– Мария, вели мне воду греть! – крикнул кавалер и, тяжко хромая после долгой дороги, пошел наверх. – Да одежду приготовь.
– Господин, ужин еще теплый.
– Сначала мыться.
После мытья и мазей монаха Волкову немного полегчало. Сел он есть, племянницы стали его расспрашивать про злых горцев, про то, как его ранили. Все слушали, даже дворовые пришли и толпились в проходе, желая хоть краем уха услышать, как дело было. Но Волков больше шутил, смешил племянниц, пока не припомнил, что ему какой-то святой помог горцев победить.
Как про святого он заговорил, так сестра Тереза вспомнила:
– Брат мой, так к нам тоже святой приходил сегодня поутру.
– Ах да! – воскликнула госпожа Ланге. – Конечно, был у нас утром святой человек, отшельник местный, вас спрашивал. Но мы сказали ему, что вы на войну пошли, так он за вас молился.
– А он сказал, зачем приходил?
– Говорил, что дело ваше знает, – вспоминала сестра. – А про то, что это за дело, ни слова.
– Да, так и сказал, – добавила Бригитт. – Говорил, что дело ваше знает, говорил, что Бога молил, и Тот послал ему откровение.
Это была хорошая новость. Да, хорошая. Если бы удалось после победы над горцами еще и зверя изловить, то герцогу пришлось бы подумать, прежде чем проявлять свою немилость к господину Эшбахта.
– Не сказал, куда ушел или когда придет опять? – спросил Волков после некоторого раздумья.
– Ничего не говорил, – ответила сестра.
– Ничего, – подтвердила госпожа Ланге.
– Максимилиан, завтра, если силы будут, съездим к нему, и шлем мой возьмите, завезем его кузнецу, он хвастался, что все может починить. Посмотрим, не врал ли.
– Да, кавалер, – ответил оруженосец.
Волков отодвинул тарелку и взглянул на жену. Она сидела за столом, далеко ото всех, уткнувшись в свою вышивку, вид у нее был такой, будто все, что происходит, ее совсем не касается, ей неинтересно.
Не хотелось кавалеру ее трогать, опять начинать домашнюю склоку с воем и руганью, но ему был нужен наследник. Очень нужен, и он сказал:
– Госпожа моя, не соблаговолите проводить меня в спальню?
Элеонора Августа подняла на мужа глаза, и он подумал, что она вот-вот закричит, браниться начнет, так яростен был ее взгляд, но она встала, кинула свое рукоделие на стол, еще раз поглядела на господина своего с явным презрением и пошла по лестнице в спальню, подобрав юбки.
И хоть болела у него нога, и хоть в затылке как шилом ворошили, дело он свое сделал. Ну, слава богу, хоть обошлось без слез и ругани. Только со злостью и брезгливостью на лице жены. Ничего, ради наследника он готов был терпеть.
Еще не рассвело, еще Мария завтрак не подавала, как пришел Ёган. Сел за стол, ждал, когда кавалер помоется. Болтал с его племянницами.
– Ну? – спросил его Волков, видя, что управляющий не просто так пожаловал.
– Купчишки волнуются, – заговорил Ёган, – все знать хотят, когда мы им зерно возить начнем.
Волков задумался, вытер лицо большим полотенцем. Дворовая девка помогла ему надеть сапоги, брат Ипполит осматривал его рану, смазывал ее какой-то вонючей мазью. Как он закончил и сапоги были обуты, кавалер спросил:
– Думаешь, что к Рождеству цена будет вполовину больше от нынешней?
– А тут и думать нечего, вполовину, а то и вдвое. Так завсегда было, если урожай не шибко большой вышел.
– А сколько ты с купцов денег собрал?
– Сто девять монет.
Волков помолчал, а после сказал с уверенностью:
– Возвращай им деньги.
– Возвращать деньгу? – удивился управляющий.
– Будем цену ждать, – ответил кавалер и пояснил: – Траты у меня большие, очень большие, мне сейчас каждый талер дорог.
– Обозлятся, боюсь. Прождали ячменя да ржи четыре дня, а зря, – раздумывал Ёган.
– Ничего, если кто особо злиться начнет, так позови кого-нибудь из ротмистров, чтобы усмирил.
– Хорошо, так и сделаю. – Ёган встал. – Побегу.
– Может, поешь? – предложил кавалер.
– Так я еще до петухов завтракал, – сообщил управляющий, – побегу, нужно поле посмотреть, кажется, уже пора озимые пахать.
Зато Сыч поесть не отказался, уселся за стол и, шмыгая носом, сказал:
– Экселенц, вы вроде обещали мне долю с ярмарки, говорили, что доля моя будет как у сержанта, если я про горцев все выведаю. – Он улыбался, весь сиял, мол, я все выведал, деньгу давайте.
«Хорошо, что зерно не отдал за бросовую цену», – подумал кавалер и со вздохом полез в кошель.
Он молча отсчитал Сычу шестьдесят талеров, конечно, это намного меньше, чем получил старший сержант, но Фриц Ламме был и этому несказанно рад.
– Вы мои дорогие! – сгребал он со стола талеры. – Идите к своему старику. Давненько у меня столько серебра не было.
– Ты их все-то не пропивай и на баб не спускай. А то оставишь все в новом трактире.
– Да разве столько можно пропить, – говорил Сыч, пряча деньги за пазуху, – нет, все не пропью, спрячу. А пропью немного, малость самую. – Он, кажется, уже предвкушал веселье с вином и кабацкими девками.
