И он был красив. Она томилась по нему долгие часы, пока наблюдала, как он вырастал из бидо и превращался в зрелого мужа. Ей не терпелось расплести на брачном ложе собственное бидо и впредь уже никогда не завязывать проклятую штуку.
Инэвера дошла до покоев Кеневах и увидела Энкидо, тот нес караул. Волосы евнуха-шарума уже тронула седина, но он остался силен и опасен – единственный мужчина на свете, посвященный в боевые секреты дама’тинг из рода Каджи. На занятиях он разрешал женщинам победить себя, чтобы показать, как правильно выполняется прием, но Инэвера внимательно наблюдала за ним и видела, насколько он собран. Любая дама’тинг, которая недооценивала Энкидо, была идиоткой.
Она обратилась к нему на тайном языке евнухов, проворно говорила пальцами и позой выказывала уважение, но не почитание.
В конце концов, он – евнух.
«Мне нужно поговорить с дамаджи’тинг», – сообщили пальцы.
Энкидо поклонился.
«Я доложу ей, госпожа», – ответили его руки. Он постучал в дверь и вошел, когда Кеневах откликнулась. Мгновение спустя появился вновь.
«Дамаджи’тинг велит подождать в прихожей. – Он указал на застланный шелком диван. – Выпьешь чего-нибудь освежающего?»
Инэвера покачала головой и махнула рукой – дала понять, что разговор окончен. Евнух вновь уподобился мраморной статуе и застыл перед дверью Кеневах. Инэвера прождала почти час – с удобством, но на виду у всех, кто проходил мимо.
Она сжала губы. Снова бессмысленная чайная политика. У Кеневах никого нет. Она заставляла Инэверу ждать прилюдно, дабы продемонстрировать власть.
Наконец звякнули колокольчики, и Энкидо подал знак, что можно войти. Инэвера прошла через портал, евнух закрыл за нею дверь. Инэвера глубоко поклонилась. Окна в кабинете дамаджи’тинг были забраны толстыми бархатными шторами и не пропускали солнечный свет. Вместо него багровел меточный.
– Ты не часто почитаешь меня визитом, младшая сестра. – Лицо Кеневах оставалось непроницаемо.
– Меня задерживали неотложные дела, дамаджи’тинг, – объяснила Инэвера, – а твое время слишком ценно, чтобы тратить его впустую.
– Неотложные дела, – буркнула Кеневах. – Можно узнать какие? Твои навыки безупречны, но ты, несмотря на это, редко бываешь во дворце и при дворе. Даже в больничном шатре проводишь ровно столько времени, сколько требуется, и ни секундой дольше. Мои осведомители доложили, что ты не пропустила в городе ни одного закутка, даже на территории других племен.
«Я пускала кровь юношам в поисках похожих на Ахмана, – подумала Инэвера. – Избавителем не рождаются. Его создают».
Она пожала плечами:
– Я должна была познакомиться с Копьем Пустыни и его жителями, чтобы лучше служить им.
– Это не красит, – заметила Кеневах. – А заходить на территорию других дама’тинг – опасно.
– Опаснее, чем гулять нашими коридорами? – парировала Инэвера.
Кеневах поджала губы. Это не означало, что она стояла за покушениями на жизнь Инэверы, но показало, что ей о них известно.
– Что же привело тебя ко мне нынче, раз мое время так драгоценно?
Инэвера поклонилась:
– Я решила выйти замуж.
Кеневах подняла брови:
– Да неужели? Сейчас? И кто же сей везучий дама? Может, Хеват? Или ты выйдешь за Бадена, поскольку определенно не интересуешься мужским обществом?
У Инэверы перехватило дыхание. Да, шпионы у Кеневах имелись всюду, но о многом ли она догадалась? Колдовское восстановление девственности, скорее всего, осталось тайной, но тот факт, что евнухи ни разу к ней не входили – за исключением слишком старых, чтобы владеть копьями, – не скроешь. В основном ее посещали най’дама’тинг. Это создало ей репутацию любительницы юных дев.
– Он – не духовное лицо, дамаджи’тинг, – ответила Инэвера. – Он шарум.
– Шарум? – удивилась Кеневах. – Еще забавнее. Мальчик, которого ты переправила в Шарик Хора?
Выдержка, присущая дама’тинг, на миг покинула Инэверу, и она испугалась, что слишком многое выдала взглядом, но старуха рассмеялась:
– По-твоему, я дура, девонька? Допустим, это не ты вызвала святую вонь во дворце Каджи, когда отказала мальчишке в черном. Но ты столько времени провела в катакомбах, наблюдая за его подготовкой, что не заметил бы только слепой.
Кеневах воздела древний набор костей:
– А у меня тоже есть кости.
У Инэверы зачесались пальцы взяться за мешочек с хора. Самые могучие сразят старуху таким зарядом магии, что моментально убьют. С черным покрывалом или нет, но, раз кости не назвали другую, Инэвера немедленно предъявит права на трон дамаджи’тинг, хотя ей, скорее всего, придется убить Кеву и еще нескольких, чтобы его удержать.
«У меня тоже есть кости», – заявила Кеневах. Это не только напоминание о способности предсказывать, но и угроза. У Инэверы имелась горстка хора, собранная с момента получения покрывала. У Кеневах – сотни. Без сомнения, она окружила себя невидимой для Инэверы защитой и неудачное покушение повлечет за собой только один результат.
Она расслабилась, и Кеневах кивнула и ссыпала кости в мешочек.
– Ты не посоветовалась со мной о совместимости.
– Я справилась у костей.
