Дневник офицера КГБ — страница 1 из 3

Александр НикифоровДневник офицера КГБ

Часть 1 Москва — Кабул — Кандагар. 1985 год

Глава 1Кабул

Нам не хватало воздуха на горных перевалах.

Мечтали о воде мы в пустыне Регистан.

Кричали мы от боли на койках медсанбата,

И все-таки по-доброму мы помним наш Афган.[1]

Вспышка! Самолет резко наклонился и камнем устремился к земле.

— Ребята! Нас подбили! — раздался чей-то встревоженный голос.

«Ну вот, приплыли! Нехорошо получается. Еще не долетели до места, а уже домой возвращаться, — мелькнуло в голове. — Да еще неизвестно, в каком виде — целиком или частями. А что будет с женой, сыновьями? Плохи дела».

За этими невеселыми мыслями не заметил, как шасси самолета заскрежетали по взлетной полосе Кабульского аэропорта.

Из самолета выходили молча. Болело ушибленное плечо.

— С прибытием в Парванистан,[2] славяне! — весело приветствовал нас командир борта. — Как посадочка?

— Предупреждать надо, — беззлобно огрызнулись ребята. — Спасибо! Очень мягкая!

— Привыкайте, мужики! Удачи!

Экипаж пошел отмечаться в Центр по управлению полетами, а мы остались на взлетной полосе Кабульского аэропорта. Что нас ждет впереди?..

Это потом мы узнали, что для защиты от душманских ракет самолет при взлете и посадке отстреливает тепловые ракеты-ловушки, которые мы по неопытности приняли за разрывы вражеских ракет. Это потом мы узнали, что по той же самой причине самолеты взлетают и садятся камнем или по спирали. Это потом мы узнали… но это будет потом.

А сегодня, 21 сентября 1985 года, наша группа после успешного обучения в «святая святых» ПГУ[3] — Краснознаменном институте КГБ СССР им. Ю. В. Андропова (КАИ)[4] — прибыла в Кабул для выполнения интернационального долга. Какими будут эти три года?..

— Ну, что задумались? В автобус и на базу, — раздался за спиной чей-то голос.

Прибыли на базу, на местном сленге — виллу. Все ново, все интересно, жутковато. Непрерывное движение: приезжает пополнение; уезжают «старички»; в углу большой комнаты раздается богатырский храп; расположившись прямо на полу, сидят ребята, беседуют за «рюмкой чая».

— Присаживайтесь, славяне.

Сели. Кто-то из наших ребят спросил:

— А зачем на окнах металлические сетки?

— А это затем, сынок, чтобы тебе в колыбельку гранатку не подбросили!

Обиделся. Да каждому из нас за тридцать лет, опыт оперативной работы, звания не ниже капитана. А он — «сынок»!

Стоп! Все правильно, «сынки». Все, что было, было в Союзе. Здесь мы пока солдаты первого года службы. Многому придется научиться, познать, уяснить.

Придут и знания, и опыт, будут потери друзей, награды, но произойдет позже, а пока — смотри, молчи и не задавай лишних вопросов. Бери пример с Геннадия, у него это вторая командировка. Слушает и улыбается.

— Мужики, главное не суетитесь, все будет в порядке.

* * *

В Кабуле пробыли почти неделю. Получили подъемные — четырнадцать тысяч афгани; приличная сумма, жаль, быстро разошлась по дуканам…[5]

Каждый день инструктажи. Иногда полезно, но в целом — откровенная мура. Скорей бы уже определили место назначения.

На очередном занятии один из руководителей Представительства[6] отметил, что наш советник в ооновском городке[7] под Кандагаром погиб в бассейне от осколка душманского «эрэса» (реактивный снаряд).

— Нарушил технику безопасности и погиб, — подытожил руководитель.

«Гениально! Да он что? В «бронеплавках» и каске должен был купаться?» — первая мысль, которая пришла мне в голову.

Сразу уяснил позицию руководства — что бы ни случилось, во всем виноват только ты сам. Следовательно, никаких выплат по страховке. Сам виноват! Сам и отвечай. Государство не внакладе. Смерть уже больше ничем не сможет нас огорчить, а каково семье?.. Грустно, но такова действительность; ее можно критиковать, но изменить нельзя, да и не стоит тратить на это время и силы.

Позже, в Кандагаре, от ребят узнал, что погибшему советнику Евгению до замены оставалась неделя или чуть больше. Жену с ребенком отправил в Союз, а сам лежал возле бассейна и грелся на солнышке. Минут за двадцать до обстрела сосед по дому позвал его в баню. Отказался. Решил отдохнуть у воды. Отдохнул… А у соседа, пока он парился, реактивным снарядом «прошило» комнату. Вот и решай, где найдешь, а где потеряешь!

Из группы я первым получил распределение — оперативная зона «Юг», Кандагар. О Кандагаре, Герате, Хосте уже успели в Кабуле за неделю набраться информации, далеко не ободряющей. Да, это не Париж. Ребята смотрят как-то уважительно, сочувственно. Ну, что скрывать — жутковато, но отступать поздно, да и некуда.

Через два месяца, во время командировки в столицу Афганистана за продуктами, я узнал, что был распределен в Кабул, но мое место перехватил земляк-сотоварищ по учебе в КАИ. Надо бы обидеться, но я, наоборот, благодарен ему, что таким путем оказался в Кандагаре. Да, было трудно, но только в таких условиях можно было проверить себя, узнать цену дружбе и предательству.

Я честно выполнил свой долг перед родителями, семьей, друзьями. Мне нечего стыдиться. Спасибо, товарищ! Ты дал мне прекрасный шанс узнать, что такое настоящая жизнь. Думаю, кандагарцы, гератцы, джелалабадцы, хостовцы — все, кто служил в провинции, — меня поймут. И да не обидятся на меня столичные ребята, среди них у меня было много замечательных друзей — таких, как Олег, Нур, Алик, Евгений…

В Москве на медкомиссии врач, женщина бальзаковского возраста, изучив медицинскую книжку, удивленно посмотрела на меня поверх очков: «С такими болячками в Афганистан, да еще в Кандагар?» (в то время у меня были серьезные проблемы с желудком). Покачав головой, написала «здоров» и дала совет:

— Главное, не волнуйтесь и на солнышке надевайте шапочку!

Она с такой нежностью произнесла слова «солнышко» и «шапочка», словно меня направляли во Всесоюзную пионерскую здравницу «Артек».

Спасибо, доктор! Ваши рекомендации в Кандагаре мне очень пригодились. Шапочка на голову, когда за бортом +55 градусов в тени, очень кстати; ну а волнения? Волнений никаких — ну так, совсем немножко.

«Для 1987 года — года объявления политики национального примирения — наиболее характерными были боевые действия в самом остром районе Афганистана — провинции Кандагар. Мятежники уверенно держали здесь инициативу в своих руках и терроризировали все население. Трижды была уничтожена Чрезвычайная комиссия по примирению. Школы были закрыты. Магазины и госучреждения работали только с разрешения мятежников.

Словом, в течение апреля-сентября 1987 года была проведена совместная операция по ликвидации бандформирований непримиримой оппозиции в Кандагаре и в прилегающих к нему уездах Аргандаб, Панджваи, Даман. Условия были тяжелые: сильный противник, температура воздуха в тени +50 градусов и выше, рельеф местности очень сложный. Но мятежников сломали. Наши войска блокировали районы, а афганские части входили внутрь и при поддержке советских огневых средств «чистили» соответствующие районы».[8]

* * *

Пошел на склад получить оружие. Бронежилет оказался не намного легче меня самого, отказался брать. Каска тоже ни к чему, только чтобы мозги кучей сохранить, но для кого? Получил «калашникова», к нему четыре полных рожка, «ПМ» с двумя обоймами.

Почему так подробно излагаю? Да потому, что при выезде в Союз в отпуск, в командировку или по замене автомат и боекомплект сдаются на склад, и там бывают проблемы. При мне у одного парня не хватило пары автоматных патронов, так ему ребята из Представительства их одолжили. Может, это была шутка оружейников?

Позже я в Кабуле ничего не брал, пользовался трофейным китайским автоматом, мне его Тахир перед дембелем отдал. «Хитрый таджик», как его в шутку называл Игорь Митрофанович — шеф оперативной группы. Я бы добавил — надежный таджик, уже без шуток.

Дежурный подсказал, что в Представительстве находится Володя из кандагарской группы, посоветовал с ним встретиться.

Володю встретил случайно, во дворе. Вижу, навстречу идет знакомый парень, но откуда его знаю, вспомнить не могу. Поздоровались, разговорились. Выяснилось, что в 1976 году учились на Высших курсах КГБ СССР в Ташкенте. Вспомнили ребят, столицу Узбекистана. Замечательный город, кафе «Голубые купола» чего стоит! А «Советское шампанское» под плов! Экзотика!

Вот ведь где довелось встретиться! Что значит — шарик круглый, а земля тесная. И зачем люди пытаются ее поделить?

Оказалось, что Володя тот, кто мне нужен, он шел искать меня.

— Как в Кандагаре? — машинально задаю вопрос.

— Нормально, скоро сам узнаешь, — отвечает Володя и добавляет: — У меня дела, а ты получай, что необходимо. Завтра по плану борт на Кандагар. Ребята, наверное, уже заждались.

Его деловое спокойствие передалось мне. Действительно, не я первый, не я последний, еще повоюем.

Вечером хорошо, в смысле душевно, посидели за столом. Выпили за родных и близких, знакомых и незнакомых, за нас с вами и хрен с ними; и, конечно, третий тост, к которому мы еще не привыкли, да и сейчас я не привык.

— Ну что, ребята? Кончилась наша мирная жизнь. За нас. Будем живы!

За столом узнал, что Алексей-пограничник, одногруппник по КАИ, тоже распределен в Кандагар, но прилетит позднее, дождется из Союза жену и дочку. Это надо же, тащить на войну жену и трехгодовалую дочку!

