Путники углубились в чащу и начали подниматься по горному склону, пока километров через пять пути не увидели импровизированный лагерь, в котором обитали дюжина горцев. Эти здоровенные, волосатые и не слишком чистоплотные парни, познакомившись с гостями, заверили, что знают дорогу в Испанию лучше всех в мире. Прежде чем взяться переправлять бойцов Сопротивления, они перетаскали через границу немало алкоголя и сигарет. Ларошфуко одобрительно хмыкнул.
У французов и сочувствовавших им испанцев были свои излюбленные маршруты перехода границы, а британское правительство через филиал МИ-6[20] даже санкционировало один из них, который назывался «эвакуационная линия VIC[21]». Но многие пути через границу начинались в одной и той же точке – Перпиньяне, отчасти потому, что этот город лежал у подножия Пиренеев, разделяющих Францию и Испанию. Переход через горы здесь был трудным, но все же не таким изнурительным, как в высокогорье, более чем в 300 км к западу. Проблема, разумеется, заключалась в том, что нацисты тоже об этом знали, а Испания, как писал один чиновник, «кишела немецкими агентами». Так что даже если сами Пиренеи не грозили беглецам гибелью, смертельной могла оказаться попытка участника Сопротивления вырваться на свободу.
Вскоре прибыли британские летчики, заметно старше Ларошфуко и не говорившие по-французски ни слова. Роберу неожиданно пригодился детский опыт: у него были английские няни. Поздоровавшись, он вскоре выяснил, что прибывшие – кадровые военные: пилот и радист; их самолет был сбит над Центральной Францией во время боевого вылета, но им удалось выпрыгнуть с парашютами и ускользнуть от немецких патрулей. Они несколько дней шли пешком, чтобы добраться до Перпиньяна. Ларошфуко перевел этот рассказ, и группа согласилась, что надо дать измотанным англичанам отдохнуть. Выступить решили следующей ночью.
В итоге в Испанию отправились семеро: Ларошфуко, британцы и четверо проводников – два разведчика, шедших впереди, и двое замыкавших цепочку беглецов. Они двигались по тропам, известным лишь контрабандистам, полагаясь на свое чутье и тусклый лунный свет. Узкие тропы и все более крутые склоны вынуждали идти гуськом. «Переход был невероятно труден», – писал позже Ларошфуко. Виноградники сменялись террасами, затем растительность исчезла вовсе. Впереди вздымались горы, а под ногами был щебень.
Чем гуще становилась ночь, тем сложнее было Роберу разглядеть идущего впереди. Люди, карабкавшиеся по этим горам, часто неверно оценивали расстояние и спотыкались о валуны, подворачивали ноги на неровностях или – в особенно непроглядной темноте – пытались ухватиться за выступ скалы, а натыкались лишь на пустоту. Это было самое опасное.
На гребнях некоторых пиков немцы установили наблюдательные посты, что напрочь отбивало желание зажигать яркие факелы и замедляло, а порой, наоборот, ускоряло темп продвижения – в зависимости от того, подозревали ли проводники, что немцы в этот момент вглядываются в окуляры своих телескопов. Вершины в этой части Пиренеев вздымались примерно на 1200 м, и спуск представлял для жизни и конечностей ничуть не меньшую угрозу, чем подъем.
Переход вымотал всех до предела. «Каждые два часа мы делали привал на 15 минут», – напишет позже Ларошфуко. На рассвете группа приблизилась к участку горной цепи, разделявшему две страны, но рисковать и пересекать границу средь бела дня никто не хотел. Поэтому беглецы затаились в укрытии, дожидаясь ночи. Когда они двинулись дальше, идти было, по словам Робера, «так же трудно, и опасность возрастала с каждым шагом». Группа едва не угодила в поле зрения немецкого поста, черневшего на фоне ночных небес. Им удалось бесшумно обойти его стороной, но, вернувшись на прежний маршрут, они различили во мраке еще один нацистский наблюдательный пункт. Пришлось вновь менять курс, чтобы найти безопасный путь и в то же время воспользоваться покровом темноты: ведь до рассвета нужно было любой ценой оказаться в Испании.
Напряжение нарастало. Беглецы двигались быстро, бесшумно, почти вслепую, то и дело напрягая слух в ожидании погони. Наконец они достигли перевала Пертюс – гористой местности, лежащей точно на границе. Все знали, что нацистские патрули рыщут здесь днем и ночью. Передовой дозор, ушедший на разведку, вернулся лишь за считаные минуты до первых солнечных лучей. «Путь свободен!» – раздалось в предрассветных сумерках. Охваченные страхом и волнением, беглецы ринулись вперед и в несколько прыжков преодолели границу. Они были в Испании!
Робер и летчики смеялись, не веря своему счастью. Сотни километров отделяли их от севера, зато они стали гораздо ближе к Лондону. Проводники заявили, что вынуждены возвращаться: после рассвета любой контрабандист рискует угодить за решетку. Все обменялись рукопожатиями на прощание. Один из проводников указал на дорогу: «Она приведет вас в ближайший город».
Робер и британцы пустились в путь, намереваясь добраться до ближайшей деревни, привести себя в порядок и незаметно сесть на поезд до Мадрида. Там они планировали с величайшей осторожностью пробраться в британское посольство.