В глазах Кеневах мелькнул гнев, хотя лицо осталось бесстрастным.
– Ты не справилась у меня. Вдруг ты неправильно прочла расклад? Дамаджи’тинг не вступали в брак уже тысячу лет. Наш муж – Эверам. Тебе и правда не нужен мой кабинет?
– Эведжах’тинг не запрещает брак тем, кто надевает черный платок, – возразила Инэвера. – Пусть это случается редко, не важно. Кости велели родить ему сыновей, и я рожу – в согласии с Законом Эведжана.
– Зачем? – настойчиво спросила Кеневах. – Что особенного в этом мужчине?
Инэвера повела плечами и медленно улыбнулась:
– Эведжах’тинг гласит, что особенным мужчину делает правильная жена.
Глаза Кеневах потемнели.
– Тогда уходи, раз мой совет ничего не значит! Я собиралась просветить тебя как наследницу, но вижу, что мне пора проверить чай, нет ли в нем яда… или запастись собственным.
Инэверу ожгло, но делать нечего. Опасно уже то, что дамаджи’тинг вообще известно о существовании Ахмана. Добавить что-нибудь – и он не избежит пристального изучения.
Ахман крепко держал Инэверу за руку и вел к брачным покоям. Она шла охотно, но он готов был тащить ее волоком, если не подстроится под его бешеный темп. Двигался, как волк, который знает, что его неизбежно выследят, едва он затащит убоину в логово.
Мужчины узрели в этом нетерпение, подбодряли его возгласами и выкрикивали грубые советы, когда он повел невесту на брачное ложе. Воины любили похваляться постельными подвигами, считали себя джиннами уже за одну способность извлечь из женщины стон.
Но бессчетные уроки постельных плясок научили Инэверу замечать и использовать мужскую неопытность. Ахман в этом смысле остался мальчиком. Он в жизни не видел обнаженной женщины, не говоря о владении ласками и поцелуями. Он перепугался.
Это было волшебно.
Оба они в своем роде невинны, но если Ахман понятия не имел, чего ожидать на подушках, то Инэвера знала, что они движутся к месту ее могущества. Ей ведомы семь приемов и семижды семьдесят поз. Она станцует и оплетет его чарами, направит к торжеству так, что он даже не задумается о своей подчиненной роли.
«Сделай его мужчиной».
Они вошли в надушенные, изобилующие подушками покои, тщательно подготовленные невестами. Воздух загустел от благовонных курений, а свечи неярко мерцали. На полу виднелся просторный участок для танца, окруженный горами подушек. Она швырнет его на них, и он окажется в ее власти, как муха, что угодила в паутину.
Инэвера улыбнулась под покрывалом, задернула тяжелые занавеси:
– Похоже, тебе не по себе.
– Еще бы, – признался Джардир. – Ты моя дживах ка, а я даже не знаю, как тебя зовут.
Инэвера рассмеялась – не в злую насмешку, но по лицу Джардира стало ясно, что он готов обидеться, и она мгновенно пожалела о сделанном.
– Неужели? – Она сняла головной платок и покрывало.
С тех пор как она стала дама’тинг, волосы отросли заново и теперь, перехваченные золоченой тесьмой, ниспадали густыми черными волнами.
Ахман распахнул глаза:
– Инэвера…
Узнал! В груди екнуло. Он видел ее лицо только однажды и был оглушен тогда болью, но вспомнил даже после многих лет. Ужас в его глазах сменился тлеющим огнем, который прожег ее насквозь. Ей стало трудно дышать в благоухающем воздухе.
– В ночь, когда мы встретились, я закончила свои первые алагай хора. То была судьба, воля Эверама, как мое имя. Кости демона режут в полной темноте, на ощупь. Одну-единственную кость вырезают неделями; весь набор – годами. И лишь когда набор готов, кости можно испытать. Если они подведут, их выставят на свет и все придется начать заново. Если поведают правду, най’дама’тинг станет дама’тинг и наденет покрывало. В ту ночь я закончила алагай хора и задумалась, о чем же спросить, чтобы проверить, обладают ли кости властью над судьбой? Я вспомнила дерзкого мальчишку с блестящими глазами, которого повстречала днем, встряхнула кости демонов и спросила: «Увижу ли я еще Ахмана Джардира?» С той ночи я знала, что найду тебя в Лабиринте после твоей первой алагай’шарак и, сверх того, выйду за тебя замуж и подарю тебе много детей.
Инэвера столько раз репетировала свою сказку, что выложила ее с искренней убежденностью, невзирая на полуправду и ложь. Но в конечном счете ее слова не имели значения. Их союз предрешен Эверамом. Они обречены друг на друга. Вот почему он смотрит на нее так, а у нее пылает лицо и тает хладнокровие дама’тинг. Она уловлена его ветром.
Она чуть не сломалась и не рассказала ему все. Посмотрела в его честные глаза и не убоялась, что он разовьется в чудовище. Он избран Эверамом. Если кто и выдержит такое бремя, то только он.
Но как сказать человеку, что он может стать Избавителем? Это окажется чересчур, а нынешняя ночь слишком важна. Она должна пройти безупречно.
Инэвера повела плечами, и шелк зашелестел, белые одежды упали. Она осталась в одном бидо с упрятанными между витками кимвалами. Она потерла большие пальцы об указательные, придавая им эластичность. Она приступит к нему и позволит ласкать себя, пока не отяжелеет его дыхание; тогда она применит шарусак и нарушит линию силы в его ноге легчайшим касанием, повергнет его на подушки. Затем пальцы скользнут в кимвалы и выбьют ритм, воспламенят его чресла.