А что делать? Алексей служил в горах Памира, квартиры нет. Опять же, наши отцы-командиры взяли у жен подписку, что во время службы мужей они не будут требовать жилплощадь. Класс! Это при том, что за границу без квартир не отправляли. Но это касалось Америки и Европы, а на войну можно и без жилья!

Все же хорошо, что Лешка будет в Кандагаре, парень надежный. Он был первым, с кем я познакомился при поступлении в КАИ; жили неделю в одном номере в гостинице «Пекин». После Афганистана он успел побывать еще в двух-трех «теплых» местах. Молодец! Другой бы три раза отказался, а он — не мог. Сейчас — генерал-майор, служит в Воронеже, квартиру года два назад получил. Если бы фильм «Офицеры» вышел значительно позже, я был бы уверен, что образ генерала Алексея Трофимова, которого сыграл замечательный актер Г. Юматов, писали с Алексея. Та же преданность делу и порядочность в любой ситуации.

— Что, Алексей? До встречи в древней столице Афганистана — Кандагаре!

* * *

Утром в 7 часов был готов, как пионер. Вообще я «жаворонок», встаю рано. Ребята ворчат:

— Спи! Непоседа! Никуда твой Кандагар не денется.

Наивные люди! Разве им понять, что я душой уже там, в Кандагаре…

Володя заехал в девять часов утра, попросил помочь загрузить продукты в автобус, а это порядка тридцати пяти-сорока ящиков. Продукты на всю группу, на шестнадцать «гавриков», и все хотят есть и пить. Только «высококалорийного продукта» нужно шестнадцать ящиков, по ящику на человека — месячная норма. Это — закон! А дни рождения, а отпуск, а возвращение из отпуска, а замена, а праздники, а орден обмыть, а товарищ вернулся с задания живым и здоровым, а после баньки? Так это, со слов великого русского полководца А. В. Суворова, — святое дело! Так и набегает еще полторы-две нормы, а как иначе, война — дело серьезное. Почему из Кабула везли? Да потому, что «родная-злодейка» в Кабуле стоила 250 афгани, а в Кандагаре — 1000 афгани. Вот и вся арифметика.

— У тебя вещей много? — спросил Володя.

— Да так, один ящичек, — ответил я.

«Контора Глубокого Бурения» оплачивала нам 80 кг груза, разрешенного для провоза в самолете. Поэтому мы старались взять все, что могло пригодиться, мало ли в каких условиях придется служить?

В ящик я вложил почти все необходимое, от примуса «Шмель» и подушки до персидско-русского словаря под редакцией Ю. А. Рубинчика. Фанера, из которой был сделан ящик, в Афганистане тоже сгодится. Чтобы легче было его тащить, приладил колесики от игрушечной коляски, которые отвалились после перелета Москва-Ташкент-Кабул. Но на начальном этапе они сослужили хорошую службу. Ребята сначала смеялись над моим «изобретением», но, изрядно надорвав руки и плечи от своих чемоданов и рюкзаков, не были столь категоричны в насмешках. Кроме него, у меня были гитара и сумка.

— Ящичек, говоришь! — Володя с усмешкой посмотрел на фанерный ящик из-под папирос «Беломорканал». — Где приобрел эту «мечту оккупанта»?

— В одном московском табачном магазине, в районе «Креветкино».

Так мы называли станцию метро «Медведково». Возле этой станции в переулке Студеный находился пивной бар, в котором всегда были свежие креветки и отличное пиво. После занятий в институте, по выходным, мы частенько в него заглядывали. Когда толпа с «дипломатами» в руках вываливалась из автобуса, местные жители бросали: «Вон они, шпионы. По пивку пошли ударять». В Союзе секретность всегда была на высоте…

— Давай грузиться, — прервал мои мысли Володя.

Минут за тридцать уложили багаж в самолет — помогли ребята, летевшие с нами.

Расселись по лавкам вдоль бортов. Впервые лечу в «Ан-24» грузового варианта. В самолете — человек двадцать пять. В основном наши и афганские военные. Напротив меня сидят двое афганцев в штатском. Один, приятной внешности, загадочно улыбаясь в усы, смотрит на мой багаж. Дался ему этот ящик. Афганец наклоняется к Володе и что-то спрашивает на языке дари.

— А вы у него сами поинтересуйтесь, — отвечает он по-русски.

— Кончайте в испорченный телефон играть, — не выдерживаю я. — Что нужно?

— Да вот афганский товарищ интересуется, ты норму водки на весь срок командировки взял? Кстати, познакомься — товарищ Гульхан — начальник Управления МГБ[9] в Кандагаре, наш афганский шеф, генерал.

Афганец приветливо посмотрел и протянул мне руку.

— Гульхан. Рады видеть вас на афганской земле. Извините, если своим любопытством доставил вам неудобство.

Его речь с приятным акцентом сняла напряжение.

— Спасибо! Рад познакомиться! — проговорил я и назвал свою фамилию, имя и отчество.

— Приятно познакомиться! — ответил Гульхан. — Только у нас не принято называть фамилию, достаточно имени. Итак, мошавер[10] Александр, добро пожаловать в Кандагар!

Так я познакомился с замечательным человеком, генералом Гульханом. С ним в составе группы я проработал больше года. После тяжелого ранения в результате очередного обстрела Управления МГБ Гульхана перевели в Кабул и, немного подлечив, назначили начальником двенадцатого Управления. Где ты, с кем ты сейчас, наш славный боевой товарищ?

Усвоив урок, при последующих знакомствах я представлялся просто — «мошавер Александр» или «Саша».

— Подлетаем! — прервал Володя нашу с Гульханом беседу. — Вот он, родной!

Я посмотрел в иллюминатор. Внизу простиралось море. Правда, не голубое, а желто-красно-коричневое. Удивленно смотрю на Володю.

— Море, море, — отвечает он на мой немой вопрос. — Только из песка, глины и гальки.

Я вновь прильнул к иллюминатору. С высоты шести тысячи метров пустыня Регистан действительно выглядела как море. Видны были приливы и отливы. Возможно, здесь когда-то и было море, по которому плавал Ноев ковчег.

Самолет по спирали плавно приземлился на взлетную полосу. Винты еще полностью не остановились, а рампа грузового люка начала медленно опускаться, — время — деньги, и не только. Из-за частых обстрелов самолеты в Кандагарском аэропорту не задерживались.

На взлетной полосе нас встречают ребята из оперативной группы и афганцы. Радостные приветствия. Похлопывания по плечам. Все пришло в движение. Через десять минут весь груз перекочевал в «Волги». В самолет входили новые пассажиры.

Завелись моторы «Волг», «уазиков», «Тойот». Афганцам — в Кандагар, время почти три часа дня, им пора. Нам — на виллы.

— Эй! Мужики! А как же я? — одиноко стою возле самолета. — Я же ваш, «буржуинский»!

— Тьфу! Чуть не забыл! Это Александр, наш новый сотрудник, — обращаясь к ребятам, говорит Володя. — Давай в машину, на базе разберемся.

Подъехали к девятой вилле. Навстречу вышел мужчина 45–48 лет, крепкого телосложения, в рубашке с короткими рукавами и в сандалиях на босу ногу, на голове — остатки пышной шевелюры. Это Игорь Митрофанович, руководитель оперативной группы зоны ответственности «Юг».[11] Протянул руку для приветствия.

— Игорь Митрофанович. С прибытием. Как перелет?

— Александр, — ответил я. — Спасибо. Нормальный.

— Стас, забирай Александра к себе на виллу. Объясни, что к чему. Завтра в Кандагар не брать, пусть осваивается.

— Есть, шеф! — молодецки, прищелкнув каблуками, ответил один из стоящих сотрудников. Я понял — это Стас. Станислав Петрович!

Шеф обратился ко мне:

— Давай со Стасом на четвертую виллу. Позже все обговорим.

На вилле Стас познакомил меня с Нуром. Остальные жильцы: москвичи Володя с женой и Изотулло, таджик-переводчик, тоже с женой и дочкой, находились в отпусках.

Разгрузили ящики.

— Вот твоя комната, — Стас открыл дверь в помещение, расположенное в конце коридора. — Осваивайся, а у нас дела. Ужин в восемь вечера.

* * *

Я стоял посреди двенадцатиметровой комнаты, с потолком, уходящим, казалось, в бесконечность, настолько он был высок, с окнами — это даже были не окна в привычном для нас понимании, а застекленная стена. В комнате были встроены шкафы для одежды и ниша с небольшим столиком и выдвижными шкафчиками. Из мебели — кровать и стол. Все!

Посмотрел в окно — шикарный вид: дорога, пустыня, несколько ветхих построек, аэропорт, горы, а за ними знаменитый Кандагар.

От этой тишины, пустоты защемило сердце. Сел на ставший мне уже родным ящик.

— Что, милый? Будем распаковываться? — сказал я, обращаясь то ли к себе, то ли к ящику.

— А где хозяева? — Голос за спиной прервал мои невеселые размышления.

Я повернулся. В дверях стоял парень лет двадцати шести, немного полноватый и явно не русской национальности. Дружелюбно улыбаясь, он протянул мне руку.

— Тахир!

— Александр, — отвечая на рукопожатие, проговорил я.

— Я наш, советский таджик, — предвосхищая мой вопрос, ответил Тахир. — После Высшей школы КГБ[12] — сразу в Афганистан. В Кандагаре почти два года. Осваиваешься? Может, что нужно?

— Осваиваюсь, — со вздохом ответил я. — Спасибо. Все свое вожу с собой, — показал на ящик. — Только вот мебели маловато.

— Ничего. Обживешься. Кое-что у меня есть, поделюсь с хорошим человеком. Ну, пока, заходи в гости, я на шестой вилле проживаю.

Своей открытостью и доброжелательностью Тахир сразу расположил к себе. С ним я прослужил больше года. Вместе пережили самые радостные и, конечно, драматические (как-никак война) события.

