Мы с Филиппом прошлись по ярко освещенному коридору Исследовательского центра. Мы прошли мимо Нильса, он был на посту медсестер, в поисках еще еды. Он себя прекрасно чувствовал. Меня ободряло то, насколько хорошо он выглядел спустя столь недолгое время после его пугающего прыжка с психического обрыва.
Я спросил Филиппа, «ты уверен, что хочешь принять такую же дозу?»
«Да». Он ни минуты не колебался.
Я не был настолько уверен.
Если бы Филипп отказался проходить через испытание, через которое прошел Нильс, я бы немного успокоился. Может быть, он согласится на дозу в 0,5 или 0,4 мг./кг. Это было бы достаточно просто — я бы просто не полностью ввел ему раствор ДМТ из шприца. Хотя я считал дозу в 0,6 мг./кг. безопасной для организма, воздействие на рассудок, которое вполне могло оказаться сокрушительным, стало для всех нас еще более очевидным, чем было до сессии Нильса. Но Филипп не собирался уступать своему другу и коллеге-«психонавту». Он был готов получить свою дозу 0,6 мг./кг.
У всех наших добровольцев прослеживалась очень сильная тенденция упорствовать даже тогда, когда была сильна возможность очень опасного психоделического опыта. Это стало особенно очевидным во время исследования толерантности, проведенного в 1991. В рамках этого исследования добровольцам вводили четыре больших дозы ДМТ с интервалом в 30 минут. Ни один из добровольцев, как бы измучен он не был, не отказался от четвертой, и самой большой, дозы ДМТ.
Желание Филиппа принять такую же дозу, как Нильс, поставило меня лицом к лицу с научной, личностной и этической дилеммой. Полученное мной образование подсказывало, что не стоит воздерживаться от выписывания слишком высокой дозы препарата, если того требуют обстоятельства. Например, очень высокие дозы могут оказаться необходимыми для проведения полноценной терапии с пациентами, которые с трудом поддавались лечению. К тому же, было очень важно изучить токсичные эффекты, чтобы иметь возможность быстро распознавать их в разных обстоятельствах. Последнее соображение является важнейшим при изучении новых экспериментальных веществ.
Авторитет и ответственность, возложенные на меня как на главного исследователя проекта, позволяли мне сказать Филиппу, что я не хочу, чтобы он повторил опыт Нильса с 0,6 мг./кг. ДМТ. Но сейчас с Нильсом все было в порядке. Еще более важным соображением было то, что он был первым и единственным человеком, принявшим эту дозу. На это утро я запланировал две сессии с 0,6 мг./кг. ДМТ, чтобы выяснить, вызывает ли такая доза схожие реакции у разных людей.
Мне нравился Филипп, и он хотел принять 0,6 мг./кг. Но какую роль в этом играла наша дружба? Я не хотел делать так, как он просит, только для того, чтобы сохранить наши отношения, но я хотел, чтобы его участие в этой начальной стадии исследования стоило затрачиваемых им усилий. В каком-то смысле, он делал нам одолжение. Филипп жил далеко от Альбукерка, и ему было бы неудобно приезжать еще раз, чтобы принять 0,6 мг./кг. в том случае, если 0,4 и 0,5 окажется недостаточно большой дозой. Тут было очень много конфликтующих приоритетов. Я надеялся, что принял правильное решение, позволив Филиппу принять 0,6 мг./кг.
Войдя в палату Филиппа, мы поздоровались с Синди и Робин, девушкой Филиппа, которые были уже там, в ожидании нас. Филипп удобно устроился на кровати. Вот-вот должна была начаться еще одна сессия с 0,6 мг./кг. ДМТ, вводимого внутривенно.
В почти пустой и стерильно чистой палате Филиппа были ярко начищенные полы из линолеума и розовые стены. Из-за спинки кровати торчали трубки с кислородом и трубки для вывода выделений и воды. Филипп наклеил плакат с изображением Авалокитешвары, буддийского святого, символизирующего сострадание, на внешнюю сторону деревянной двери, ведущей в ванную. Дверь была расположена напротив его кровати. На потолке над его узкой кроватью, застеленной тонкими больничными простынями, висел телевизор, прикрепленный при помощи клубка проводов. Громко гудел кондиционер. Он лег на кровать, и устроился как можно удобнее.
Синди быстро и ловко ввела иглу капельницы в вену предплечья. Манжетка для измерения кровяного давления была обмотана вокруг его руки. Мы прикрепили капельницу побольше к другой руке Филиппа, чтобы иметь возможность измерить концентрацию ДМТ в его крови после того, как вещество будет введено. Эта капельница была прикреплена к прозрачному пластиковому мешку, из которого в кровь по капле поступал стерильный физраствор, с целью предотвращения сгущивания крови в трубочке, по которой будет идти кровь. Мы с Синди сидели по обе стороны от Филиппа, не зная, чего ожидать, в свете недавней реакции Нильса. Робин сидела немного в стороне, в ногах кровати.
Филипп прекрасно помнил недавнюю сессию Нильса, поэтому ему понадобилось мало подготовки. Он знал, чего ожидать от нас, когда он будет лежать в постели под воздействием вещества. Он знал, что мы сразу же придем ему на помощь, если окажется, что ему понадобится наша помощь. Мы пожелали ему удачи. Он закрыл глаза, откинулся назад, сделал несколько глубоких вдохов, и сказал, «Я готов».
