержаться, но невольно начал всхлипывать. Из кармана высунулся Тико, участливо пискнул и прижался ко мне, словно пытаясь утешить. А я всё равно продолжал реветь и не мог остановиться.
«Плакс я ненавижу», — вспомнились слова Куматэцу.