Я начал потихоньку распаковываться. Достал вещи. Застелил кровать. Намочил газеты и наклеил на стекла, все же с улицы не так видно. В холодильник поставил привезенные из Союза две бутылки водки объемом 0,7 литра каждая, буханку черного хлеба и банку атлантической сельди (одну отдал ребятам в Кабуле, водку и хлеб удалось сберечь). Привозить из Союза в Афганистан водку, черный хлеб и селедку было традицией.

Все же с коллективом мне повезло. С кем уже успел познакомиться: Володя, Тахир, Стас, Нур — нормальные ребята, с ними можно служить. Да и шеф тоже вроде ничего мужик.

* * *

К вечеру силы резко меня покинули. В девять часов отрубился. Я вообще рано ложусь спать, если нет работы, а тут еще акклиматизация!

Ночью мне стало тошно. Хорошо, что еще днем разобрался, как пользоваться туалетом. Только прилег, снова в «бой», и так до утра. Утром перед ребятами было как-то неловко. Подумают, что с перепугу подхватил «медвежью болезнь».

— Что, днище вышибло? — глядя на меня, улыбаясь, сказал Стас. — На вот таблетки энтеросептола, выпей сразу три штуки, а лучше шесть. Все пройдет.

Удивленно смотрю на него.

— Пей, пей! Проверено, мин нет.

Во время учебы в Ивановском химико-технологическом институте, на первом курсе, я траванулся антибиотиками. Простудился, поднялась высокая температура, ну хозяйка квартиры и вызвала «Скорую помощь». Приехали студенты-медики, дали кучу таблеток, сказали: «Пей», — и уехали. Выпил, после чего рвало всю ночь, а наутро предстоял первый экзамен — высшая математика. От такого экзамена и без таблеток тошнит. Но после того, что я пережил прошедшей ночью, я готов был на что угодно, лишь бы полегчало.

— Пей! — почти в приказном тоне сказал Стас. — Каждый через это прошел. Погоди, после отпуска то же самое будет. Афганистан, однако!

Он был прав. Это случалось с каждым, и каждый раз после приезда из Союза. Мне еще повезло, а вот Володя две недели «унитаз на меткость проверял», даже энтеросептол не помогал, его чуть в Союз не отправили. Кто-то скажет: «В Союз? Так это же хорошо». Хорошо?! А злые языки? Нашему чекистскому брату только дай повод позубоскалить. Представляю, как бы они смеялись: «Что? Выполнил интернациональный долг? Приехал, обстрелял душманов пулями из г…на — и уехал!»

После таблеток мне стало легче. Но дискомфорт остался, — результат бессонной ночи.

Ребята уехали, я задремал. Проснулся от шума. Это парни вернулись из Кандагара. Постучав (без стука входить было не принято), в комнату заглянул Нур.

— Живой, Александр? Есть хочешь?

— Жив пока, спасибо, ничего не хочу. А таблетки еще пить?

— Если желудок нормализовался, не нужно, — вылезая из-за спины Нура, сказал Стас.

Стас по медицине был старший, назначен медбратом. Он получал в Представительстве на группу медикаменты и спирт, литра два; правда, спирта я не видел — видимо, он еще в Кабуле «выпадал в осадок».

На следующий день встал бодренько. Умылся. Ребята поднялись часов в семь. Глядя на меня, Нур спросил:

— Куда собрался?

— С вами, в Кандагар. Я что, отдыхать приехал?

— Похвальное стремление. Только еще денек отдохни. Мы шефа предупредим, еще навоюешься.

Вообще-то я и сам чувствовал, что не мешало денек отлежаться.

Стас с Нуром ушли, а я стал изучать виллу и окрестности, поскольку в первые два дня по известной причине этого сделать не удалось.

Вилла представляла собой просторное здание, построенное американцами (до нас они были советниками у афганцев) в восточном стиле с высокими, куполообразными потолками. Внутри пять комнат, пятая сделана из части большого зала. В зале находился камин и три выхода, один — через кухню и два — напрямую во двор и на улицу. Во дворе — небольшой пруд с рыбками, похожими на наших карасиков, только разноцветными, на заборе — плетистые розы. Красота!

Вышел на улицу. Откуда-то появился оборванный пацаненок-афганец. На ломаном русском стал просить у меня хлеб. Вынес ему печенье, конфеты; оглянулся, а их уже трое. Пошел еще за порцией, выношу, а их уже человек двадцать. Растут, как грибы. Что-то здесь не так. Объяснил, что больше ничего нет. А они галдят, требуют еще. Махнул рукой, пошел на виллу, закрыл дверь.

Немного отдохнув, взял тряпку, ведро, сделал на вилле уборку. Потом прилег. Только задремал, — шум двигателя. Ребята вернулись, вышел встречать.

— Гостей принимал? — показывая на афганских ребятишек, которые, оказывается, все еще находились возле виллы, спросил Нур. — Что-нибудь им из еды давал?

— Да так, печенье, конфеты.

— Печенье, конфеты, — передразнил Стас. — Никогда не давай. Теперь от них не отвяжешься, до последней рубашки будут клянчить.

— Да я уже понял свою ошибку.

— Буру, буру (пошли, пошли), — нарочито сурово замахал на пацанов Стас.

Малышня нехотя, продолжая жалобно клянчить, удалилась от виллы.

— Не такие уж они голодные. Просто любят «цыганить», — сказал Нур, — национальная традиция.

— Ты что, виллу помыл? — обращаясь ко мне, спросил Стас. — Молодец. Только этого делать не нужно было, поскольку каждый должен делать то, за что он отвечает в данный момент. Сегодня я дежурный по вилле.

И Стас объяснил мне обязанности дежурного.

— Завтра ты. И никакой личной инициативы. Если каждый будет делать, что ему хочется — ничего хорошего из этого не получится.

Стас на гражданке был педагогом, даже занимал пост директора школы, поэтому поучать — это у него «профессиональное заболевание».

— Кончай инструктаж, — прервал очередной монолог Стаса Нур. — Пора в «Ураган» ехать. С нами поедешь? — обратился он ко мне.

Мне очень хотелось узнать, что такое «Ураган», слово уж больно грозное, но я еще не совсем поправился.

— Если моя помощь не очень нужна, я бы остался. Хочу выспаться, чтобы завтра с вами в Кандагар выехать. Хватит уже «загорать».

— Оставайся.

Ребята уехали, а я минут через двадцать крепко уснул.

* * *

— Тревога! Тревога! Санек! Подъем! — раздался тревожный стук в дверь.

Слетаю с кровати. Спросонья ничего не понимаю. На ходу натягиваю рубашку, брюки, хватаю стоящий у кровати автомат, в шкафу — подсумок с боекомплектом. А в голове крутится: «Только избавился от «медвежьей болезни» — и на тебе, тревога! Хоть бы объяснили, что делать в такой ситуации».

В коридоре слышатся крики, топот ног.

Настойчивый стук в дверь.

— Чего возишься? Давай быстрей. Бронежилет надень, — кто-то добавляет, — и каску, каску не забудь.

«Какой бронежилет? Какая каска?» В голове с мыслями перебор. Пропади все пропадом!

Минуты через три, не более, хотя прошедшее время показалось вечностью, вылетаю в коридор. Перед дверью стоит Нур, по пояс голый, в одном, советского пошива, трико и в тапочках на босу ногу.

Удивленно смотрю на него: «Кому тревога, а кому мать родная»?

— Давай! Давай! Не мешкай! — Видя мое удивление, Нур подталкивает меня в спину. — Быстрей! Быстрей!

Выбегаю в зал, в правой руке автомат, в левой руке боекомплект. Вид такой, словно только что сошел с «американских горок». В зале новый шок. Накрытый стол, бутылочка, закусочка, все как положено при встрече дорогих гостей. За столом сидят Володя и Стас. Смотрят на меня, улыбаются, заразы! Прикладом бы вам между глаз за такие шуточки. И так на нервах, а они устроили цирк…

Подошел Нур — «рот до ушей, хоть завязочки пришей».

Пауза. Все смотрят на меня в ожидании реакции. Про себя думаю: «Ждете, когда ругаться начну? Выкусите, не дождетесь». Собственно, ругаться ни к чему. Ребята смотрят доброжелательно. На душе отлегло. Ловко они меня встряхнули!

С видимым спокойствием (а руки-то от возбуждения дрожат) сажусь за стол, открываю бутылку, наливаю, поднимаю стакан:

— Ну что? Так и будем сидеть? — Теперь настала моя очередь удивлять. — За что выпьем?

— Молодец, — говорит Стас, — реакция адекватная. Наш человек. А то мы одному тревогу устроили, он вышел в каске, бронежилете, но, узнав в чем дело, долго на нас дулся, а потом и вовсе на другую виллу перебрался. А выпьем мы за Володин орден Красной Звезды, в Кабуле вручили. Вот он.

Да, это действительно был орден Красной Звезды, «солдатский орден», как его называли в годы Великой Отечественной войны. Это второй орден «за Афган», который я видел: первый — на Алтае, у легендарной личности Григория, после его декабрьской, 1979 года, командировки в Кабул.

Выпили. Пошла беседа. Оказывается, водку с селедкой в день приезда нужно выставлять на стол. Я побоялся — подумают: «Приехал алкоголик», — а ребята мою скромность восприняли как возможное жлобство. Короче, через пять минут все стало на свои места. Все-таки здорово они меня «ввели в курс дела». С такими ребятами можно служить!

Через три месяца Володя уедет в Союз. Нура переведут в Кабул. У меня с ним завяжутся дружеские отношения. При каждом приезде в Кабул я обязательно буду к нему заходить. Нур, прослужив в Афганистане три года, погибнет у себя на родине, в Таджикистане. Его расстреляют мятежники во время гражданской войны, прямо в квартире. Спасая родных, он закроет их своей грудью. Со Стасом мы прослужим вместе девять месяцев и в июне 1986 года вылетим в Союз: я — в отпуск, а он — по замене.

Глава 2Городской отдел

Утром следующего дня вся группа, как всегда, собралась на девятой вилле.

