ательным пальцем в носу, извлек оттуда некую слизистую субстанцию и незамедлительно отправил добычу в рот. Эмма опрометью бросилась в женскую комнату, где ее вырвало.
Когда Эмма вышла из картинной галереи, шел дождь. Она накинула на голову капюшон, сунула руки в карманы и без всякой определенной цели побрела вдоль канала. Приходилось признать свое поражение. Сопротивляться дальше не имело смысла: свадьбе не бывать. Последнее время она и правда вела себя нелепо; нелепо и рискованно. Ею двигало желание не выйти замуж, а навязать свою волю упрямо сопротивляющейся реальности. Какой же надо было быть дурой, чтобы вообразить, будто она сумеет всего за несколько недель найти замену Невиллу, который так ее подвел! Она остановилась и устремила взгляд вниз на черные воды канала.
— Простите, с вами все в порядке?
Она повернулась и увидела стоявшего в нескольких ярдах молодого человека в джинсах и куртке на молнии. Он тоже натянул на голову капюшон, но, словно сообразив, что вид у него в капюшоне агрессивный, откинул его, и Эмма увидела круглое лицо в веснушках и гриву светлых вьющихся волос — внешность не только не грозная, но к себе располагающая.
— Простите, что вмешиваюсь, — сказал он, — но…
— Вы что, испугались, как бы я не бросилась в канал?
— Да, мне пришло это в голову. У вас был такой вид…
— Бросаться в воду не имело никакого смысла, ведь я умею плавать, и даже очень неплохо.
— Да, понимаю. У вас, значит, все в порядке?
— Да, спасибо.
— О’кей. — Он отошел на несколько шагов, но потом вернулся.
— Вы случайно выпить не хотите? Тут неподалеку есть очень симпатичный маленький паб.
— Почему бы и нет? — сказала Эмма.
— Превосходно. — И он протянул ей руку: — Оскар.
— Эмма, — сказала Эмма, пожимая протянутую руку.
— Чем занимаетесь, Эмма? — спросил он, вернувшись из бара с рюмкой водки с тоником для Эммы и пивом для себя и садясь за низкий столик напротив нее.
— Работаю в банке, — сказала она. Обычно в ответ на такой вопрос она говорила: «Я — банкир», поскольку эти слова звучали более весомо, но в этот раз сообразила, что у Оскара слово «банкир» может вызвать ассоциации с беспринципными негодяями, которые получают гигантские премии за то, что безрассудно просаживают чужие деньги и вызывают финансовые кризисы.
— А что делаете вы? — поинтересовалась она.
— Я — поэт-концептуалист.
— Что такое концептуальная поэзия?
— Концептуальная поэзия может быть какой угодно. Сочинять ее не нужно. Ее не сочиняют — ее находят.
— Находят? Где?
— Где придется. В прогнозах погоды, в рекламных объявлениях, в результатах футбольных матчей. Чем такая поэзия заурядней, тем она лучше. В данный момент я работаю над длинной эпической поэмой, которая представляет собой инструкцию к путешествию от Лендс-Энд до Джон О’Гроатс[2]. Называется поэма «Развернись, когда будет возможно».
Эмма засмеялась. И поймала себя на том, что не смеялась очень давно.
— Вы хотите сказать, что попросту переписываете примечания к туристическим маршрутам? По-моему, это не очень-то оригинально.
— Оригинальность — это эго-путешествие. Концептуальная поэзия меркнет перед чудесами самого языка. Вы не навязываете ему свою волю.
— Любопытно, — сказала Эмма.
— Разумеется, работая над «Развернись, когда будет возможно», мне приходилось выбирать маршрут и следовать по нему на машине — в этом смысле поэма оригинальна.
— Можете что-нибудь из нее процитировать?
