– Пройдем еще чуточку, и отдохнешь, – пообещала Элона.
Они подошли к одной из многочисленных скамей, что стояли вокруг площади, и почтенные домохозяйки вскочили на ноги, торопливо присели в реверансе и освободили место.
– Ладно, – сказала Элона. – Сколько ты выпила?
Лиша пожала плечами. Порылась в фартуке и протянула матери принесенный Уондой пузырек. Элона подняла его к свету, откупорила, принюхалась. Фыркнула и приложилась.
– Если этого перепью я, у меня зашумит в голове, а ты, должно быть, готова выблевать все, что съела после утренней чистки.
Лиша покачала головой:
– Дай минуту отдышаться, и все.
– Нет, не выйдет, – возразила Элона, выпрямилась и чуть распустила тесьму на платье, чтобы углубить вырез, как делала всегда, когда в помещение входил мужчина. – Смотри перед собой. Не смей блевать.
Лиша подняла глаза и увидела приближающегося графа Тамоса – блистательного в изысканном наряде и драгоценностях. За ним, как тени, следовали «деревянные солдаты», но граф будто не замечал их, и его любезная улыбка казалась расслабленной и непринужденной. Он щеголевато шаркнул ногой на королевский манер и поклонился, хотя положение женщин к этому не обязывало.
– Рад видеть вас снова, госпожа, – произнес он и повернулся к Элоне. – Имейся у вас сестра, я, безусловно, услышал бы о ней, а потому полагаю, что эта красавица – ваша мать, госпожа Свиток, чья сомнительная репутация известна всему свету.
Лиша закатила глаза. От принца она ждала, по крайней мере, большей оригинальности. Если бы ей давали клат всякий раз, когда мужчина использовал этот пассаж с целью подкатиться к Элоне, она стала бы богаче герцога Райнбека.
Элона всегда отвечала одинаково: хихикала, словно в жизни не слышала ничего остроумнее, опускала глаза и соблазнительно краснела. Лиша сомневалась, что Элона вообще способна от чего-либо покраснеть, но мать умела делать это сознательно.
Элона протянула руку для поцелуя.
– Боюсь, все эти россказни – чистая правда, ваша светлость.
«Вот честное слово», – подумала Лиша и глубоко вздохнула, чтобы укрепиться.
Улыбка Тамоса была решительно-хищной, смахивала на волчий оскал вестника Марика. Лиша поняла, что не вынесет, если Тамос продолжит пожирать глазами ее мать. Только не при ней. Она тоже изобразила улыбку и чуть распустила собственную тесьму.
– Как вам нравится праздник, ваша светлость? – спросила она, возвращая к себе и удерживая его взор из последних сил.
Глаза графа опускались все ниже, но Лиша, по примеру Элоны, притворилась, что ничего не замечает.
– Я ни разу не видел деревенской свадьбы, – ответил Тамос, – и теперь понимаю, как много потерял. По сравнению с ней придворные балы – смертная скука.
– О, вы нам льстите, – отозвалась Лиша. – Разве могут наши женщины в домотканых платьях сравниться с пышными куртизанками в шелках и золоте?
Взгляд Тамоса опять скользнул вниз, и Лиша улыбнулась шире.
– Куртизанки больше пекутся о себе, чем о других. – Он поднял руку при звуке новой плясовой мелодии, которую завели жонглеры. – Жариться могут, но чтобы исполнить кадриль – никогда.
Следующие часы, пока Лиша отплясывала и хохотала с красавцем-графом, прошли как в тумане. Ворча, он уступал ее другим танцорам, но не отходил ни на шаг, а его поцелуи в карете во время проводов домой были жаркими и полными страсти. Член у графа закаменел уже в кюлотах, и Лиша прижималась и терлась бедрами. Она ощутила, что уже потекла, и прикидывала, как бы овладеть графом прямо в карете, но тут они подъехали к дому, и кучер спрыгнул, раздвинул лесенку и отворил дверцу.
Тамос вышел первым и подал Лише руку, ее покачнуло на земле.
– Возвращайся на пир, – приказал он кучеру – Я пойду пешком.
– Ваша светлость, – разволновался тот, – сейчас ночь, а в этих лесах полно красийцев…
– Тогда приезжай на рассвете, – вмешалась Лиша. – Ступай же!
Кучер пожал плечами, щелкнул поводьями, и карета снялась с места.
– Тонко, – заметил Тамос и осклабился, когда Лиша взяла его под руку и втащила в хижину.
Она не корчила из себя скромницу, сразу увлекла его в спальню. Там зажгла тусклый химический свет и с силой толкнула графа, опрокинула его на стеганое одеяло. С улыбкой задрала юбки, взгромоздилась на него и покрыла поцелуями лицо, губы и шею.
– А сейчас, ваша светлость, я буду вас укрощать…
Тамос заерзал, расшнуровал ее платье и зарылся лицом в ложбинку между грудей.
– Обычно бывает наоборот…
Лиша улыбнулась:
– Да, но у нас в Лощине принято иначе. Я буду объезжать вас, пока не вернется ваш кучер.
Она расстегнула его ремень, затем занялась застежками и тесемками кюлотов. Она воображала, что примет в руку его член через считаные секунды, но ей пришлось отвести взгляд, чтобы справиться с последним узлом. Наконец у нее получилось, но член успел изрядно обмякнуть.