Я смотрел на секундную стрелку часов на стене, ожидая, чтобы она достигла цифры «6». Тогда я смогу рассчитать 30 секунд на инъекцию и закончить тогда, когда секундная стрелка достигнет цифры «12», которая станет точкой отсчета. Было почти 10 утра.
Когда я вставил иглу шприца в капельницу Филиппа, но до того, как я начал вводить раствор ДМТ ему в вену, в дверь громко и настойчиво постучали. Я поднял голову, остановился, вытащил иглу шприца из капельницы, надел на нее наконечник, и положил шприц на тумбочку возле кровати Филиппа.
За дверью ждал заведующий лабораторией Исследовательского центра. Я вышел в коридор, чтобы в палате не был слышен наш разговор. Он сказал, что предыдущие образцы крови на предмет содержания ДМТ были взяты неправильно, и что нам необходимо поменять метод взятия крови на анализ. Я сказал ему, что мы поменяем метод в соответствии с его рекомендациями.
Я снова вошел в палату Филиппа и сел на кресло рядом с его кроватью. Казалось, что он не заметил паузы, потому что погрузился в себя, что очень помогает при входе в царство ДМТ. Для него трип уже начался.
Я извинился за заминку и, пытаясь поднять всем настроение, сказал, «И на чем мы остановились?» Филипп только хмыкнул в ответ; он открыл глаза, кивнул мне головой, чтобы я продолжал, и снова закрыл глаза. Я снял наконечник со шприца и снова вставил шприц в капельницу. Синди кивнула головой, в знак того, что она тоже готова.
Я сказал, «окей, вот и ДМТ».
Я медленно и осторожно начал вводить 0,6 мг./кг. ДМТ в вену Филиппа.
Когда я ввел примерно половину препарата, дыхание Филиппа прервалось, как будто он попытался кашлянуть. Вскоре мы выяснили, что каждый раз, когда дыхание прерывается после введения большой дозы, нам предстоит безумный трип.
Я тихо сказал Филиппу, «я все ввел».
Спустя двадцать пять секунд после ведения вещества, он начал стонать:
Я люблю, я люблю…
Его кровяное давление поднялось незначительно, но сердцебиение ускорилось до 140 ударов в минуту, по сравнению с обычными 65. Это сравнимо с тем, как ускоряется сердцебиение после того, как пробежишь 3 или 4 лестничных пролета. Но в этом случае Филипп совсем не шевелился.
Через 1 минуту Филипп сел, и посмотрел на нас с Синди глазами, размером с блюдца. Его зрачки были очень сильно расширены. Его движения были автоматическими, прерывистыми, как у марионетки. Казалось, что у Филиппа были «не все дома».
Он наклонился к Робин, и погладил ее волосы:
Я люблю, я люблю…
Два раза за утро внимание добровольца, находящегося под воздействием ДМТ, было привлечено женскими волосами. Нильс гладил волосы Синди, Филипп — волосы Робин. Возможно, они представляли собой мощный образ живой, органичной, знакомой реальности, которую добровольцы пытались найти в унылой больничной палате, находясь под воздействием психоделиков.
К нашему облегчению, Филипп лег обратно, без наших просьб и без нашей помощи. Его кожа была холодной и липкой, как и у Нильса. Его тело реагировало классическим способом: высокое кровяное давление, учащенное сердцебиение, кровь оттекала от кожи к жизненно-важным органам, но в то же самое время он почти не совершал физических действий. Было очень трудно взять кровь у Филиппа — высокий уровень гормонов стресса привел к тому, что маленькие мускулы вокруг вен сжались, снижая необходимый приток крови к коже.
Через 10 минут Филипп начал вздыхать:
Как красиво, как красиво!
По его щекам потекли слезы.
Это было то, что можно назвать трансцендентальным опытом. Я умер, и попал на небеса.
Через 30 минут после инъекции его пульс, и кровяное давление вернулись в норму.
Я летел в пустоте. Там не было ни относительного пространства, ни измерений.
Я спросил, «Что ты почувствовал, когда твое дыхание прервалось?»
Я почувствовал холод, и сжатие в горле. Это меня напугало. Я подумал, что возможно я больше не смогу дышать. На долю секунды у меня мелькнула мысль «Отпусти все, сдайся», но потом вещество унесло и ее.
Ты помнишь, как ты сел и погладил волосы Робин?
«Что я сделал?»
Через сорок пять минут после инъекции, попивая чай и больше не ощущая воздействия вещества, Филипп не помнил, как он сидел, смотрел на нас и трогал Робин. Вскоре после этого, он полностью пришел в норму, и мы были уверены, что теперь Робин сможет за ним присмотреть.
Следующим вечером мы с Филиппом созвонились. Он чувствовал себя немного уставшим, но очень хорошо спал. Его сны были «более интересными, чем обычно», хотя и не очень странными. Но, несмотря на это, он не мог вспомнить ни один из снов. На следующий день он проработал десять часов, хотя и не на полную мощность. Он сказал, «Никто, кроме меня, не заметил, что я был уставшим».
К моему удивлению, это все заметки, оставшиеся у меня от той сессии и от разговора, состоявшегося на следующий день. Это очень сильно противоречит обычным красноречивым описаниям трипов Филиппа. Возможно, самой важной информацией, которую нам требовалось узнать, было то, что он благополучно пережил то утро.