— Конечно. — Он устремил взгляд своих голубых глаз в одну точку; взгляд, который показался ей ангельским, и хорошо поставленным, мелодичным голосом нараспев произнес:
«Пересеки дорогу с круговым односторонним движением, второй съезд, потом опять движение одностороннее, третий съезд… держись правее, теперь — левее… держись левее. Через двести ярдов съезд на скоростную магистраль… съезд впереди!.. через восемьсот ярдов съезд… съезжай, потом поверни направо… поверни направо, развернись, когда будет возможно».
— Мило, — сказала Эмма, придя в восторг от возвышенной бессмыслицы процитированного.
Через несколько дней Эмма, прослушав на автоответчике грозный голос отца, приехала к родителям.
— Что происходит, Эмма? — осведомился мистер Добсон, не успела она закрыть за собой входную дверь. — Сегодня утром нам позвонили родители Невилла. Он написал им из Дубаи, что ты расторгла помолвку и свадьба отменяется. По-моему, они считают, что мы в курсе дела. Сказать мне им было нечего.
— Это правда, — сказала Эмма. Миссис Добсон, услышав, что говорит муж, залилась слезами.
— О Эмма! — причитала она. — Ведь все приглашения уже разосланы. Что произошло?
— Он изменил мне, — сказала Эмма. — Я была готова его простить, но он заявил, что жениться раздумал. — И она в нескольких словах рассказала родителям, как обстояло дело.
— Вот ублюдок, — сказал, смягчившись, мистер Добсон и в качестве утешения потрепал дочь по плечу. — Я подам на него в суд, пусть возместит мне убытки в связи с отменой свадьбы.
— Отменять свадьбу нет необходимости, — сказала Эмма. — Придется только напечатать новые приглашения.
Мистер Добсон убрал руку с плеча Эммы, а миссис Добсон в изумлении на нее уставилась.
— Что?! — хором сказали они.
— Отменять свадьбу нет необходимости, потому что я полюбила другого человека. Он хочет на мне жениться, и его вполне устраивает последняя суббота в июне.
Родители испуганно переглянулись.
— Кто он? Чем занимается? Ты давно с ним знакома? — Мистер Добсон хотел знать правду.
— Его зовут Оскар, он поэт, познакомилась я с ним четыре дня назад на набережной канала.
— Я же тебе говорил, Мейбел, — сказал мистер Добсон. — У нее нервный срыв. А все эта свадьба! Она перенервничала, ей нужно обратиться к врачу.
— Я разделяю ваши чувства и вас не виню, — сказала Эмма. — Последнее время я, действительно, была немного не в себе. Но сейчас за мою психику можно не беспокоиться.
— Не беспокоиться? Какая же женщина в здравом уме выйдет замуж за человека, с которым она познакомилась четыре дня назад? Да еще за поэта! На стихах много не заработаешь.
— У Оскара деньги есть, и я помогу ему этими деньгами распорядиться.
— И сколько же у него на счету?
— Точно не знаю.
— Еще бы ты знала! Этот человек — мошенник, он втерся к тебе в доверие. И ничего удивительного! Ты помешалась на этой свадьбе и готова выйти замуж за кого попало. Дай тебе волю, ты бы и за мусорщика вышла — лишь бы свадьба состоялась. Ты сделаешь из нас посмешище. Но я этого не допущу. Я все отменю. И не проси меня оплатить еще одну твою свадьбу!
— Вот и прекрасно, — бестрепетно отозвалась Эмма. — Распишемся в муниципалитете, тихо, скромно, без всяких гостей.
Мистер Добсон задумался: раз она так говорит, значит, действительно любит этого своего поэта. В еще лучшее расположение духа он пришел, когда, познакомившись с родителями Оскара, выяснил, что его отец — судья Верховного суда, а мать — известная журналистка. И что крестная мать Оскара, леди Такая-то, оставила ему в наследство пожизненную ренту. В конце концов, мистер Добсон свыкся с мыслью, что Оскар займет место этого отвратного Невилла. Миссис Добсон радовалась за дочь и в то же время беспокоилась, как воспримут их родственники и друзья смену жениха, да еще в последний момент.
