Словом, «der langen Rede kurzer Sinn[14]» — в декрете сказано, что на семью полагается шкаф (1), стол (1), столько кроватей и стульев, сколько членов семьи, плюс 2 стула для гостей. И все. Умывальники, комоды, этажерки, ночные столики и т.п. считаются, очевидно, излишними предметами роскоши, которые, разумеется, в случае нахождения, будут реквизированы.
Сегодня большое торжество. 1-ое мая рабочий праздник, а у большевиков это официальное торжество. К нему приготовлялись задолго. Все киевские художники рисовали и писали плакаты большевистского содержания. Правительство покровительствует крайним течениям в искусстве и поэтому понять содержание этих «картин» довольно трудно.
Мы пошли компанией в Купеческий сад[15], где должны были выступать Мордкин[16] и Собинов[17], но начался спектакль длинной, бездарной речью на тему «о качествах пролетариата и подлости буржуазной сволочи». Болтливый «товарищ» говорил так много и долго, что я не выдержала и удрала.
Утром был такого же рода спектакль для детей — воспитанников народных школ, приютов и т.п. учебных заведений. Вообще, к детям большевики относятся очень хорошо. Они их даже чрезмерно балуют, дают им совершенно нелепое воспитание. Очень легко покорить детские сердца еженедельными спектаклями, грудами конфет и бездельем. Так большевики приготовляют себе кадры новых сторонников.
Вообще их педагогические теории: трудовая школа (слышали звон, да не знают, где он), надзор учеников за учителями и т.п. пользуются успехом не только у гимназистов и гимназисток, но даже среди молодых учителей.
Чем дольше у нас большевики, тем больше я вижу, что часть русской интеллигенции (и довольно большая часть), я не скажу сочувствует им, но не находит в их действиях безумия и преступности. Когда им говорят, что большевики — грабители, разрушающие частное благополучие и таким образом подрывающие благосостояние всей страны, они отвечают: «Что за несчастие, если заберут землю, или дом, или мебель у Бродского, у Терещенка? Ведь не трудом праведным нажили они свои палаты каменные. Да кроме того у таких богачей всегда что-нибудь останется». Очевидно, их не возмущает факт грабежа сам по себе. Что же они думают, что чекист, обкрадывающий Терещенко, правильно распределяет богатство.
Не носили ли русские всегда в себе зародышей большевизма? А если часть их теперь им недовольна, то, кажется, главным образом за то, что в нем такое значение имеют евреи. Они бы помирились с Троцким[18], если бы он был урожденный не Бронштейн, а Иванов или Петров.
На этой почве у И. непрекращающаяся вражда с некоторыми одноклассницами. Эти девочки загрызали ее раньше на смерть, а теперь они восторгаются советскими педагогическими мерами.
Вчера в 8 ч. веч[ера] (по советскому времени) позвонили к нам Б. Их вторично выбрасывают из дому, и они просили нас спасти им немного белья и фотографии, так как им заявили, что ничего почти не позволят с собой вынести. Сегодня они сообщили, что волнение было излишне. Дом решили пока только уплотнить, так как там живет много служащих гор- и губпродкомов, и за них вступился Шлихтер[19].
Говорят, что на Киев идут банды какого-то Григорьева[20].
Снова 3 дня подряд врываются в квартиру и хотят ее реквизировать то целиком, то частью. Каждый раз тот же торг, упрашивания, мольбы. Невыносимо! А еще противнее отношение домового комитета. Всякий раз, когда приходят с ордером, председатель бежит к нам и отдает нашу квартиру на разорение. Доходило даже до безобразных сцен. Ведь, эти жильцы такие же «буржуи», как мы, а, может, и большие; почему же вместо сочувствия, какой-нибудь организации для самозащиты от того ужаса, который надвинулся на нас всех, наши же собратья по классу, по культурному уровню, поддерживают политику большевиков.
Живет ли в каждом человеке большевик или только в российском гражданине? А может быть, это лишь результат большевизма; вечные волнения, материальные лишения, постоянная угроза жизни разбудили в самых кротких людях зверя. Кажется, постоянное страдание не делает человека лучшим.
Какая это была страшная неделя! Страшнее обстрела 18-го года. Он совсем померк перед ней. Слава Богу, все кончилось благополучно.
Последние дни в городе было довольно тревожно. На Киев шел Григорьев; рассказывают, что его банды вырезывают целые еврейские местечки. Возник ли в связи с этим движением в Киеве какой-нибудь заговор — не знаю, но произошли массовые аресты русских купцов и членов союза русского народа. Расстреляли несколько десятков человек. Некоторых освободили, вероятно, за большие деньги. В то же время увеличили контрибуцию, так что теперь город должен выплатить 200 милл[ионов].
