На Алессандре было одно из тех свободно ниспадающих платьев, которые так любят молодые девушки. Голубовато-стального цвета, оно удачно подчеркивало темно-синие искры в ее серых глазах. Под очень открытое платье на тонких бретельках она надела блузку жемчужного оттенка. Блузка слегка подсвечивала ее лицо. Длинные ноги были прикрыты платьем. Виднелись только загорелые, безупречной формы лодыжки и изящные ступни в плоских босоножках из ремешков.
Рафаэль вынужден был признать, что давно не встречал такой привлекательной женщины… если встречал вообще.
— Ни о чем конкретном я еще не думал, — признался Савентос. — Но мне хотелось сказать вам… Вы не правы, если думаете, что я не испытываю жалости к страдающему животному.
Она разрезала кекс на аккуратные ломтики, отложила нож в сторону и подняла глаза.
— Вы удивлены? — прямо спросил Савентос.
— Да.
— Почему?
— Потому что я предполагала услышать несколько банальных слов сожаления о поведении вашего племянника. Потом последовало бы предложение пообедать в каком-нибудь дорогом ресторане, после чего инцидент можно было бы считать исчерпанным.
Рафаэль не мог отвести от нее глаз, пораженный ее проницательностью. Она угадала и его мотивы, и возможные действия. В других обстоятельствах он именно так и поступил бы. Но не сейчас. И не с ней.
— Я и не предполагала, что вы способны говорить о таких вещах, как жизнь бессловесных тварей, — более мягко добавила она.
— Ах, милая леди! Только теперь я понял, как плохо вы обо мне думали!
— Да нет, — небрежно бросила Алессандра. Эти слова прозвучали так, словно ее мнение о нем не имело никакого значения.
Рафаэль наклонился к ней поближе.
— Если вы так плохо обо мне думали, то почему пришли? — В его низком голосе звучала настойчивость.
Она быстро посмотрела ему в глаза.
— Не знаю… Потому что… — Алессандра нахмурилась. — Нет, не могу сказать… — Она тряхнула головой и еле слышно закончила: — Мне было очень одиноко.
Сердце его заколотилось. Удивляясь себе, Рафаэль накрыл ее руку своей.
Алессандра слегка улыбнулась и облегченно вздохнула. Было видно, что она немного раздосадована. Наверное, потому, догадался Рафаэль, что не сумела по-другому объяснить причину своего прихода.
Он дал ей доесть кекс, а потом сказал:
— Поедемте со мной. Это ненадолго. Я хочу вам кое-что показать.
Савентос заботливо усадил ее в знакомый черный «мерседес» и повел машину по лондонским улицам с той же небрежной уверенностью, с которой ездил ее отец. Они двигались на север, в сторону Бедфордшира. Туда, где у Сатира случился сердечный приступ.
Алессандра пыталась держать себя в руках.
— Пожалуйста, потерпите. Осталось немного, — промолвил Рафаэль.
Они свернули на разбитую проселочную дорогу к незнакомой Алессандре частной конюшне. Рафаэль остановил машину у самых ворот.
— Пошли, — сказал он, открывая перед ней дверь и помогая выйти так осторожно, словно она была дорогой хрустальной вазой.
Придерживая Алессандру за локоть, Савентос повел ее вдоль длинного ряда денников. Сразу дюжина конских голов высунулась в открытые верхние половинки дверей. Любопытные глаза, настороженные уши… Легкий южный ветерок играл лошадиными гривами.
Рафаэль остановился у последнего денника. Казалось, тот был пуст. Но, заглянув внутрь, Алессандра увидела в глубине большую светло-серую лошадь, испуганно блеснувшую белками.
— Оттавио! — прошептала она.
— Я привез его сюда вчера вечером, — объяснил Рафаэль, перегнулся через дверь и внимательно осмотрел липпициана. — Мне сказали, что это очень хорошее место, где о нем как следует позаботятся.
— Можно мне взглянуть на него?
— Конечно. За этим я вас и привез. — У него гора свалилась с плеч. Неожиданная встреча с Оттавио не разбередила свежую рану Алессандры. — Я очень надеялся, что вы захотите с ним пообщаться.
Савентос поднял засов и открыл денник, пропуская ее внутрь. При ее приближении Оттавио заволновался и попятился в дальний угол.
Рафаэль слышал, как она что-то тихонько заворковала коню, а потом запела — нежно-нежно, как вчера.
Затем она очень спокойно и плавно подошла к лошади. Огромные грохочущие по полу копыта и округлившиеся глаза Оттавио не пугали ее. Как ни странно, это успокоило жеребца. Он перестал нервничать и внимательно посмотрел на гостью. Алессандра встала рядом, медленно коснулась рукой его шеи и стала гладить гриву. На ощупь он не напоминал Сатира. Короткая, гладкая серебристая шерсть Оттавио была жесткой и пружинистой, а не привычно мягкой, как бархат.
Круп коня покрывала синяя попона, и она не могла разглядеть состояния ран, нанесенных ему Эмилио. Но было видно, что лошадь уже не так потрясена, как двадцать четыре часа назад. Оттавио больше не шарахался от малейшего движения, в его глазах не было ужаса — только кротость и незаурядный ум. Теперь Алессандра была готова спорить, что эта лошадь знала и лучшие времена.
Рафаэль следил за этой картиной как завороженный. Все мысли и чувства смешались в его душе. Он ждал, притихший и молчаливый. Два прекрасных существа делали первые шаги навстречу друг другу.