Она взяла его и для начала нежно погладила, поцеловала, но он остался вялым. Лиша сместилась повыше и прижала лицо графа к грудям, усилила нажим, и это, похоже, помогло – член отвердел достаточно, чтобы совокупиться. Травница сорвала и отшвырнула нижнюю юбку, притиснулась к нему влагалищем, но тот снова опал.
– В чем дело? – Она опять взялась за член рукой.
– Аххх… Ничего… – жалобно посетовал Тамос. – Просто поздний час… и выпивка… и я не ожидал, что вы будете такой…
– Непосредственной? – уточнила Лиша и сместилась вниз, чтобы смочить член слюной.
Потом взяла его, увлажненный, в рот, и граф застонал, но дело так и не продвинулось.
«Ночь, не во мне ли причина? – подумала Лиша. – Может, Ахман – единственный в мире мужчина, который меня искренне хочет?»
Она отогнала эту мысль, слезла с постели.
– Куда вы? – спросил он. – Все наладится! Мне только нужно…
– Ш-ш-ш, – отозвалась Лиша, выпростала руки из рукавов и уронила платье. – Я сделаю то, что вам нужно.
В приглушенном свете он наблюдал, как она раздевается; Лиша же, глянув вниз, увидела, что его член воспрянул, когда она нагнулась и переступила через юбки. Копье у него оказалось на зависть всякому, и она закусила губу, предчувствуя, как примет его в себя. Потянулась и стиснула.
Граф зарычал по-звериному, мгновенно очутился на ногах и перегнул ее через ложе. Она охотно подчинилась и сладостно вскрикнула, когда он вошел в нее сзади. Затем завертела задом навстречу его мощным толчкам, усиливая наслаждение.
И тут он утробно хрюкнул, кончил и повалился на нее. Лиша извернулась, попыталась добавить самую малость, чтобы тоже поспеть, но член его снова обмяк и выскользнул. Ей захотелось плакать, но не хватило сил. Она пожалела, что не велела кучеру подождать, пока они не выпьют чайку, вместо того чтобы запереть графа с нею на целую ночь. Хоть бы ему хватило смелости уйти!
Но Тамос натянул оставшуюся одежду и улегся рядом.
– Это было неописуемо, – пролепетал граф и прижался к ее спине.
Накрыл ее и себя одеялом, обнял Лишу толстыми ручищами и довольно уткнулся ей носом в шею:
– Я возжелал вас сразу, как только увидел в лазарете Джизелл, но и представить не мог, что будет так хорошо.
И Лиша на миг оправилась от отчаяния, ей стало тепло и спокойно в графских объятиях. Вероятно, ей маловато его как мужчины, зато ему ее как женщины более чем достаточно. Это породило в ней странную гордость, и она заснула с улыбкой на губах.
Ей приснился Ахман и проведенные с ним ночи. Она пробудилась еще затемно. Магия превратила его в ненасытного зверя, и он часто брал ее в ночном забытьи, когда они оба дремали, со смеженными веками. Он будил ее поцелуями и ласками, она же медленно поглаживала его и как только возбуждалась достаточно, чтобы принять, он вторгался в нее и трудился, пока оба не захлебывались в крике. Спустя минуту они вновь засыпали – ненадолго, до следующего соития, которым он праздновал рассвет.
Создатель, как же его не хватает! После двадцати восьми лет воздержания ей выпала неделя излишеств, и теперь ее тело томилось по его прикосновениям. Да по любым, если на то пошло. Она знала, что усиление желания – обычный признак беременности, но не думала, что это подкосит ее сильнее, чем вечные головные боли и тошнота.
За спиной мирно похрапывал Тамос, прижавшись к ней мускулистой мохнатой грудью. Она поерзала, потерлась задом о его причиндалы. Там наметилось шевеление, она перекатила графа на спину и воспользовалась, как раньше, ртом. На сей раз подействовало почти мгновенно.
Тамос, толком не проснувшись, застонал, но затем его рука скользнула вниз, принялась гладить ее волосы, и она поняла, что он больше не спит. Тотчас оседлала член, еще липкий от семени и ее смазки, и начала двигаться, а Тамос – со стоном ласкал ее бедра и груди. Она закрыла глаза и представила Ахмана.
Каждый раз, когда граф приближался к судороге, она приподнималась и склонялась к нему для поцелуя, пока его дыхание не выравнивалось. Затем начинала заново.
Вскоре Лиша почувствовала приближение собственного оргазма и ускорила темп, пришпилила графа к постели. Через секунду она уже кричала от наслаждения, а Тамос изо всех сил сжимал ее бедра. После нешуточного воздержания это продлилось долго. Когда наваждение пошло на убыль, она улыбнулась и крепче обхватила графа ногами, перешла на ровный, быстрый ритм и заново опустошила Тамоса.
Затем поцеловала его, но оба задыхались, и поцелуй сорвался, вылился в смех.
– Неописуемо, – повторил Тамос.
– Да, – ответила Лиша и не покривила душой, хотя желудок не согласился – его содержимое бурлило, как суп в забытой на огне кастрюле.
Она попыталась справиться с тошнотой глубоким вдохом, но через несколько секунд ей пришлось прикрыть ладонью рот, выскочить из спальни и проблеваться в уборной. Рвота уже превратилась в обыденный ритуал, и Лиша почти ждала ее – лишь бы скорее кончилась и можно было приняться за утренние дела.
А еще рвота всегда отзывалась острой болью в голове, и Лиша машинально потянулась к виску. И обмерла.