Александр МаркинДневник 2006–2011
В оформлении обложки использована фотография Тодда Бакстера «Скаут, съеденный медведем»
Copyright © 2011 by Todd Baxter
Редактор: Дмитрий Волчек
Руководство изданием: Дмитрий Боченков
Обложка: Дарья Протченкова
Верстка: Дарья Протченкова
ISBN 978–5–98144–140–0
2006
Медвежата, смазав анус медом,
Дрочат на коней больших
Швейцарских.
Январь
28 января
Вчера ходил в гости к падчерице дочери Гофмансталя. Она сказала мне, что я выгляжу, как побитая собака. Зима кончится не скоро. Тефлоновые сковородки опасны для здоровья.
31 января
Вечером помогал знакомой швейцарке разбирать стихотворение Лермонтова про смерть поэта. Мы сидели в кафе. Она купила мне кофе с молоком. Я живо представлял себе маленького бледного Лермонтова с клочком бумаги и карандашиком в замерших пальцах, забившегося в углу комнаты в квартире на Мойке. Вот он сидит на корточках напротив постели, а на постели мертвый Пушкин, и полы в комнате грязные, мимо Лермонтова ходят люди в валенках и тулупах и Жуковский. Жуковский нежно гладит Мишеленьку по светлой кудрявой голове. Тусклый свет падает в комнату через маленькое окошко. Чтобы стать известным, надо обязательно написать про трупы.
Февраль
27 февраля
Ничтожное всегда вызывает умиление и нравится всем.
28 февраля
Позвонил бывший студент. Он работает в Музее вооруженных сил. Сказал, что, если я захочу, он проведет меня по музею. Раньше он работал в Музее Революции, но в Музее Революции стала протекать крыша, и он ушел работать в Музей вооруженных сил. Кроме того, в Музее вооруженных сил много разного оружия, а в Музее Революции был только маузер. Этот бывший студент мне очень нравится. У него есть подружка: как-то он показывал мне фотографию, где они вместе прыгают с парашютом. А, может, подружки уже и нету. Однажды он расплакался у меня на экзамене. У него брат — православный священник.
Стоя на автобусной остановке, засмотрелся на русого парня в короткой куртке с капюшоном. Он курил, держал сигарету в обветренной красной руке. Я смотрел на него и думал, что рабочие меня никогда не привлекали, ведь желать спать с рабочим — старомодно, это в начале XX века пролетарии в качестве любовников были очень популярны в интеллигентской среде, а сейчас модно спать со стриптизерами или журналистами, но вот такого, с красными руками, я бы выебал.
Проф. Павлова завела чорную собаку. Собака по команде приносит мяч. Когда я сидел на стуле, собака обнхивала мои штаны и утыкалась мне носом в промежность. Надо, наверное, чаще менять трусы.
Март
1 марта
Бывший студент провел меня по Музею вооруженных сил. У входа в музей стоят танк и огромная серебряная ракета. Мы ходили по залам на первом этаже; очень серьезным, прекрасно поставленным голосом бывший студент рассказывал мне про кровопролитные бои на фронтах Великой отечественной войны, про автоматы, ручные пулеметы и серые грузовики, которые ездили зимой по Ладожскому озеру, водил указкой по стеклам витрин, говорил со мной на «Вы», я улыбался, засунув руки в карманы брюк. Подвиги советских военных, берсеркерство. Черно-белые фотографии. Каждая витрина — экспозиция героической смерти. На каждой фотографии — Сталин. Очень страшно. У многих советских офицеров зато были швейцарские часы Ωмега. На фотографиях с дирижабля Москва такая же огромная, как и сейчас. У диорамы, запечатлевшей подвиг санитарки Гули Уткиной, вынесшей с поля боя 100 тяжелораненых окровавленных солдат и командиров и убитой в бою, я почувствовал легкое головокружение. Кружка из черепа красноармейца и отрубленные кисти рук врангелевцев на реставрации. Больше ничего посмотреть не успели.
Потом шли по морозу до метро.
4 марта
Опять ездил к бывшему студенту в Музей вооруженных сил. Гуляли с ним во дворе за музеем, где у них стоят ракеты, танки и самолеты, заметенные снегом. Он читал мне вслух таблички с номерами моделей, я рассматривал зеленые и серебряные ракеты. Забрался на пустой постамент, чтобы лучше рассмотреть подводную лодку, спускаться по нему было опасно — ступеньки обледенели, и я боялся упасть — бывший студент сказал: прыгай, хочешь, я тебя поймаю? И протянул мне руку в замшевой перчатке.
5 марта
Заболел. Мне нравится болеть, я спрашивал мать, как она положит меня в гробу, если я умру: руки по швам или скрестит на груди?
МАРБАХ, 10 марта
Добрался до Марбаха. Унылый, серый городишко с крепостной стеной и улицами, мощеными черным булыжником, существующий лишь благодаря грудам макулатуры, оставшимся от мертвых писателей, и памяти. В архиве германисты в дорогих ботинках.