— Пускай поднимут нас на смех, если им так хочется, — сказал ей муж. — Главное, чтобы Эмма была счастлива.
И она была счастлива. Последняя суббота в июне выдалась ветреной и облачной, но во второй половине дня выглянуло солнце, его лучи падали на молодых, когда они показались в дверях приходской церкви в Лонгстаффе. Эмма сияла. Оскар был ангелоподобен. Прием в отеле «Лонгстафф-холл» прошел безукоризненно. Шафер, университетский друг Оскара, в своей речи остроумно намекнул на незначительное изменение, которое пришлось внести в текст приглашений, чем вызвал громкий смех. Эмма стиснула под столом руку мужа и невозмутимо улыбнулась. По этой причине — и не только по этой — присутствующие навсегда запомнят ее свадьбу.
Моя незабвенная женушка
Вот она, моя бывшая женушка, висит на стене, прямо как живая. Да, красотка была, что и говорить. Ларри Локвуд фотографировал. Обошелся мне снимок в целое состояние. Он тогда нарасхват был, этот Локвуд, где только не печатался — и в «Вог», и в «Харперс», во всех, почитай, глянцах. У него была выставка в Уэст-Энде, Вив уговорила меня пойти, мечтаю, говорит, чтобы он меня сфотографировал. Смотрю я на расценки и говорю, давай, говорю, может, начнем с фотки на паспорт? Это я пошутил, конечно. Я ей ни в чем не отказывал, мы ведь и поженились не так давно. Ну вот, приезжает Локвуд на «лендровере», с ним два ассистента и полная машина добра: освещение, экраны, зонтики эти. Устанавливает все это в библиотеке. Хорошо я библиотекой особо не пользуюсь, а то ведь он там на целую неделю обосновался. У нас рядом с бассейном есть в пристройке квартира для гостей — так что отказать мне ему не с руки было. На одну грёбаную фотографию целую неделю убил! Не одну, конечно, фотографию — он ее раз сто снимал, ищу, говорит, «нужный ракурс». И нашел, в конце концов, — сам, во всяком случае, остался доволен. И Вив — тоже. Ну-ка, поглядите как следует. Да, согласен, выражение лица интересное. И вы не первый мне это говорите. И не первый удивляетесь, что она этим выражением хотела сказать. Нет. Я тут ни при чем, меня и в библиотеке-то не было. Первое время я смотрел, как Локвуд работает, но мне быстро надоело — без меня, думаю, разберутся. Она мне потом сказала, что у него этот снимок только на их последнем сеансе получился. Может, потому, что Локвуд сделал ей какой-то комплимент — это он умел. «Отлично, радость моя, — приговаривает. — То, что надо, то, что надо. Ну-ка еще разок поведите глазками, вот так». Он их всех «моя радость» называл, мне это не очень-то нравилось, но я молчал, что мне было говорить? «Вот так, стойте, не шевелитесь, моя радость, сейчас только объектив сменю. У вас потрясающие скулы, вам это известно?» Вив обмирала от счастья — всегда была падка на комплименты. Кто бы ей их ни делал — что фотограф, что парикмахер, что парень, который у нас летом химический состав бассейна проверял. Любила людей, и люди ее любили — и этого не скрывали. Она сама набивалась. В людях не разбиралась, в этом все дело. Только не подумайте, что я сноб. Я в жизни только одному себе обязан. Ютился с родителями в муниципальной квартирке, школу не закончил, первые деньжата заработал на вывозе мусора. Начинал с мелочевки, нанял подержанный грузовичок. А сегодня у меня по Темзе целая флотилия барж взад-вперед плавает. Когда добиваешься в жизни такого успеха, то, по-моему, вправе рассчитывать на уважение — тем более у себя дома. Когда Вив расплачивалась со своим парикмахером (он приходил к нам домой, покуда я не положил этому конец), она давала ему очень приличные чаевые, да еще в благодарностях рассыплется, заулыбается — нежней, чем мне, когда я ей на день рожденья брильянтовое ожерелье дар