— Как со здоровьем? В город можешь ехать? — спросил меня шеф.

— Спасибо! Все нормально. Вчера ребята подлечили.

— Вижу! — глядя на Нура, сказал Игорь Митрофанович и добавил: — Стас, проверь, как там обстановка в Кандагаре?

Подошел Володя-шифровальщик, подал шефу шифротелеграмму.

«Для оказания практической помощи к вам вылетает выездной партком в количестве пяти человек. Просим обеспечить безопасность. В Кабул выездной партком вернется этим же рейсом». — Прочитав телеграмму, шеф вернул ее шифровальщику. — Отвечай: «В связи с участившимися обстрелами кандагарского аэропорта вашу безопасность не гарантирую». Стас, как в Кандагаре?

— Раушанаст, — ответил Стас.

— Очень хорошо. Все здоровы? Просьбы есть? Нет! Тогда — «по коням», сегодня много работы.

Садимся в машины — «ГАЗ-24». В первой — шеф, сам за рулем, во второй — ребята с шестой виллы, в третьей — Стас за рулем, рядом Нур с рацией и мы с Тахиром на заднем сиденье. Автоматы ставим между ног.

Как только отъехали от вилл, спрашиваю Тахира:

— «Раушанаст» значит «светло». А что это означает?

— Это значит, что на дороге в город относительно спокойно. Если «тарикаст» — темно, нужно подождать, до выяснения.

— Понятно. Насчет шифротелеграммы тоже поясни.

— Дело в том, — объясняет Тахир, — что для получения наград нужно набрать «баллы», вот и едут столичные командиры в провинции со сложной оперативно-боевой обстановкой для оказания практической помощи. На день приехали — герои, а то, что ты в этой самой обстановке больше года — так это обычная работа. Ну, а коль безопасность не можем обеспечить, они не торопятся ехать. В таких случаях обычно отвечают: «В Кабуле много работы. Дату приезда сообщим дополнительно». А нам это и нужно. Что главное? Чтобы не мешали работать. А с душманами… С душманами сами как-нибудь разберемся.

— А это что за бойцы стоят? — продолжаю «пытать» Тахира.

— Это наш последний пост, дальше до Кандагара двенадцать километров ничейной (считай, душманской) территории. Видишь, с левой стороны почти вплотную к дороге растет камыш, так он до самого Кандагара стеной стоит…

— Жуткое место. Запросто могут из гранатомета шмальнуть. Гляди в оба! — опережая Тахира, влезает в разговор Стас.

Смотрю в сторону камыша, действительно становится не по себе. Крепче сжимаю ствол автомата.

— Вот на той неделе, — подливает масла в огонь Нур, — по «уазику» так долбанули, что и карданного вала не осталось.

— А трупы! Трупы! Сколько их было? Смотреть страшно! Обгорелые головешки, и кругом оторванные руки, ноги, головы, — подпевает Стас.

Втягиваю шею в плечи. Кажется, сиденье сейчас продавлю. Точно стошнит. Видя мое напряжение, Тахир, хитро подмигивая, толкает меня локтем в бок — мол, «лапшу вешают».

Вон в чем дело.

— Мужики! — подчеркнуто дрожащим голосом, почти кричу, — кончайте по ушам ездить, у меня от этих страшилок каблуки вспотели! Вам что, вчерашнего вечера мало? Ничего, я на вас еще отыграюсь! Заразы. Дайте срок, — добавляю уже веселее.

— А что было вчера? — спрашивает Тахир.

— Проходил курс молодого бойца. Отрабатывал упражнение «тревога», — отвечаю я.

— Они еще и не то могут! — смеется Тахир. — Вот однажды…

Тут раздался голос шефа:

— Третий! Третий! Я первый! Как у вас?

— Первый! Я Третий, у нас все нормально, идем за Вторым, — ответил Нур.

— Третий! Внимательнее, въезжаем в Дехходжу.[13] Конец связи.

— А что такое Деххо…

Стас прерывает мой вопрос.

— Кончай базар. Слышал команду шефа? Еще узнаешь.

Молча смотрю по сторонам. Автоматы взяли на руки, шутки кончились. Слева и справа от дороги одни развалины, как на фотографиях «Сталинград 1943 г.». Славно поработала наша авиация.

Дальше начинается поле, которое заканчивается ветхими строениями, а за ними — «зеленка», «родовое гнездо» душманов; до нее метров четыреста, не более. Прохожих почти не видно. На поле редкие фигуры людей, днем они дехкане, а ночью — «душмане».

Да, невеселое место Дехходжа! В Кандагаре было два «исторических места»: Дехходжа и Черная площадь. Точную характеристику ей дал в своей песне девятнадцатилетний паренек из ДШБ.[14]

Проклятая Черная площадь!

Никто не отбелит тебя.

Как много печали и горя

Ты людям уже принесла.

О сколько детей ты убила!

Скольким инвалидность дала!

Будь проклята, богом забыта,

Тебя не отмыть никогда!..

Дальше здания менее разрушены. Становится оживленнее. Навстречу едут машины, снуют торговцы с повозками, груженными различным товаром, проходят женщины в паранджах и с детишками на руках. Работают лавки, ремонтные мастерские. Нормальная жизнь.

Проезжаем «площадь Пушкина».[15] Поворот — и вот центральная, единственная относительно безопасная улица в Кандагаре. По ней даже можно ходить пешком, если есть желание взбодриться.

Последний поворот — и мы медленно въезжаем на территорию Управления МГБ Афганистана. Небольшой, довольно уютный дворик с апельсиновыми деревьями и высочайшими кустами роз. Таких кустов я еще не видел. А какие розы на них цвели: рубиновые, темно-красные, розовые, кремовые, желтые, бордовые! С разрешения богбона (садовника) я постоянно срезал по семь роз, которые очень долго свежими стояли у меня на столике в комнате.

В двухэтажном здании — когда-то это была гостиница — находились кабинеты руководства, секретариат и наша мошаверка.

Мошаверка (вольное производное от слова «мошавер») состояла из двух небольших комнат с окнами: одно выходило во двор Управления, второе — на «зеленку». В этих комнатах проводились совещания, встречи с подсоветными, как мы называли наших афганских товарищей, и обеды.

Мошаверка также служила нам укрытием от душманских снарядов. После объявления в 1987 году правительством Афганистана политики национального примирения, «духи» до неприличия активно стали вести обстрел Управления. Мы попросили афганское руководство заделать кирпичом окно с видом на «зеленку». Они это сделали. В полкирпича заложили проем окна — какая — никакая защита от снарядов.

По периметру дворика, в одно-двухэтажных домиках, размещались различные службы. На северной стороне возвышался высочайший, метра в три, забор.

— За ним пакистанское консульство, — видя, с каким любопытством я разглядываю забор, сказал Женька-борода.

Удивленно смотрю на него? Может, прикалывает? Управление МГБ и пакистанское консульство — соседи? Что-то новенькое…

— Соседи, соседи, — читая мои мысли, продолжает Евгений. — А что? Очень удобно. Можно разрабатывать пакистанские спецслужбы, как говорится, не отходя от кассы. Привыкай, еще не то увидишь. Это — Афганистан!

— Всем в мошаверку, общий сбор, — раздался чей-то голос.

Короткий инструктаж шефа.

— Задача ясна? Вопросы есть? Вопросов нет. По местам. Сбор в 13.00. Тахир, Александр, — со мной, к начальнику Управления.

Входим в просторный и уютный кабинет начальника Управления. Навстречу из-за стола поднимается Гульхан. После традиционных приветствий Игорь Митрофанович представляет меня.

— Наш новый сотрудник, Александр. Владеет персидским языком.

Гульхан еще раз протягивает мне руку.

— А мы уже знакомы.

Шеф удивленно смотрит на меня и на него: «Когда успели?»

— В самолете познакомились, когда летели из Кабула. Мне его ящичек понравился, — и он весело подмигивает мне. — Что, Игорь Митрофанович? Поручим Александру городской отдел. Там работы непочатый край. Знание языка ему пригодится. В отделе по-русски почти никто не говорит.

— Правильное решение. Я и сам хотел вам предложить этот вариант, — соглашается шеф и обращается к Тахиру: — Подвези Александра в горотдел, в общих словах объясни что к чему, в частностях он сам разберется.

«Надеюсь», — подумал я. Туговато придется. У меня персидский язык, а здесь говорят на смеси дари с пушту — все равно что смесь украинского и грузинского языков.

Тахир, видя мое замешательство, одобряюще подталкивает в спину. Мол, не дрейфь, прорвемся. Как же эти восточные люди чутко понимают психологическое состояние человека! С этим мне еще придется столкнуться, да и самому чему-то от них научиться. Спасибо, дружище, ты снова меня поддержал, я твой должник.

* * *

Городской отдел, в котором мне предстояло начинать трудовую деятельность, находился на окраине Кандагара в пятистах метрах от «зеленки». До меня им практически никто не занимался, так что надо было начинать с нуля.

Тахир, познакомив меня с начальником отдела Гаузом, сказал:

— Ты осваивайся, а мне, извини, некогда, нужно к себе в отдел. Через два часа заеду. Пешком не ходи. Будут вопросы, звони.

Второй отдел — контрразведка — находился всего в двадцати метрах от горотдела. Почему нельзя ходить пешком, я потом на себе испытал.

Тахир ушел. Я остался один на один с начальником отдела товарищем Гаузом. В переводе с языка дари «Гауз» означало «толстый». Действительно «толстый» — при росте 176 см он весил всего 52 кг.

— Итак, дорогой товарищ Гауз, с чего начнем? — сказал я. — Давайте знакомиться с отделом.

По выражению Гауза я понял, что мой «хороший персидский язык» понятен только мне. Ясно. Попробовал объясниться как можно проще. Надо же! Меня поняли. Чем проще говоришь, тем тебя лучше понимают. Слышал бы мою речь наш преподаватель, больше двойки с минусом точно не поставил бы.