— Вы говорили, что ему нужна любовь, — откашлявшись, сказал он, когда Алессандра нашла в себе силы оторваться от лошади.
— Да, — кивнула она.
— Я тоже так думаю, — согласился Рафаэль. Он усадил ее в машину, попросил немного подождать и отправился к директору конюшни.
Вернувшись к машине, он увидел, что Алессандра спит. Голова ее неудобно упиралась в стекло.
Он включил двигатель, и она тут же открыла глаза.
— Извините, — пробормотала она. — Оказывается, горе отнимает у человека все силы.
Рафаэль кивнул.
— Поспите немного. Хотите, я опушу вам сиденье?
— Нет-нет, спасибо, — из вежливости запротестовала она.
Но когда машина проехала пару миль, ее голова стала безудержно клониться на грудь. Рафаэль осторожно остановил машину на обочине и нажал на кнопку. Сиденье плавно приняло почти горизонтальное положение. Алессандра спокойно спала, руки ее были сложены на груди, губы чуть приоткрыты. Он достал сигарету, зажег ее, медленно затянулся и принялся с интересом рассматривать спутницу.
Ее густые светлые волосы рассыпались по сиденью, открыв лицо и чудесную нежную кожу. Привыкший к смуглой красоте матери и сестры, он был заворожен фарфоровой прелестью Алессандры. Розовая светящаяся кожа, правильный овал лица, которое, возможно, слишком строгий критик счел бы несколько удлиненным и жестковатым для классического типа женской красоты. Но именно этот овал придавал лицу Алессандры особую красоту и индивидуальность. Оно казалось Савентосу необыкновенно притягательным. Ее красота не соответствовала общепринятым канонам. Должно быть, такие лица были у средневековых дев-воительниц. Не потому ли Алессандра так волновала Рафаэля?
Он обвел глазами ее фигуру. Легкая ткань платья обтягивала округлые бедра и высокую грудь, неожиданно пышную для девушки с длинными ногами и тонкой талией. Безусловно, Алессандра Ксавьер волновала и вызывала желание. Она была очень женственна.
Словно ощутив опасность, она открыла глаза. Повернула голову, сонно посмотрела на Савентоса и на мгновение смутилась.
— Рафаэль, в Англии мужчину, глазеющего на спящую женщину, называют Любопытным Томом, и это вовсе не комплимент…
Он сунул окурок в пепельницу и улыбнулся.
— Ну вот, вы опять меня обижаете. — Рафаэль в душе похвалил себя. Разве Алессандра могла бы пошутить — хотя бы так незатейливо, — оставь он ее наедине с печальными мыслями? А так… В этот мрачный день он сумел подарить ей немного радости. Как ни глупо, он и сам был рад этому.
Пригласить ее пообедать? Взвесив все «за» и «против», Рафаэль решил не искушать судьбу.
— Я хочу вас кое о чем попросить, — многозначительно произнес он.
— Да, слушаю.
— Я бы хотел, чтобы вы помогли мне с Оттавио.
Алессандра резко выпрямилась, не понимая, куда он клонит.
— Думаю, ему стоит побыть недельку здесь, прежде чем я отправлю его машиной в Испанию, — объяснил Рафаэль. — Лошадь плохо переносит пароход и самолет.
— Да, такое бывает.
— Поэтому ему надо побыть в Англии и прийти в себя. Но мне хотелось бы, чтобы его регулярно брали в работу. Это должен быть опытный жокей, который к тому же понимал бы Оттавио. Вы согласны взяться за это дело?
— Да, — сказала она после небольшой паузы. — С удовольствием.
— Разумеется, ваша работа будет оплачена. Это деловое соглашение.
Она повернулась к Савентосу.
— Конечно.
Рафаэль почувствовал, что в воздухе сгустилось напряжение. Похоже, Алессандра заподозрила, что за его просьбой скрываются иные мотивы.
— А вы не сможете потом доставить лошадь ко мне в Испанию?
— Что? О Боже! — рассмеялась Алессандра. — О чем еще вы хотите меня попросить?
В воздухе опять повисло неловкое молчание. Алессандра гадала, уж не решил ли Рафаэль, что она пытается с ним кокетничать. У нее и в мыслях этого не было.
— Так Оттавио принадлежит вам? — наконец спросила она. — Я думала, это лошадь Эмилио.
— Оттавио — одна из двух лошадей, которых я держу у себя дома. Эмилио добился некоторых успехов в конкуре, и я позволил ему брать моих лошадей.
— А вы сами не ездите верхом?
— Только для собственного удовольствия. Гуляю по заднему двору.
— Шагаете, — автоматически поправила она.
— Верно, шагаю. Конечно, Эмилио считает, что все лошади, с которыми он может справиться, принадлежат ему. Боюсь, то, что я вчера отослал его домой, а Оттавио оставил здесь, явилось для мальчишки ударом.
— Значит, вы напомнили племяннику, кто здесь хозяин? — Алессандра представила себе побагровевшее лицо и яростное сопение Эмилио и довольно улыбнулась. Так ему и надо, скотине!
Савентос не ответил, и Алессандра посмотрела на него с новым интересом. Рафаэль с бесстрастным лицом вел машину, внимательно глядя на дорогу.
— Чем вы занимаетесь, Рафаэль? — неожиданно спросила она.