– Дженкинс права. – Голос преподавателя заставил Ким вернуться к реальности. – Если для понимания художника необходимо изучить его картины, то и для понимания преступника нужно разобраться в его преступлении. Причем нам нужны не столько факты, сколько то, что думали и чувствовали этот и подобные убийцы. Кто назовет мне три признака маньяка, с помощью которых его можно отличить от обычного человека? – Честер прогуливался между рядами.
– Очки, рубашка и дикие глаза? – усмехнувшись, спросил мужчина, сидящий за Ким.
– Низкоквалифицированная должность, живет с мамой и водит пикап, – предположила Джорджия.
– Нет никаких трех признаков, все зависит от конкретного типа маньяка, но и внутри одного типа может быть масса вариантов, – сухо заметила Ким.
– Верно. – Куратор остановился рядом и положил ладонь на плечо девушки в покровительном жесте. – Маньяки почти ничем не отличаются от обычных людей: ни внешним видом, ни речью, ни – зачастую – поведением, а отличает их то, что они мыслят иначе. Не так, как мы с вами.
Закончив лекцию, Честер вернулся к себе и записал на доске:
«3 мечты маньяка:
– манипуляции,
– доминирование,
– контроль».
– Домашнее задание: на примере трех громких дел опишите, как проявлялись три мечты маньяка в каждом конкретном случае. Материалы дел возьмите на моем столе. Дженкинс, задержись на минуту. – Келли проводил взглядом последнего студента и посмотрел на Ким, которая так и осталась сидеть за партой.
Честер встал и присел на край своего стола прямо напротив Кимберли. Он вытянул длинные ноги и сложил руки в замок.
– Ким, ты молодец! Я не ошибся в тебе, ты уже сейчас многим могла бы дать фору. Долго готовилась? – Наставник с интересом посмотрел на нее.
– Достаточно, я планировала проходить вступительные экзамены. – Ким не хотела говорить о том, что интересуется этой темой едва ли не с детства.
– Это похвально. Ты хотела посоветоваться со мной по делу. Чем могу быть полезен? – Честер мягко улыбнулся и пересел за ее парту.
Ким вытащила телефон из сумки, показала наставнику фотографии жертвы и поделилась своими соображениями насчет убийцы.
– «Насмешка»? Смело и похоже на правду. Что мы знаем о личности жертвы? – Честер вернул телефон Кимберли, едва задев тонкими пальцами ее ладонь.
– Пока ничего, не считая того, что одежда убитого была весьма специфичной.
– Ответы на вопросы «почему» и «как» дают нам ответ на вопрос «кто». Мы уже знаем «как»: уколом адреналина, зашив рот, оставив бантики и ключ. Когда будет установлена личность жертвы, ты сможешь понять «почему». Но и до тех пор, пока личность не установлена, есть с чем работать. Поищи похожие дела в прошлом. Кто еще убивал через инъекцию? Кто еще зашивал рты? Почему они это делали? Поведение в прошлом – лучший предсказатель поведения в будущем. – Он перевел взгляд на Ким. – Помочь тебе найти подходящие дела?
– Попробую сама, обращусь, если возникнут трудности. – Кимберли стала собирать вещи в сумку.
– Хорошо, не забудь про домашнее задание. – Честер кивнул на свой стол и, поднявшись одновременно с Ким, проводил ее до двери.
Логан Миллер почти всю сознательную жизнь был заядлым холостяком. После первых серьезных и вместе с тем травмирующих отношений он исключил саму возможность причинить себе боль. Нет, он не перестал любить женщин, просто перестал им верить. С тех пор и до позапрошлого года девушки в жизни Логана не задерживались больше чем на одну ночь. Иногда он все же делал исключения, но только для тех, кто честно говорил, что он им неинтересен в качестве постоянного партнера. Так было проще расставаться, так было честно.
Потом в его жизни появилась Ребекка, бывший судмедэксперт в их отделе, место которой позже занял Чарли Олдридж. Логан любил Бэкс и собирался жениться на ней, даже сделал предложение, но по-настоящему он не был готов к этому. Ребекка имела двух детей от предыдущего брака, а Логан не то чтобы не любил детей, скорее побаивался и старался избегать. Так, Ребекка в итоге вышла замуж за другого и переехала из Портленда.
Позже внимание Логана привлекла официантка Нина из кафе, где они с напарником обедали последние пять лет. Они флиртовали друг с другом задолго до того, как Логан влюбился в Бэкс, не раз, пока они были вместе, а уж теперь, когда он снова был свободен, их и вовсе ничего не останавливало. Закрыв дело Эндрю Шина, Миллер решил, что пришло время действовать, и пригласил Нину на первое свидание, затем на второе и на третье. Логану было интересно с ней, но дальше платонических отношений они пока так и не зашли, хотя и слепому было видно, какие искры летят между ними.
Они проводили вместе время в тренажерном зале, гуляя в парке с псом Миллера, Кеннеди, или сидя в кино, но каждый раз, когда Логан звал Нину домой, он слышал мягкий отказ. К себе девушка его тоже не приглашала, Миллер даже не знал, где она живет. Пару раз довозил до подъезда, но «выпить кофе» ему не предлагали.