Принесли пачку документов. Оказывается, это агентурная информация. После долгих уточнений и дополнительных вопросов начинаю понимать смысл: «Три бандгруппы, численностью до пятнадцати человек каждая, планируют ночью войти в Кандагар. Целью одной бандгруппы является захват шестого отделения горотдела Управления МГБ». Шестое отделение дислоцировалось в Дехходже.

От напряжения даже руки вспотели. Первый день — и такая удача, это же человек пятьдесят душманов! Такими темпами мы их за неделю если не переловим, так перебьем. Глаза горят. Чем только до меня здесь занимались?

Уточняю информацию: может, ошибка в переводе? Нет, все правильно, три бандгруппы общей численностью около пятидесяти человек с юга Кандагара через посты Царандоя[16] войдут в город. Надо срочно принимать меры. Звоню Тахиру, срывающимся от волнения голосом сообщаю ему полученную информацию. В ответ слышу:

— Александр, ты извини, у меня серьезные переговоры. Потом все обсудим.

— Какие переговоры-разговоры?! Ты что, меня не понял, бандиты в город входят! — почти кричу в трубку.

— Я тебя отлично и в первый раз понял. Через тридцать минут закончу свои дела и подъеду к тебе. Все, конец связи.

Держу трубку в руках, из которой доносятся короткие гудки. Удивленно смотрю на Гауза, он на меня. Мой разговор с Тахиром произвел на него впечатление. Робко спрашивает меня:

— Мошавер Саша, может, чаю?

— Какой чай? Какой чай?! Семь лет только чай и пьете! Такими темпами будем воевать — еще лет десять чаи будем гонять.

Афганец преданными глазами смотрит на меня, а про себя, наверное, думает: «Молодой мошавер, горячий, как утюг». Действительно, чего это я раздухарился? Тоже мне, третейский судья. До меня и поумней ребята работали, в крайнем случае, не глупее. Надо успокоиться. Приедет Тахир, разберемся.

— Извини, товарищ Гауз, давай свой чай. Хотя сейчас не помешало бы и стакан водки принять на грудь.

Во время чаепития кое-что узнал об отделе. Состоит он из шести отделений — по числу районов в городе. В каждом отделении, кроме начальника, по штатной численности три офицерские должности и три сержантские. Отделения не укомплектованы. Всего в отделе, не считая начальника и заместителя, семнадцать человек. На связи сорок пять надежных людей (агентов) — это чуть больше двух человек на одного сотрудника, негусто. В голове помечаю: «Надо активно заняться подбором источников информации», — это основа разведки и контрразведки.

Главное направление в деятельности отдела — обеспечение безопасности жителей в городе, а также получение и реализация информации по бандгруппам. Кроме этого, пять сотрудников на «уазике» постоянно сопровождают нашу группу в Кандагар и обратно.

Спрашиваю:

— А почему сегодня никого не видел?

— Бензин закончился. Лимит, мошавер Саша, — отвечает Гауз. — Но завтра обещали заправить.

Да, война войной, а лимит лимитом. Интересно, сотрудники нашего Представительства в Кабуле на обед тоже по лимиту ездят? Вот язва! Не могу без крамольных мыслей.

Спрашиваю Гауза:

— А что это за люди сидят вдоль забора, укрытые одеялами?

— Это агентура. Пришли на встречу.

Немая сцена… Действительно. Сильная конспирация — это отсутствие всякой конспирации. Хочешь что-то спрятать, положи на видное место!

Во время разговора входили афганцы — сотрудники отдела. Гауз меня с ними знакомил. Мне понравился начальник шестого отделения Джахир. Стройный, крепкий двадцатидвухлетний пуштун. Он торопился на мероприятие, поэтому договорились пообщаться после его завершения.

— Салам алейкум, — проговорил вошедший Тахир. — Ну что, Котовский? Шашку не затупил?

— Да ладно тебе прикалываться. Здесь по-русски слабо соображаешь, куда там до языка… Голова кругом идет. Посмотри, пожалуйста, информацию. Может, что не так понял?

Тахир просмотрел сообщения.

— Все правильно понял. Банды действительно должны войти в Кандагар. Информация хорошая, обязательно доложи шефу.

С немым вопросом на лице смотрю на Тахира.

— Должны войти, — повторяет он. — А куда им деваться? — то ли спрашивая, то ли отвечая, говорит он. — Они же все, в основном, местные жители. Днем — в «зеленке», ночью — к семьям. Ты в первый день сильно не напрягайся. Мы все поначалу за неделю хотели с войной покончить — ан, нет… Короче, закругляйся, время.

Да, Восток — дело тонкое. Многое еще придется понять. Чему нас в КАИ учили? Язык, основы наружного наблюдения, международные отношения — короче, в основном нас готовили для работы хоть и в сложной, но в мирной обстановке, а здесь война. Придется доучиваться, вспомнить произведения о Гражданской войне, когда брат шел на брата, отец на сына, сын на отца… Из Отечественной войны тоже можно многое взять. Хорошо, что в школе и в институте нас правильно обучали и воспитывали.

— Тахир, а после обеда какие планы?

— После обеда — в машины и на базу.

— Не понял? Почему так рано?

— Почему, почему… Сам же читал сообщения: «…В Кандагар должны войти боевики». А у нас с ними что-то вроде джентльменского соглашения — до двух часов дня мы в городе, после — они. Крайний срок выезда — шестнадцать часов, но это в экстренных случаях. Шеф поначалу тоже призывал работать до упора, но когда между машинами и над головами пару раз из камышей пальнули, он шашку в ножны и вложил. После первого раза думал, что душманы просто промазали. Но если уж они ухитрились стрелять между машин, то по машинам бы явно не промахнулись. После второго раза пришли парламентеры и предупредили, что третьего раза не будет. Понятно излагаю? Давай в мошаверку, а то от обеда ничего не останется.

Оказался не прав. Стол был накрыт, но ребята сидели, ждали шефа и остальных. Наконец все собрались. Последним пришел Женька — борода, у него как всегда перед самым обедом и отъездом появлялась срочная информация.

— Ну, что? Приступим? — сказал Игорь Митрофанович. — Приятного всем аппетита.

Все дружно принялись за еду, которая состояла из риса, кусочков мяса на костях, нарезанных помидоров и огурцов. Довольно скромная еда, но даже и ее не каждый подсоветный мог себе позволить, я уже не говорю о простых афганцах. Однажды мы отказались от обедов — неудобно объедать товарищей по оружию. Но Гульхан обиделся:

— Вы что? Боитесь, что вас отравят?

Пришлось извиниться и продолжить обеды.

Во время трапезы все поочередно докладывали шефу информацию. Кое-что он уточнял на месте, по некоторой информации просил зайти к нему на виллу…

Домой возвращались той же дорогой. Поравнявшись с камышами, Тахир заметил:

— Утром со «страшилками» ребята немного переборщили, но место действительно неспокойное, для засад удобное, особенно когда наши колонны идут. Сколько раз этот камыш сжигали — а он только лучше колосится… Так что здесь нужно быть внимательнее.

Проезжаем наш пост. Поворот, еще поворот, и мы дома. Всего четыре дня в Кандагаре, а сколько событий! Но главные события еще впереди.

До замены оставалось ровно одна тысяча девяносто два дня.

Глава 3 Рузе Джума (пятница)

— Тебе чего не спится? — Нур, в одних трусах, проскочил мимо меня в туалет.

— Что значит «не спится»? Ты на будильник давно смотрел? Утро, дорогой! Пора в путь-дорогу, дорогу дальнюю, дальнюю идем… Песню такую слышал?

— И даже пел в детском хоре, — в тон мне отвечает Нур. — А эту — помнишь? Сегодня праздник у девчат, сегодня будут танцы… Ну и так далее. Пятница сегодня. Пят-ни-ца! — по слогам проговорил он. — Вы-ход-ной!

Действительно, сегодня была пятница, на Востоке это нерабочий день. Я как-то не задумывался, что у нас могут быть выходные. Какие выходные? Зачем выходные? Поскорее закончить с этим безобразием, и по домам.

— Точно сегодня не работаем? — переспросил я.

— Точней не бывает. Война войной, а обед по распорядку. Так что возвращайся к себе в люльку и продолжай баиньки.

— Какие теперь баиньки? Да и дежурный я сегодня.

— Ну, тогда флаг тебе в руки. Нас со Стасом раньше одиннадцати не поднимай, — Нур скрылся за дверью.

Так. Чем заняться? Завтрак я уже приготовил. Завтрак!.. Чай да по паре бутербродов с сыром на брата. Вся еда. Собственно, по утрам плотно не ели. В книгах о войне пишут, что желудок перед боем должен быть пустым, а в Кандагар ездить — все равно что в бой идти… О чем это я? Какая война? Какой бой? Просто в жару особенно есть не хочется, да и за докторской колбаской в гастроном не сбегаешь.

Уборку пока делать не стал. Пускай ребята отоспятся. Вышел во двор. Тепло! Градусов двадцать пять с плюсом, а ведь уже октябрь. Тишина. На небе пара легких облачков. Это первые с весны. Небо — синее-синее. Красота! Курорт! А в Кабуле чего только про Кандагар не наслушался!

Где-то в районе аэродрома ухнули взрывы, возвращая меня к действительности. Нет, не курорт все-таки. Надо, пока есть время, письмо родителям написать. В Кабуле я решил, что буду писать минимум раз в две недели родителям и жене с сыновьями.

Сел писать:

«Дорогие мама и папа, здравствуйте. Прибыл на постоянное место службы. У меня все нормально. Живу я на американской вилле, в 20–30 км от города Кандагара. Виллу строили американцы для себя, но теперь живем мы. На вилле все есть: кухня, ванная, даже две, вода. Во дворе растут розы, гранатовое дерево, а еще есть пруд с золотыми рыбками. Температура 25–30 градусов с плюсом, но жара не чувствуется. Кроме этого, у нас есть кондиционеры. Питаемся хорошо. Работаем с 9.00 до 12.00. Так что сильно не напрягаемся. Ездим на легковых машинах. В районе аэропорта, где мы живем, наших людей много, все спокойно. В общем, курорт! Целую.