Несмотря на бессонные ночи и скудную пищу, беглецы шагали бодро, подгоняемые радостью обретенной свободы. Утром они вышли к оживленному городку с шумным рынком – скорее всего, это был Фигерас, первый мало-мальски крупный населенный пункт по ту сторону испанской границы. Робер и его спутники сразу заметили, что городок буквально кишит полицейскими и таможенниками. Беглецы представляли собой странное зрелище: три измотанных человека, только что преодолевшие Пиренеи за две бессонные ночи. «Мы больше смахивали на лихих разбойников, – вспоминал Ларошфуко, – чем на мирных обывателей».
Не успели Робер и британцы отыскать укромный уголок или хотя бы общественную уборную, как к ним прямо на улице подошли два испанских агента. К счастью, испанцы держались любезно, и один из них говорил по-французски. Беглецы понимали: учитывая их внешний вид и то, насколько изнурительным был поход, любая выдуманная история прозвучит неправдоподобно. Поэтому Ларошфуко решил, что разумнее всего воззвать к здравому смыслу и порядочности блюстителей закона. Без обиняков он признался, что сбежал из Франции вместе с двумя британскими летчиками, пробиравшимися к границе после того, как их самолет был сбит. Испанские агенты не стали хмуриться – похоже, они оценили такую честность. Но старший из них с сожалением произнес: «Нам придется доставить вас в участок».
В последующие дни, со свойственной тогдашней испанской бюрократии неповоротливостью, Ларошфуко и британцев гоняли из одного полицейского управления в другое. В итоге беглецы очутились в Кампдеваноле – городке в провинции Жирона, в 40 км к югу от Фигераса.
17 декабря 1942 г. Робер-Жан Рено, по документам – 22-летний франкоканадец, был препровожден в жиронскую тюрьму. Местные власти сочли, что дело Рено выходит за пределы их юрисдикции, и, по воспоминаниям Ларошфуко, 23 декабря отправили его вместе с британскими летчиками в еще менее гостеприимное место – лагерь для военнопленных Миранда-де-Эбро.
Концентрационный лагерь неподалеку от реки Эбро, затерянный среди унылых равнин Северной Испании, был построен в 1937 г., в разгар гражданской войны. Здесь томились республиканские солдаты и политические диссиденты, осмелившиеся бросить вызов фашистскому режиму Франко. Сторожевые вышки, колючая проволока, бараки, тянущиеся параллельными рядами на 40 с лишним гектарах кастильской земли, – все это проектировалось при участии Пауля Винцера, нацистского эсэсовца и гестаповца, осевшего тогда в Мадриде.
Впрочем, люди Франко знали толк в жестокости не хуже любого начинающего нациста. Республиканских узников свозили в Миранду в вагонах для скота, морили голодом и всячески унижали. Заключенные страдали от садистов-охранников, суровых погодных условий и болезней, которые свирепствовали в тесноте и грязи. В 22 бараках, рассчитанных на 2000 человек, в 1938 г. содержались 18 406 заключенных. Всего за время гражданской войны в Испании в этом лагере погибло около 10 000 человек.
После победы Франко в 1939 г. и с началом Второй мировой войны лагерь превратился в тюрьму для беженцев из захваченной Гитлером Европы. Политические симпатии лагерного начальства менялись, приводя в замешательство и союзников, и страны Оси. Казалось бы, такой рьяный сторонник нацистов, как Франко, должен был прислушиваться к немцам и дать им возможность влиять на порядки в лагере, особенно если учесть, что Миранду строил эсэсовец. Но испанские власти заявили нацистам, что с 1937 г. сами прекрасно справляются с управлением тюрьмой и в чужих советах не нуждаются. В итоге ни один немец не принимал участия в руководстве лагерем в годы Второй мировой. А благодаря расположению Франко к Великобритании и дипломатической ловкости британского посла Сэмюэля Хора, к которому генерал благоволил, британские заключенные отбывали в Миранде куда более короткие сроки, чем узники из любой другой страны Европы.
Впрочем, это отнюдь не означало, что остальные заключенные-союзники питали теплые чувства к лагерному персоналу. Администрация Миранды тесно сотрудничала с немецким посольством в Мадриде, которое охотно выдавало документы своим «подопечным» – бежавшим от нацистской оккупации чехам, полякам и французам.
Короче говоря, для француза попасть в Миранду в то время было сущим кошмаром. Именно поэтому франкоканадское происхождение стало таким удачным выбором для вымышленной личности Ларошфуко – Робер-Жана Рено. Назвавшись канадцем, он избежал принудительной отправки в вишистскую Францию и особо жестокого обращения, которому персонал Миранды подвергал некоторых французских граждан: побоев, изнурительного и унизительного рабского труда.
Однако Миранда была для Робера отнюдь не курортом. Сразу после регистрации охрана втолкнула всех троих – его и летчиков – в одну камеру, которую другие политзаключенные называли не иначе как «стойлом» или «будкой». За пределами блока условия были ненамного лучше. Миранда, как уже говорилось, давно превысила лимит вместимости в 2000 человек, и к концу 1942 г. здесь томились 3500 узников. Любой из них мог в любой момент нарваться на побои или мелочные издевательства со стороны охранников. В январе 1943 г. некоторые заключенные даже объявили голодовку.