– Ты ешь, разулыбался он! – хмыкнул Волков. – Со мной поедешь.
– Куда? – сразу перестал улыбаться Фриц Ламме, видно, планы его рушились.
– К монаху, к отшельнику, был он вечера тут, меня ждал, говорил, что дело решил. Думаю, это он про зверя.
– Ну ладно, поедем, поговорим со святым человеком, – согласился Сыч нехотя и полез в кашу ложкой.
Не успели они уехать: приехал Рене, стал говорить насчет свадьбы. Старому дурню не терпелось взять замуж сестру Волкова. Он спрашивал, не слишком ли будет торопливо играть свадьбу в субботу. Это все по-прежнему не нравилось кавалеру, но раз уж дал согласие, то теперь не мешать же делу.
– Идите к брату Семиону, – сказал Волков, лишь бы Рене отстал от него. – Договоритесь с ним о дне.
Рене, чертов жених, начал бубнить ему о благодарности своей.
– Не задерживайте меня, Арчибальдус, – хмурился кавалер, желая избавиться от него, – у меня и без вас много дел.
Он собирался ехать к монаху, путь был неблизкий, а нога еще от вчерашней езды не отошла.
– Да-да, конечно, кавалер, – поклонился Рене.
– Вот неймется ему! – шептал Волков, садясь на коня.
– Надеюсь, вы будете на свадьбе? – не отставал от него ротмистр, даже когда кавалер уже сидел в седле.
– Да, буду, конечно, как мне не быть на свадьбе сестры? – отвечал Волков, думая о том, что раньше Рене казался ему умным и трезвым человеком.
– Зараза, опять его нет дома! – еще издали заметил замок на двери Сыч. – Который уже раз ездим дверь его целовать.
Волков тоже злился, путь-то неблизкий, а с больной ногой и вовсе нелегкий.
Сыч спрыгнул с коня и подошел к двери, подергал замок:
– Крепкий. – Привстав на цыпочки, он заглянул в щель, смотрел, смотрел: – Темень, ни хрена не видать. – Он принюхался. – Хотя был недавно, кашу просяную с толченым салом жрал, святой человек. – Он достал нож, вырезал на старой двери белую зарубку и пояснил: – Чтобы знал, что мы тут были. Может, смекнет опять к нам прийти.
– Ладно, – согласился Волков, – поехали, доберемся до кузнеца, на обратном пути опять сюда заглянем.
Ганс Волинг обрадовался, когда увидел кавалера. А еще больше обрадовался, когда Максимилиан достал из мешка мятый шлем и протянул его кузнецу.
– Ишь ты, вот так да, вот так невидаль! – говорил Волинг, вертя в руках великолепный шлем. – Даже у наших баронов такой красоты нет. – Он осматривал шлем со всех сторон и продолжал бормотать: – Ты погляди, какое железо хорошее, глянь, и его пробили, видать, в лихом деле шлем побывал. Господа, спешивайтесь и посидите в доме, я только погляжу на эту работу, велю коней ваших напоить.
Волков спешился, решил походить по двору, ногу размять. Дошел до ворот, встал, повертел головой, прислушиваясь к ощущениям в шее, но не очень рьяно, так, чтобы кровь опять не пошла из раны. Потрогал отек на затылке рядом с ухом. Было больно, но не так, как вчера, кровь из раны не пошла. Он посмотрел на дорогу и увидал вдалеке четырех всадников.
Даже издали Волков понял, что это местный сеньор или какой-нибудь важный господин, что тут проездом. Конечно, это был не выезд барона фон Фезенклевера из десятка рыцарей. Но тем не менее четверо господ на хороших конях и в приличной одежде быстро приближались к кузнице с запада.
Как подъехали, так Волков уже узнал прибывших. Это был сам хозяин местной земли, господин поместья Баль, молодой и красивый Адольф Фридрих Баль, барон фон Дениц. Элеонора Августа познакомила их на балу у графа. Фон Дениц тогда Волкову не понравился. Обыкновенный заносчивый молодой сеньор. Хотя какой он молодой? Лет тридцать ему уже исполнилось. Волкову не хотелось с ним говорить, но делать нечего.
Барон подъехал, без посторонней помощи слез с лошади, коротко кивнул кавалеру, подошел ближе, протянул ему руку и без всякой шутливости в голосе сказал:
– Большая честь для меня и для моих рыцарей видеть вас, кавалер, на моей земле. Господа, это кавалер Фолькоф, господин Эшбахта.
Рыцари подходили к Волкову, жали ему руку, представлялись, последним был самый из них старший кавалер Редль, он, не выпуская руки Волкова, произнес:
– Для нас, как и для барона, честь видеть вас и жать вашу руку. Мы восхищены вашей победой на реке.
Уж чего-чего, а такого Волков никак не ожидал услышать от заносчивого барона и его рыцарей. В общем-то, он был не из тех людей, что лезут в карман за словом, и всегда знал, что ответить, но подобное благорасположение заставило его немного смутиться, и вместо ответной любезности кавалер пробормотал лишь:
– Вот, заехал к вашему кузнецу шлем починить. У меня-то кузнеца нет.
– Вам повредили шлем? – воскликнул фон Дениц и пошел во двор кузни прямо к кузнецу. – Тот ваш великолепный шлем, в котором вы были на смотре?
Волков направился за ним, и приехавшие рыцари тоже пошли в кузню.