Ваш сын Александр».

Запечатал письмо, положил на стол. Задумался: «Курорт! Кондиционеры не работают, не хватает напряжения, поскольку вместо положенных 220 вольт едва набегает 110 вольт. После резких перепадов напряжения они, как и холодильники, горят словно свечки. Вон их во дворе сколько, целое кладбище. Утром, чтобы нагреть плитку и вскипятить чайник, необходимо отключать на вилле все электроприборы.

Трехразовое питание: понедельник, среда, пятница. Вода поступает с перебоями. Успевай набрать во все емкости. Воду обязательно кипятим. Фрукты и овощи моем водой с уксусом. Все, что положено в холодильник, можно брать спокойно. В этом деле — тщательная гигиена и полное взаимодоверие. Все-таки не курорт»…

— Доброе утро, Санек! Что на завтрак? — Стас выходит из комнаты, прерывая мои мысли.

— Доброе! Как заказывали: фаршированная утка, расстегаи, кавказский шашлык, узбекский плов, анчоусы, салаты. Водочка «Столичная», «Пшеничная». Коньяк «Арарат». Бутерброды с черной и красной икрой. Тебе на черный хлеб или на батончик икорки положить?

— Юморист! Кончай балаган. Давай к своим бутербродам открой ветчину, сосиски, огурчики. И надо твою союзную водочку допить. Там, кажется, еще селедочка оставалась?

— Понял, шеф. Нура пока не будить?

— Я тебе покажу не будить! Уже десять минут, слушая тебя, слюни глотаю. — Из-за спины, улыбаясь, появляется Нур. — Завтра обязательно плов приготовлю.

— Тогда за стол, все уже накрыто. Садитесь кушать, пожалуйста.

На стол я поставил все, о чем говорил Стас. Ветчину в банке мы называли «утюгом». Банка по форме действительно напоминала утюг, но ветчина в ней была отменной. Сосиски тоже баночные, но так себе, быстро надоедают. От себя добавил баночки зеленого горошка и пива, которые прихватил в Кабуле.

— Откуда пиво? — в один голос удивленно пропели мои соседи.

— Из Кабула. Приберег в знак благодарности своим наставникам.

— И не выпил? Ну, у тебя и сила воли! Спасибо, порадовал!

Я не стал разочаровывать ребят насчет моей силы воли. Если бы не желудочные проблемы, видели бы они это пиво…

В Афганистане пива хотелось всегда, но брали его редко, и не потому, что было дороже водки. Оно баночное. А разве можно сравнить баночное пиво с бочковым, волжским? Когда его свеженькое, из трехлитровой банки, без отрыва, большими глотками пьешь? А потом еще по такой же баночке, в кругу друзей, за беседой, с вяленой воблочкой или густерочкой, или… Стоп, размечтался!

— Стас, а чем в выходные занимаетесь? — спрашиваю, закусывая сосиской.

— Всем, чем придется. Во-первых, домашние дела. Кто их за тебя сделает? Никто. Письма домой написать надо. Кстати, ты написал?

— А как же. Только какой обратный адрес? И как отправлять?

— Вечером тебя на почту с собой возьму, — включился в разговор Нур.

— Во-вторых, — продолжил Стас, — баня. Сегодня вечером поедем.

— Баня — это хорошо! А то я уже устал в кружке умываться, — вставляю слово.

С кружкой я, конечно, пошутил. Вода в душе нагревалась до двадцати четырех градусов, так что вполне можно было мыться. Но баня, конечно, лучше.

— В-третьих, — продолжает Стас. — Подсоветные могут приехать, с ними надо поработать. Машину следует посмотреть. В бригаду съездить, на координацию. Короче, работы хватает. Ты в шешбеш играешь? — Стас меняет тему разговора.

— В нарды? — переспрашиваю я. — Нет, я больше в шатрандж (шахматы) люблю.

— Гляди, какой умный. Знает, как на персидском языке будут шахматы… Нет, серьезно, играешь? — повторяет вопрос Стас.

— В КАИ ребята играли. Но я — как-то не очень. Один мой знакомый говорил, что для умственного развития игра в нарды на втором месте после перетягивания каната.

— Глупый человек твой знакомый… Садись, научу.

Сели играть. Никак не пойму, в чем ее смысл. Стас горячится.

— Что здесь думать? Кидаешь кубики и ходишь. Зашел в дом быстрее соперника, выкинул фишки — ты выиграл. Чему вас только в институте учили? Видимо, не только твой знакомый не очень умным был?

— Дурак дурака ничему не научит! — обижаюсь я, глядя на Стаса.

— Не ругайтесь. Санек, дай я поиграю, а ты посмотри, — разряжает обстановку Нур.

Через неделю я играл в нарды с ними на равных. Особенно нравилось играть со Стасом. Он азартен, я тоже. Однажды знакомый офицер из бригады, наблюдая за нашими баталиями, в сердцах простонал:

— Все! Больше не могу смотреть! Глаза устали. Как вы умудряетесь так быстро играть? Скорость игры — как в настольном теннисе. Шарик налево, шарик направо…

Действительно, мы играли очень быстро. Нарды — не шахматы. Поправляли ошибки друг у друга только те, которые успевали заметить.

В Афганистане отношение к нардам у меня резко изменилось. По моему мнению, это очень увлекательная и полезная игра. В ней сконцентрировалось все лучшее от шахмат, домино, шашек, карт. К тому же необходима хорошая физическая и психологическая подготовка.

— Вы играйте, а я займусь уборкой. А это что за чудо? — показываю на неизвестно откуда появившегося толстого кота, как из мультфильма про попугая Кешу. Брысь!

Кот, одарив меня презрительным взглядом, гордой походкой проследовал к Стасу.

— А! Это Васька, Татьянин кот. Они с Володей в отпуске, вот просила присмотреть.

— Ну, и чем вы его кормите? В нем килограммов десять наберется.

— Как чем? Тушенкой, шпротами, молочком, — отвечает Стас.

— Молодцы! Когда вся страна голодает, они коту шведский стол устраивают… Да у нас на Алтае в продовольственных магазинах из продуктов — одни продавщицы, не намного худее этого кота.

— Не горячись. Через полгодика ты на тушенку и шпроты смотреть не сможешь, не то что есть. Жареной картошечки, вареной колбаски, пельменей, жареной рыбки, вареников с вишней захочется.

— Мяу! Мяу! — не столько жалобно, сколько вызывающе прервал наш со Стасом диалог кот.

— Идем, покормлю.

Кот побежал за Стасом на кухню. Я пошел в душ за водой. Повозился в ванной комнате и на кухне. Стас с Нуром, наигравшись в нарды, обратились ко мне:

— Санек. Ты давай закругляйся, а мы сгоняем в дукан за фруктами. Неудобно с пустыми руками ехать в баню. Минут через тридцать будем.

Ребята уехали. Я принялся мыть полы в коридоре и в зале.

— Вася, так нехорошо делать.

Кот только что прошелся по свежевымытому полу, оставив следы от грязных лап.

— Ты меня понял?

Вася, не обращая никакого внимания на мои справедливые замечания, запрыгнул на обеденный стол. Ну, это никуда не годится.

Я ничего не имею против котов и кошек, и вообще братьев наших меньших. В детстве у меня были: овчарка, голуби, рыбки, черепахи и даже ягненок-Бяшка. Мой отец его в пустыне Каракумы во время учений подобрал. Ягненок совсем слабый был. Я его выходил, молочком отпаивал. Забавный был Бяшка. Очень любил бодаться. Бывало, подставишь ему ладошку, он разгонится — и бах по ней! А иногда подкрадется сзади и бах тебя по мягкому месту… Его кто-то ночью убил. Разорвал на две половинки. Может, из зависти? Я тогда целый день проплакал. Поклялся отомстить убийце. Мне было одиннадцать лет. Убийце я не отомстил — отца перевели в другую часть, — но Бяшку помню до сих пор.

— Вася, я тебя последний раз предупреждаю. Не испытывай мое терпение. Слезай, пожалуйста, со стола!

Кот лениво повернул голову в мою сторону, как бы говоря: «Отстань. Надоел. Кто в доме хозяин — я или мыши?»

— Вот ты как? Ну, извини. Сам напросился.

С этими словами выжимаю тряпку и запускаю в кота. Точно в цель! Тряпка, протащив Ваську по мраморному полу до конца коридора, припечатывает его к стене.

— Мяу! — подскакивает кот и удивленно глядит на меня.

Развожу руками.

— Я предупреждал! Сам виноват.

Пошел поменять воду в ведре, твердо осознавая, что урок прошел недаром. Возвращаюсь в зал. Вася спокойно лежит на спинке дивана. Придется повторить урок.

— Вася! Слушай сюда. Третьего раза не будет. Нельзя сидеть не только на столе, но и на диване, креслах, кровати. Ты меня понял? Вижу, не понял… Ну, извини.

Повторяю тот же самый трюк. На этот раз, подскочив, кот убегает во двор. Да, с ним придется поработать.

— Ты готов? — Это ребята вернулись из дукана. — А где кот?

— Не знаю. Наверное, во двор пошел мышей половить, — отвечаю я.

— Какие мыши? У нас их отродясь не было. К тому же кот у Татьяны с рук никогда не слезал. Она с ума сойдет, узнав, что он по двору бегал.

— Ну, не знаю… Не мышей, так пускай скорпионов, тарантулов или мух ловит. Вон их сколько развелось. Вроде и пищевых отходов нет, откуда только берутся? Каждый должен отрабатывать свой хлеб насущный. Надо заняться воспитанием кота.

— Насчет того, что каждый должен приносить пользу, я с тобой согласен, только с котом аккуратнее, — предупреждает Стас. — Бери банные принадлежности — и в машину, Тахир уже там, ждет.