11 марта
Мои окна выходят на тропу Ленау, по которой время от времени бегают неизвестно откуда здесь взявшиеся спортсмены. Я вчера возвращался из продуктового магазина, одного на весь город, по этой грязной тропе Ленау, смотрел на коричневые поля, на бурый Некар и автобан вдалеке, навстречу мне — бегун, румяный блондин, с длинными ногами, бежит, тяжело дышит, а у меня тяжелая сумка. Он пробежал мимо, я остановился, долго смотрел ему вслед.
13 марта
Сегодня проезжал Ротвейль, ужасный немецкий город. За окном поезда — безотрадный пейзаж, грязные кирпичные дома, черные бараки, ржавый перрон: только в таком городе могли вывести самых злых и кровожадных собак на свете — ротвейлеров. В годы мировой войны ротвейлеры рвали евреев на части. Потом проезжал Фульду. Жуткий город. Огромные серые трубы дымят черным дымом под свинцовым небом. На подъезде к железнодорожной станции на стене одного дома промелькнуло слово:
ESPERANSA
Вечером приехал в Веймар. Льет дождь. Почти все магазины разорились, пустые витрины. Процветает лишь сувенирная лавка. G. обрадовался, когда меня увидел, стал рассказывать, ему тяжело: через два года на пенсию, а сотни тысяч писем Гердера еще не откомментированы!
16 марта
Гулял по городу. Заглядывал в окна, смотрел, как в кафе, ресторанах официанты и официантки в фартуках вытирают столы, ставят на них стулья; холодно. Думал, как сильно я ненавижу жизнь, все ее разнообразные проявления. Но это не значит, что я люблю смерть (или что-нибудь в этом роде). Смерти я тоже боюсь.
ЖЕНЕВА, 17 марта
По дороге в Женеву: снег, солнце и туман. В Женеве огромные дома, массивные двери, дубовые, стеклянные, роскошные подъезды, все сверкает, всюду реклама часовщиков, ювелиров. Толпы мусульман. Когда проходишь по набережной мимо лодочных гаражей, кажется, будто оказался в центре подготовки арабских террористов.
У озера лебеди требуют корма, фыркают, если ты отказываешься их кормить, поворачиваются к тебе своими грязно-желтыми задами. (Такое поведение, впрочем, свойственно не только лебедям.)
ЦЮРИХ, 19 марта
Всю ночь за окном ухал филин. Я представлял его, большого, с круглыми глазами, сверкающими в темноте, сидящего на какой-нибудь толстой ветке старого дерева, а потом, засыпая, вдруг вспомнил, как однажды, когда я учился в школе, мы с одноклассниками нашли на школьном дворе, под большим кленом, околевшую сову; до революции на месте нашей школы была церковь с кладбищем, а еще раньше — женский монастырь. Мы находили там не только околевших сов, еще медные монеты, осколки посуды, кости.
У старых азиатов взгляд как у хитрых животных.
Падчерица дочери Гофмансталя рассказала историю про прусского графа. Он, как у них положено, женился на графине, а та вскоре после замужества полюбила офицера. Граф был без ума от жены, а потом узнал, что она любит другого. И он бы дал ей развод, но ведь развод в аристократических семьях — такой скандал! Тогда граф, мужчина благородный и порядочный, стал каждый вечер играть в русскую рулетку, пока, наконец, не застрелился. Графиня тоже была порядочной и благородной: она год носила траур по мужу, а потом вышла замуж за того офицера и была с ним счастлива до конца жизни.
К соседям-индусам каждый вечер приходит высокий швейцарец с русой бородой, меня смущает, что он ест еду, которую индусы готовят.
МАРБАХ, 22 марта
Накануне виделся с К… Швейцарские йогурты всегда были для нее недостаточно кислыми.
23 марта
Беременной жене Дениса нужен механический молокоотсос. Молокоотсосы бывают двух видов: механические и на батарейках, швейцарские самые лучшие. На прошлой неделе Денис принимал участие в заплыве моржей.
Однажды я несколько дней гостил в замке под Гöттингеном, в котором в годы Тридцатилетней войны располагался лагерь Валленштейна. Замок был не очень впечатляющим — в готических романах они всегда больше; ремонтировали протекавшую крышу. Помню, я там пил чай из двухсотлетнего сервиза в огромной комнате за огромным столом. Еще помню огромный туалет для гостей с каменным полом и тяжелой скрипучей дверью, которую невозможно было открыть тихо; если ты ночью шел в туалет, то скрип слышался по всему замку, в туалете не было электричества, только керосиновая лампа. Хозяином замка был барон — маленький, толстый, с короткими ногами и черными глазами. Кроме замка, у него была конюшня с двадцатью лошадьми; пока мы до нее дошли по свежераспаханной пашне, я весь заляпался грязью: я был в кедах, а у барона были высокие кожаные сапоги. (Так состоялось мое первое и единственное знакомство с европейской аристократией.) Потом я поехал в Гöттинген и там остановился у племянника одной знакомой, он держал студенческое кафе. Официантами и барменами у него работали исключительно члены университетской команды по регби, у высокого мускулистого бармена были большие бицепсы с синяками. На третий день моего пребывания этот племянник рассказал мне, как ездил в Таиланд, и ка