Я бы их всех очень жалела, если бы не мысль о том, жалели ли бы они меня? Конечно, нет. Теперь мы страдаем вместе, но когда-нибудь им будут петь «Вечная память», будут ставить памятники, а нам устроят пару погромов за то, что в ночь на 12-ое мая арестовали 50 евреев — заложников буржуазии. К нам позвонили в 3 ч. ночи. Обыска не сделали. Предъявили только ордер на имя уехавшего папиного брата, а когда обратили их внимание на это, и они позвонили в чека, оттуда ответили, что можно взять брата за брата.
Мы боялись, чтобы они не убили папу по дороге, как бывало не раз, и мама с Н. пошли следом за ними, хотя один из конвойных грозил ей револьвером. Они пошли даже вторично, отнести папе еду и одеяло, так как он провел остальную часть ночи и почти весь последующий день в соседнем районе.
В 6 ч. утра мы все были на ногах; началась беготня к друзьям и сильным мира сего. В общем все относились доброжелательно, но никто не хотел очень стараться: никто не хочет компрометировать себя защитой арестованного буржуя и всякий прячет протекции для себя.
Телефонируя к знакомым, я два раза попала довольно неудачно: в марте была арестована Б., мама тогда за нее хлопотала, и я решила обратиться к ней за какими-нибудь указаниями. В 8 час. утра я к ней позвонила и рассказала о папином аресте. Она меня удивила сухим ответом: «Да, теперь всех арестовывают», и повесила трубку. Полчаса спустя я ее увидела в районе. Оказалось, что в ту минуту, когда я хотела с ней говорить, ее арестовали и уводили вместо больного мужа. Ей за шестьдесят лет. Позже, днём, я вспомнила об одном знакомом враче — человеке со связями. Долго мне не отвечали из его квартиры, наконец, чей-то голос сообщил, что и он арестован.
К 4 ч. дня район был битком набит купцами, домовладельцами, все евреями. В 5 ч. их повели в чека. Их вели по мостовой; каждый, даже бедная Б. с растрепавшимися седыми косами тащила узлы. Прохожие смотрели на них с жалостью... потому что кому-то пришло в голову, что это ведут арестованных поляков. Я подумала, как бы изменилось отношение толпы, если бы они присмотрелись и увидели, что среди арестованных нет ни одного арийца. Наверное, сказали бы, что поделом, так жидам и надо.
В чека свиданий нет. Можно лишь 2 раза в неделю приносить пищу. На следующий же день И. побежала с провизией. Чека находится теперь в бывшем генерал-губернаторском доме[21], который отгорожен с обеих сторон, так что нельзя мимо него пройти. Канцелярии находятся в маленьком доме на углу Садовой и Институтской. Там была длинная очередь — все родственницы, с которыми чекисты обращались страшно грубо. Но, несмотря на это, какая-то неунывающая толстая дама затеяла тут же разговор о великом значении большевизма.
Так прошло 4 дня. На 5-ый день большинство арестованных выпустили, в том числе и папу.
5 дней в чека это ничего, глупости. Есть люди, которые сидят там по 6 недель.
Не знаю, кому хуже, семье или арестованному? Пугает полная неизвестность. Не знаешь, за что арестовывают, в чем обвиняют.
Папа сидел в одной камере с Флоринским[22] и другими, расстрелянными на этой неделе. При нем же их вывели пьяные солдаты. Поздно ночью они ворвались в камеру и стали вызывать жертвы, сопровождая каждую фамилию непечатной бранью.
На фронте большевикам хуже. На Крещатике, около кинематографа «Экспресс», расположился «Буп», сиречь «Бюро Украинской печати»; оно ежедневно вывешивает главные телеграммы, сводки, известия о революциях и забастовках в Европе. И сводки эти гласят, что Красная армия «отступает на заранее приготовленные позиции».
Уже не заходят так далеко на юг красные линии на огромных картах, расставленных во всех скверах.
Как долго можно жить в такой атмосфере злобы и ненависти? Как долго можно разносить остатки столового серебра, белье и деньги по знакомым? Что это за каторга? Со времени папиного ареста, я не сплю по ночам. Оставляю окно нарочно открытым, просыпаюсь каждые час, полтора и прислушиваюсь. Так спят все наши, и я думаю, что так спит большая часть киевлян. Не имею даже своего угла. Пришлось уступить мою комнату Б. Бедняжек окончательно выбросили из дому. Но мы благодарим Бога за то, что живут у нас они, а не жена ротного командира, которая реквизировала у нас две лучшие комнаты, во время папиного ареста. И в этом случае секретарь домового комитета проявил себя во всей своей нравственной красе. В первый же день папиного ареста, они ворвались к нам. Ни просьбы, ни уговоры — ничего не помогало. Даже более того, когда командирша уже удовлетворилась одной комнатой, секретарь уговорил ее взять две. Зато он был наказан: наша обстановка этой даме не понравилась, мы должны были все вынести и разместить в соседних комнатах, а она, с помощью своего адъютанта, молоденького офицерика, выбрала во всем доме, что было получше и приказала военным шофферам, занявшим другую квартиру, снести все выбранное ею к нам. И секретарь поплатился какими-то креслами. В благодарность за услуги, офицерик отдал одну из наших кроватей в распоряжение шофферов.