* * *

Две радости в Афганистане — письма и баня. Письма в Афганистане — это единственная, ощутимая связь с Родиной, родными, близкими, друзьями. Без писем — труба. Без бани, впрочем, тоже. Баня была на территории батареи «Ураган».

Наконец-то я узнал, что такое «Ураган». Это ракетная система залпового огня. Не дай бог попасть под ее раздачу. По сравнению с ней знаменитая «катюша» — комариный писк.

— Познакомься, это Виктор — главный по бане, и не только… Как парилка? — спрашивает Стас.

Виктор, крепкий прапорщик из Белоруссии, приветливо здоровается.

— Как всегда, отличная. Проходите.

Баня и особенно парилка действительно были хороши. Я к этому делу как-то не очень, но в Афганистане без нее нельзя. Бани в Афганистане строились везде, где появлялось жилье, и даже — в полевых условиях.

Особенно часто мы парились летом. После жары и пыли, дружеского общения с афганскими товарищами по работе, местным населением, агентурой, душманами… в общем, баня необходима.

Пока Стас, Нур и Тахир колошматили друг друга эвкалиптовыми вениками, я пообщался с Виктором. Оказалось, что в Белоруссии у нас с ним есть общие знакомые. С Виктором мы сдружились, а после отъезда Стаса на Родину я стал «наследником» батареи «Ураган».

После помывки, в ходе которой я успел кое-что постирать, задерживаться не стали. Виктору предстоял прием каких-то важных генералов из Кабула. Нам не жалко, пускай моются после нас.

Вернулись на виллу. Только сели за стол, Стаса вызвал к себе шеф.

— Начинайте без меня, я мигом. Шефу координаты по бандгруппам передам — и назад.

Стас с москвичом Владимиром курировали основной отдел — пятый, занимающийся борьбой с бандитизмом. Володя был старшим, но вся нагрузка ложилась на Стаса. В Афганистан он прибыл после двухгодичного обучения в Высшей школе КГБ СССР. Владел языком дари. Стас планировал основные мероприятия, встречался с агентурой, осуществлял взаимодействие с бригадой. В общем, выполнял всю основную работу, которая входила в обязанности советника. К тому же он был «холостяком», и ему не надо было тратить время на приготовление обедов и ужинов для кота и жены, как это делал Володя. И для чего он с собой жену взял?

Зашумел мотор. Стас уехал. Разливаю водку по стаканам.

— Панджо-панджо, — говорит Нур, поясняя: — Это что-то вроде: поехали, по маленькой, по пять капель!

— Понял. Мне нравится. Панджо-панджо, — чокаюсь с ребятами.

Нур с Тахиром, наполовину выпив свои стаканы, отрывают их ото рта. С удивлением смотрят на меня.

— Ты чего нам налил? — спрашивает Нур.

— Как чего? Водочки, вот из этой бутылочки. Сам же достал ее из холодильника. Или забыл? В чем дело? — театрально возмущаюсь я.

— Сам почему не пьешь? — Тахир подозрительно смотрит на меня. — Ну-ка, дай твой стаканчик.

— Бери, мне не жалко, — улыбаясь, подаю стакан Тахиру.

Предварительно понюхав, он пробует из моего стакана и говорит Нуру:

— Слушай, у него — водка. — Снова пробует. — Действительно, водка!

— Эй! Эй! Аккуратнее, — отбираю стакан у Тахира. — На чужой каравай рот не разевай.

Смачно выпиваю. Закусываю.

Нур с Тахиром с недоумением смотрят друг на друга, на меня. Пробуют из бутылки — вода!

— Вы чего не закусываете? Может, еще по одной? — продолжаю куражиться.

Беру у них бутылку и вновь разливаю по стаканам.

— Слушай, Тахир, кажется, Санек над нами издевается… — Нур смотрит на Тахира.

Улыбаюсь:

— В точку попал! Издеваюсь. Обещал с вами за «страшилки» рассчитаться. Жаль, Стас сбежал. Ты уж извини, Тахирушка, это я для них приготовил, а ты под раздачу попал. Вот она, настоящая, — говорю я и ставлю бутылку с водкой на стол.

Тахир смеется.

— Ну, ты молодец, Санек! Когда только успел подмену сделать… Дай, я эту подделку вылью.

— Ты что! — Нур отбирает у него бутылку. — А Стасу доставить удовольствие? Он должен скоро подойти.

— Это уж без меня, — заявляю я. — Вам со Стасом другую мелкую пакость приготовлю. У меня много домашних заготовок. Помню, когда учился в институте…

Только собрался рассказать одну студенческую историю, как вошел Стас.

— Стас! Ты вовремя. Мы только что по второй налили. Тебе штрафную, или с нами выпьешь? — Нур, незаметно подмигивая мне с Тахиром, подает Стасу стакан.

— С чего вы такие веселые?

Стас явно заподозрил что-то неладное. Старый волк. Нюхает водку в стакане.

— Водичкой хотели меня отравить?

— Эх, не получилось, — сокрушенно говорит Нур. — А нас с Тахиром Санек подколол… Ну, давайте выпьем по-настоящему.

Выпили. Закусили.

Вечер провели за шутками, анекдотами, воспоминаниями. Выяснилось, что у нас со Стасом много общих знакомых по Волгограду, а Тахир знает Рустама, с которым я учился в одной группе в КАИ. С Нуром же нашлись общие знакомые по Ташкентским курсам.

— Пора на почту, — обращается ко мне Нур.

— Поехали, только письмо захвачу.

* * *

На посту при въезде в бригаду предъявили пропуск. Машину оставили возле штаба.

Почта представляла собой комнату не более десяти квадратных метров, с окошечком для выдачи корреспонденции, в которую набивалось человек сорок, и все хотели получить все сразу и быстро.

— Нур, да здесь часа два ждать своей очереди! Может, попозже подъедем?

— Позже то же самое будет… Подожди здесь.

Нур каким-то чудом пролез к окошку, что-то сказал, и через некоторое время к нам вышел молодой солдатик с пачкой писем и газетами «Правда» и «Советский спорт».

— Василий, — обратился Нур к солдату. — Познакомься. Это Александр, майор. В мое отсутствие он будет брать почту.

Нур правильно сделал, что назвал мое звание. Военным привычнее обращаться по званию.

— Хорошо, — ответил Василий. — Ну, я пошел, а то работы много.

Он ушел к себе, а мы с Нуром отправились к машине.

— Хорошо, что я тебя с собой взял. Возможно, скоро ты станешь нашим почтальоном. Запомни. Шеф, как истинный коммунист, читает только «Советский спорт», а «Правду» — даже и не показывай.

— Ловко у тебя получается. Я думал, до утра проторчим… А мы что, только две газеты получаем? Другие разве нельзя выписать?

— Другие? Хорошо, что на эти газеты удалось договориться. Выписать за деньги, конечно, можно, но это такая морока! Надо давать заявку в Представительство, потом собрать деньги и перечислить на счет бригады… Короче — морока. Василий иногда «Комсомольскую правду» подкидывает, другие газеты… Парень он хороший.

— Ты куда? — спрашиваю Нура. — Машина в другой стороне.

— Хлеба надо взять.

Подошли к огромному металлическому ангару. Оказалось — столовая.

Через некоторое время из дверей вышел солдат с белым фартуком на поясе. Нур подошел к нему.

— Привет, земляк. Покурим? — протягивает ему пачку с сигаретами.

— Спасибо, — солдат берет сигарету из пачки, смотрит на Нура.

— Бери, бери больше, не стесняйся.

Берет еще несколько сигарет, а свою, пайковую — «смерть на болоте» (торговое название «Охотничьи») — убирает за ухо.

— Чем кормим? — продолжает разговор Нур.

— Щи да каша — еда наша, — весело отвечает боец.

Покурили.

— Хлеба пару буханок не найдешь? — спрашивает Нур.

— Без проблем.

Через пять минут солдат вышел, держа две буханки хлеба.

— Спасибо, удачи!

Попрощавшись, поехали на виллу. По дороге спрашиваю:

— Нур, я вижу, наша жизнь на оперативной смекалке зиждется?

— А ты как думал? В Кабуле считают, что мы сами должны решать бытовые вопросы. Продукты можно купить в бригадном магазине, но ведь две проблемы. Во-первых, на наши чеки не отоваривают, надо неофициально их менять на армейские чеки. Во-вторых, в магазине нас не очень жалуют, советников и афганцев не обслуживают… Не грусти, все наладится.

— Я и не грущу. Вот только высокопарные речи наверху и жизненная действительность внизу резко отличаются. В КАИ перед нами выступал один начальник, полковник из ПГУ, рисовал радужную перспективу нашей службы. Ну, мы ему свое видение нашей судьбы нарисовали, да так, что он от нас потный выскочил, обозвав «оппортунистами». Нам от нашего шефа, замечательного человека, Рубена Григорьевича, здорово досталось. Хотя глубоко в душе он с нами был солидарен. На таких «оппортунистах», как мы, все и держится.

— Да, ты «опасный» малый… А с виду мирный… — улыбается Нур.

— В тихом омуте, сам знаешь, кто водится. Не опасный я, — справедливый. За сегодняшнюю науку — спасибо.

— На здоровье, — пожимает плечами Нур. — Какая там наука?..

Еще какая наука. Показал, с какой легкостью можно устранять мелкие проблемы. Отличный парень Нур… был.

Заехали к шефу на виллу. Отдали газету. Развезли письма по виллам и к себе.

Тахир со Стасом еще сидели за столом, разговаривали. Часов в одиннадцать вечера разошлись по комнатам.

Вот и прошел мой первый афганский выходной. Завтра снова в Кандагар.

Глава 4На войне главное вовремя упасть на землю

В голове расплавились мозги.

Впереди пылища и ни зги!

Дребезжит израненная «Волга»,

И до Кандагара еще долго!

Автомат, в нем два рожка валетом.

Ухают разрывы рядом где-то.

