309.
Слова Зелевского согласуются с показаниями бывшего командира артиллерии «РОНА» А.С. Перхурова от 8 июля 1946 г.: «Немцы и бойцы сводного полка бригады Каминского врывались в жилые дома, грабили и убивали дико и бессмысленно женщин, детей и стариков. Массовые расстрелы польских граждан без всякого разбирательства являлись обычным явлением… Фролов… вспоминал, как вместе со своими подчиненными он врывался в квартиры польских граждан с целью грабежа и расстреливал сам польских граждан, пытавшихся скрыться… За активные действия по зверскому подавлению восстания польских патриотов в Варшаве Фролов там же, так сказать “на поле боя”, был награжден немецким командованием железным крестом»310.
Казалось бы, брутальное поведение русских эсэсовцев вполне вписывалось в рамки установочного приказа Гиммлера и ничем не отличалось от таких же действий полка СС Дирлевангера, особой команды СД Шпилькера, группы полевой жандармерии «Познань», IX охранного полицейского батальона Буркхарда и др. Однако Каминский и его солдаты оказались в центре критики германского командования, которое решило изменить тактику в отношении гражданского населения. Фон дем Бах понимал, что необходимо договориться о прекращении боевых действий. Это позволило бы перегруппировать свои силы, вывести население из города, чтобы отправить его для принудительного труда в Германию, и создать устойчивую оборону по западному берегу Вислы311. Возникла даже идея, как отмечает историк Г.-Г. Вильгельм, «отдельного мира с польскими националистами», с которыми можно было бы сражаться плечом к плечу против Сталина312. Но все эти планы не могли быть реализованы, пока в городе совершались массовые убийства. А сводный полк Каминского останавливаться не собирался.
По приказу Баха с 12 августа 1944 г. расстреливать можно было только бойцов АК. В последующем он наложил запрет и на этот вид экзекуций. Каминский, как сообщал генерал-майор Гюнтер Рор (в состав его боевой группы 17 августа 1944 г. включили полк коллаборационистов), не обращал внимания на команды сверху313. На этой почве между ним и Бахом произошел конфликт. Командир русских эсэсовцев отказался выполнять приказы командующего корпусной группы, ссылаясь на первоначальное решение Гиммлера. Бах, опираясь на свои полномочия в районе Варшавы, отметил распоряжение рейхсфюрера СС и указал Каминскому на то, что «он имеет право жаловаться кому угодно и в любое время, но в каждой армии есть закон, согласно которому подчиненный должен сначала выполнить последний приказ»314.
Каминский, по всей видимости, получил еще одно предупреждение, но как обычно его проигнорировал. Баху ничего не оставалось, как железной рукой навести порядок. 3 сентября 1947 г. он показал на допросе: «После того, как я тщетно пытался повлиять на него своим приказом, став свидетелем превышения полномочий бригады Каминского, я должен был принять решительные меры»315.
Далее в показаниях Зелевского встречаются противоречия. По одной версии, он взял полицейскую команду своего штаба, приехал на командный пункт полка и арестовал Каминского и некоторых его приближенных316. По другой – бригадефюрера СС вызвали в Литцманштадт (Лодзь), где и взяли под стражу317. Вечером 28 августа 1944 г., как пишет в дневнике Зелевский, состоялось «заседание суда» в Литцманштадте318. Каминского и людей, бывших при нем, приговорили к расстрелу. В течение 24 часов приговор привели в исполнение. О казни поставили в известность Гиммлера и начальника Главного управления СС, обергруппенфюрера Готтлоба Бергера319.
В 1963 г., разбираясь в нюансах этого дела, старший прокурор земельного суда во Фленсбурге Вальтер Альф пришел к выводу, что Зелевский не проводил какого-либо суда и лишь потом, для собственного оправдания, придумал историю с трибуналом. Не ушло от внимания дотошного юриста и то обстоятельство, что генерал СС использовал факт казни Каминского для того, чтобы показать себя защитником населения Варшавы. Он якобы боролся с произволом командиров СС и не позволял им совершать преступления320. Зелевский считал себя «миссионером», «способным спасти человечество». При этом он никак не хотел понять, что являлся таким же преступником321.
Дело Каминского оказалось выгодным для немецкого командования и позволило переложить всю ответственность за преступления, совершенные в Варшаве, на русских коллаборационистов и восточные формирования. Этот миф, найдя отражение в документах322, долгое время фигурировал на страницах мемуаров и научных публикаций, касавшихся восстания323.
Тем временем Бах ослабил карательные меры. Гражданскому населению Варшавы, испытавшему на себе весь ужас эсэсовского террора, предлагалось с 25 августа 1944 г. покинуть город. Полякам обещали сохранить жизнь и предоставить работу324. Основным пунктом приема стал транзитный лагерь № 121 (Дулаг) в небольшом городке Прушков, расположенном в нескольких километрах к юго-западу от польской столицы. До середины октября 1944 г. через лагерь прошло свыше полумиллиона человек. Руководство СС использовало Прушков для депортации гражданского населения в рейх. Уже до конца первой декады сентября команды СС и полиции отправили от 60 000 до 65 000 человек в Освенцим, Равенсбрюк, Маутхаузен, Бухенвальд, Дахау, Флоссенбюрг, Гросс-Розен, Заксенхаузен и Штутгоф325.