Нина очень нравилась ему, и он готов был ждать, понимая, что за таким воздержанием почти наверняка кроется что-то серьезное. Логан предполагал, что это могло быть связано с болезненным опытом в прошлом или с предательством, но с расспросами не лез. Он хотел, чтобы Нина сама поделилась с ним, когда будет готова. А пока ему приходилось довольствоваться тем, что она давала: нежной дружбой с намеком на горячее продолжение.
– О чем мечтаешь? – Голос Бланта вырвал Логана из нирваны.
– О красивой напарнице вместо тебя.
Тайлер бросил в него карандашом.
– Зато глянь, какая у меня борода. – Тай поиграл бровями.
– Аж завидно.
– Я тут подумал… – Тон Бланта стал серьезным. – Что, если этот ключ от камеры хранения?
– Я тебе уже говорил, что ты чертов гений? – Логан разблокировал компьютер и принялся стучать по клавишам.
– Никогда, – слукавил Тай.
Глава 4Спокан (Вашингтон), 2011 год
Время шло, но почти ничего не менялось. Онафиэль все так же занималась хозяйством, проходила ритуалы очищения и старалась делать вид, что такая жизнь ее устраивает. Иногда по ночам она сбегала из общины, подолгу сидела на старом ржавом мосту и смотрела вниз на бурлящие потоки воды. Смотрела и мечтала, чтобы мост рухнул и избавил ее от страданий, навсегда погреб ее на дне холодной реки. Только так можно было потушить пожар в ее груди.
Все эти обряды очищения не избавляли от тягостных мыслей, с каждым новым прикосновением она становилась злее, отчаяние обволакивало всю ее сущность. Ей хотелось умереть самой и чтобы все вокруг тоже исчезли, все, кто превратил ее жизнь в бесконечные круги ада. Она не хотела так жить, не хотела резать кур, которых растила, не хотела чувствовать потные, окровавленные тела членов своей «семьи», ей хотелось бежать без оглядки от самой себя, от той, кем ее сделали. Онафиэль не знала, как жить по-другому, но была уверена, что так, как сейчас, жить невозможно.
Такие мысли и раньше посещали Онафиэль. Ее подруга Дума, единственный человек в семье, с кем она могла быть откровенной, часто сбегала из общины по ночам. Дума была смелой, не такой, как она. Пока Дума не взяла ее под крыло, Онафиэль даже взгляд от земли оторвать боялась. С ночных вылазок в город подруга приносила ей сладости, газеты, журналы или книги. Конечно, сразу после прочтения они все это сжигали, чтобы никто не догадался об их секретах. Читая новости и статьи, девушки с каждым днем все сильнее убеждались в том, что происходящее в общине ненормально. Другие семьи жили иначе, а то, что происходило в их доме, миряне называли насилием. Онафиэль стала чувствовать себя грязной, будто это она виновата перед всем обществом за то, что с ней делал отец Рафаил и другие члены семьи.
А в последние месяцы мысли о неправильности и бессмысленности своей жизни стали настоящим наваждением. Дума, единственный человек в семье, с кем Она[2] могла быть откровенной, навсегда покинула ее.
Дума была на три года старше Онафиэль, ей тоже претила жизнь в общине. Она даже пыталась открыто противиться великому отцу Рафаилу, отказываясь участвовать в ритуалах, но каждый раз после таких выходок ее запирали в подвале. «Для ее же блага», – как говорила мать.
Онафиэль не знала, что происходило с Думой в дни ее заточения, вот только после этого она становилась совсем кроткой и молчаливой. Месяц или два она ходила, не поднимая головы и не выражая мыслей, лишь грустно смотрела на подругу. А потом все повторялось.
Однажды, вернувшись из заточения, Дума ночью пробралась в спальню Онафиэль, присела на край постели и погладила подругу по голове. Моргнув, Она удивленно посмотрела на Думу, ей казалось, что это сон.
– Она, я беременна, нам нужно бежать. Мой парень в городе, он нам поможет, – прошептала Дума.
– Что? Сейчас? – Онафиэль приподнялась на локтях, в глазах застыл страх.
– За час до рассвета встречаемся на нашем месте. Не бери ничего, пойдем налегке. – Дума говорила о лазейке в заборе, через которую они сбегали на мост. Она поцеловала подругу в лоб и вышла.
Онафиэль больше не заснула, ее взгляд нервно бегал от стены к стене по потолку, она судорожно пыталась представить, что с ними станет. Постигнет ли их та же участь, что и других беглецов. Было страшно что-то менять, но мысль о том, что она останется здесь навсегда, и вовсе казалась хуже смерти.
Спустя два самых долгих часа в ее жизни Онафиэль поднялась с постели, накинула халат поверх ночной рубашки, взяла в руки кеды и на носочках вышла в коридор, миновала два лестничных пролета, вышла на улицу и осмотрелась. Никого не было.
Начал накрапывать дождь. Онафиэль, ступая босыми ногами по сырой траве, осторожно пошла к лазу в заборе мимо хозяйственных построек. Она все время прислушивалась, нет ли кого поблизости. Как тогда она объяснит свое внезапное желание погулять ночью под дождем? Послышался хрип. Онафиэль замерла: звук шел из старого амбара, в котором раньше хранили зерно, а теперь проводили жертвоприношения. Она потянула ручку, ей было страшно, но что, если там Дума спряталась от дождя?