Зелевский нес прямую ответственность за депортацию. Он вел оживленную переписку с начальником РСХА, обергруппенфюрером СС Эрнстом Кальтенбруннером, и был прекрасно осведомлен обо всех насильственных перемещениях поляков. Личная заинтересованность и причастность Баха к этому процессу сомнений не вызывает326.
Применяя метод «кнута и пряника», Зелевский постепенно вынудил командование АК пойти на переговоры. С 17 сентября 1944 г. он установил контакт со штабом генерала Комаровского и командными пунктами польских частей, оборонявших районы Чернякув, Мокотув и Жолибож327. Произошел обмен парламентерами. Неоднократно переговоры срывались. Генерал СС подготовил письма для командиров повстанцев. Говоря о гуманном обращении, он пытался склонить их к сдаче в плен. Но ответы были отрицательными. Например, командир участка обороны АК в районе Жолибожа майор Владислав Елень-Новаковский (псевдоним «Жубр») написал Зелевскому: «Так называемую немецкую гуманность мы, поляки, знаем издавна, а особенно близко с ней познакомились в период немецкой оккупации последних лет. Я удивлен, что есть еще немцы, которые осмелились говорить о гуманности»328.
В 7 утра 29 сентября 1944 г. в штаб к Зелевскому в Ожарове прибыла делегация во главе с подполковником Францишеком Германом (псевдоним «Богуславский»). В ходе двухчасовых переговоров обсуждались вопросы прекращения огня и почетного плена на основании положений Женевской конвенции. Польская сторона коснулась и проблемы преступлений. В ответ на это Бах сказал: «Если же говорить о допущенных жестокостях, то немцы также могли бы перечислить немало жестокостей, совершенных во время восстания отрядами Армии Крайовой, однако подобная полемика не привела бы к соглашению»329.
Точка в диалоге между воюющими сторонами была поставлена 2 октября 1944 г. С 8 утра и до 20 часов вечера велись тяжелые переговоры. Командование АК представляли полковник Казимеж Иранек-Осмецкий (псевдоним «Ярецкий»), подполковник Зигмунт Добровольский («Зиндрам») и подполковник Х.Ф. Корчинский («Сас»). В немецкую группу переговорщиков входили Бах, штандартенфюрер СС Герберт Гольц, майор полиции Курт Фишер и переводчик330. В итоге поляки получили необходимые гарантии и подписали договор о прекращении боевых действий331.
В конце сентября – начале октября 1944 г. Бах находился на пике своей карьеры, так что даже отметил в дневнике: «В эти дни я вхожу в историю. Я так горжусь этим»332. 30 сентября 1944 г. Гитлер наградил его Рыцарским крестом Железного креста, а Гиммлер прислал поздравительную телеграмму333.
После капитуляции Бах привез руководство Армии Крайовой в свой штаб в Восточной Пруссии. Польских офицеров разместили в хороших условиях. Они получали денежное довольствие в немецких марках в соответствии со своим званием. Зелевский ежедневно беседовал с Коморовским и пытался вовлечь поляков в борьбу против СССР. Коморовский отверг все предложения. Гитлер внимательно следил за этими переговорами. Когда он убедился в их бессмысленности, фюрер приказ полностью разрушить и разграбить Варшаву. Фактически это означало нарушение условий капитуляции. Гиммлер предоставил Зелевскому все полномочия, чтобы окончательно превратить несчастный город в пыль. В телеграмме варшавского губернатора Людвига Фишера генерал-губернатору Гансу Франку от 11 октября 1944 г. говорилось: «Обергруппенфюрер фон дем Бах получил новый приказ об умиротворении Варшавы, то есть о том, чтобы во время войны сровнять Варшаву с землей, только если этому не будут мешать военные интересы строительства крепости. Перед сносом все сырье, весь текстиль и вся мебель должны быть вывезены»334.
Баха можно назвать настоящим палачом польской столицы. Войска под его командованием утопили Варшаву в крови, а тех, кому посчастливилось выжить, насильно депортировали в концентрационные лагеря на территории Германии. С немецкой стороны восстание стоило больше 10 000 убитых и около 9000 раненых. Армия Крайова потеряла 16 000 убитыми и 6000 ранеными. В ходе боевых действий погибли от 150 000 до 200 000 человек из гражданского населения Варшавы. Многие тысячи поляков в последующем скончались в немецких лагерях, куда их отправили в нарушение соглашений335.
Сразу после Варшавы Бах был направлен Гитлером в Будапешт, где в октябре 1944 г. расстроил переговоры о прекращении огня между вооруженными силами имперского регента Миклоша Хорти и Красной Армией, чем предотвратил выход Венгрии из альянса Оси. Этот поворот имел весьма горькие последствия для еврейского населения, депортация которого в рейх продолжалась до конца 1944 г. В ноябре Зелевский развернул XIV армейский корпус СС в Баден-Бадене, а затем X корпус войск СС в Померании. С 17 февраля 1945 г. он командовал Одерским корпусом группы армий «Висла»