Кишлаки уходят вбок и мимо,

Сверху мины, снизу мины.

А вокруг угрюмая сторонка —

Притаилась, замерла «зеленка».

Все привычно, жарковато что-то,

Едем, как обычно. На работу…[17]

Начались обычные трудовые будни. Первые дни активно изучал работу горотдела. Большинство сотрудников и даже начальников отделений не имеет элементарной оперативной подготовки.

Агентура, которая давно лежит в сырой земле, числится действующей. На нее списываются оперативные расходы. С одной стороны, афганцев можно понять. Разве на их зарплату проживешь? С другой стороны, как можно бороться с душманами при такой дисциплине?

Информации по бандгруппам — практически никакой. Установочные данные на главарей отсутствуют. Полный разлад.

После оценки ситуации наметил основные направления деятельности: навести порядок в оперативных учетах, выделить из наиболее толковых сотрудников кандидатов на учебу, активизировать работу по приобретению источников информации. И главное: как перекрыть пути захода душманов в город? Посты Царандоя, контролирующие входы и выходы в город, ненадежны. Собственно, какой с них спрос? На пять-шесть постовых — по два автомата. Кому охота лезть под душманские пули?

* * *

Утром, как всегда, собрались на вилле у шефа.

— Ты сколько у нас, Санек? — спрашивает Володя.

— Почти месяц. Ты это к чему?

— Да так. С твоим приездом серьезных обстрелов еще не было. И в Кандагаре «духи» не очень шалят. Везучий ты!

— Везучий, говоришь? — Я почесал затылок. — Думаю, душманы, узнав, что город теперь в моих руках, поняли, что им пришел полный… конец, и сбежали в Пакистан. А может, наоборот, запасаются снарядами, чтобы по полной программе отметить мое прибытие и назначение?

«Напрасно я так пошутил», — подумалось мне.

— Ты чего такой? Не по-детски суровый? Давай закурим, — Тахир протягивает пачку сигарет.

В Афганистане мы курили в основном сигареты «Ява», и обязательно в мягкой упаковке. Отличные сигареты. В дуканах их было полно, по тридцать афгани за пачку. Я не курил пять лет. По совету медиков бросил в 1980 году, но в Афганистане закурил. А зря. Ситуация была банальная. В первый день в Кабуле кто-то из наших ребят купил красивую пачку сигарет и пустил ее по кругу. Машинально я тоже закурил. Потом за время службы в Афганистане раз пять бросал. Не получилось.

Запасы сигарет пополнялись прапорщиками Советской армии. Конечно, только теми, кому война — мать родна. К сожалению, в Афганистане были и такие. Кроме сигарет, в дуканы за афгани сдавались продукты питания: сухое и сгущенное молоко, тушенка, крупы. Про боеприпасы промолчу — лучше покурю…

— Почему такой смурной? — повторяет вопрос Тахир.

— Не знаю, Володя спросил, сколько я уже в Кандагаре. После его вопроса что-то сердце защемило…

— Не грусти. Это бывает, когда о доме вспомнишь.

— Может быть, может быть, — задумчиво говорю я и затягиваюсь сигаретой.

— По машинам! — команда шефа.

Караван из трех машин медленно набирает скорость навстречу свой судьбе.

* * *

На мосту перед нашим последним постом машину шефа остановили какие-то военные.

— Это кто? — спрашиваю Тахира.

— Комбриг Паша! Павел Владимирович. Он недавно в Кандагаре. Хороший мужик. Пойдем, поздороваемся.

Поздоровались. Закурили. Шеф с комбригом отошли в сторонку, стали о чем-то оживленно беседовать. До нас доносятся отдельные фразы: «Извини, Паша, некогда… Вернемся из Кандагара — переговорим». Шеф старался быстрее закончить беседу, но Павел Владимирович продолжал его удерживать, что-то объясняя.

Мимо промчалась «Волга», точно как наша, но с номерами (наши машины были без номеров). В машине четверо афганцев.

— Куда они торопятся? — подумалось вслух.

— Ты о чем это? — спросил Тахир.

— Сам не знаю. На душе тревожно.

— Да хватит тебе тоску наводить. Все будет нормально.

— Надеюсь.

Наконец шеф распрощался с комбригом. Сели в машины. «Машка», как мы ласково называли нашу «Волгу», никак не заводится. Шеф нервничает, что случалось с ним очень редко. С шефом нам повезло, было чему у него поучиться! Работал он очень быстро и энергично. Казалось, что даже в условиях войны ему не хватало простора для деятельности. Информацию он схватывал на лету. Решение принимал моментально…

Поворчав мотором, «Машка» завелась. Проехав километров семь, вновь остановилась возле афганского поста. Афганский пост — это танк, стоящий на обочине. Еще один такой же был при въезде в Кандагар, напротив ооновского городка. Из танка вылезают афганцы — машут руками, что-то кричат. В районе камыша, до которого не более двухсот метров, слышатся разрывы и автоматная очередь.

— В чем дело? — спрашивает шеф.

Афганцы оживленно жестикулируют:

— Шурави, туда нельзя. Плохо. Засада! Афганскую «Волгу» захватили!

— А вы чего здесь стоите? Давайте вперед, на выручку, — призывает их шеф.

— Нельзя, начальник, дастур нист (нет приказа), — отвечают.

— К черту дастур! Давайте вперед, — настаивает Игорь Митрофанович.

— Нет. Без приказа никак нельзя.

Да, это — Афганистан! Крыша на голову будет падать, а афганец не пошевелится — нет дастура, и все! Даже если наступит всемирный потоп, он все равно будет спать. Приказа нет! Для оценки подобных ситуаций в Афганистане родилось хорошее определение — афганский вариант, или проще — афган — вариант. Я не знаю, кто его первым придумал. Скорее всего, наши братья — чекисты из далекого декабря 1979 года, а может, ребята — «каскадеры» (бойцы отряда особого назначения КГБ СССР «Каскад»).

— Стас, ты утром ничего не перепутал?

— Нет. Передали — Раушанаст, — отвечает Стас.

— Кстати, а где наше сопровождение? — обращается ко мне шеф.

Пожимаю плечами. Действительно, где?

— Надо комбригу сегодня бутылку поставить. Если бы нас на мосту не тормознул, неизвестно, где и в каком виде мы бы сейчас находились, — говорит Тахир, протягивая мне сигарету. — Где гарантия, что не нас ждали?

— «Машка» — тоже молодец! Как чувствовала, не хотела заводиться. Приеду на виллу, обязательно хорошо ее вымою, — в тон Тахиру отвечаю я.

Минут через пять перестрелка прекратилась. На дороге тишина — ни наших, ни афганских машин.

— Ждать нечего. Поехали, — говорит шеф. — Автоматы — к бою. Дистанция между машинами не больше тридцати метров. Действовать по обстановке.

* * *

До места доехали в напряжении, но без приключений. Шеф пошел к начальнику Управления, мы — в мошаверку. Только расселись — сильнейший взрыв в районе въезда в Управление. За ним — второй, — уже во дворе. Звон разбитого стекла. Крики!.. Сижу в кресле с квадратными глазами, ничего не понимаю.

— И долго ты так собираешься сидеть, Санек? — спрашивает Володя, поднимаясь с пола. За ним встают остальные ребята. — Тебе здесь не парк культуры и отдыха.

Ситуация щекотливая. Памятуя, что лучший способ разрядить обстановку — пошутить, говорю:

— Вы молодцы, все плацкартные места заняли. А мне на Тахира падать? А вдруг бы ему понравилось? Что тогда?

Все засмеялись. Тахир беззлобно огрызнулся:

— Еще неизвестно, кому бы больше понравилось…

Снова смех. Война — дело веселое. И снова взрыв.

— Слушай, быстро учишься, — говорит мне Стас, — отличная реакция!

Я лежу калачиком в самом дальнем углу комнаты под столом.

— А как же? Сами говорили, что не парк культуры и отдыха.

— С чего это «духи» сегодня так развеселились? — размышляет Володя.

— Я же утром отметил — приветствуют мое назначение, — говорю я, выползая из-под стола.

Про себя подумалось: «Вот отчего моя утренняя тревога»…

Вошел Игорь Митрофанович.

— Все живы? Никто не ранен? — Язвительным тоном, как мне показалось, обращается ко мне: — И как нам объяснит ситуацию советник горотдела?

— Никак! Можно подумать, что до меня тишина была… Что ж никто отделом не занимался? Меня ждали? — Сам удивляюсь, с чего это вдруг так завелся.

— Ты давай не огрызайся, — не ожидая такого напора, делает замечание шеф.

— Я не огрызаюсь.

— Не огрызайся.

— А я и не огрызаюсь. — Продолжая ворчать, выхожу из мошаверки.

На заре службы мой шеф, хороший человек и настоящий оперативник, Исаев Алексей Викторович, говорил, что начальство самостоятельных, вроде меня, не жалует. Прав был Алексей Викторович. Из-за прямолинейности у меня частенько возникали неприятные ситуации. Ну, не стал я большим начальником, зато чистоту своих принципов сохранил, а, главное, никому по службе дорогу не перешел и никого не предал. Так думаю.

Во дворе столкнулся с Гаузом. Поздоровались.

— Что можешь ответить на вопрос шефа? — спрашиваю его.

Гауз разводит руками: по-русски не понимаю.

— Вот и я, мой боевой товарищ, ни хрена не понимаю. «Ураганы», «Гиацинты», «Грады», пушки, танки, бэтээры… Подразделения специального назначения, военная разведка, десантно-штурмовые подразделения. В небе «МиГи», «сушки», «вертушки». А советнический аппарат? Военные, партийные, комсомольские советники; советники КГБ, МВД… И вся эта махина — против кого? Против ДШК, «калашниковых» и «буров» (винтовка времен англо-бурской войны). Грозные «Стингеры», которыми нас пугают в прессе, оставим для журналистского смакования душманской мощи. Что еще нужно? Да в 1941 году с такой техникой наши отцы и деды за неделю бы с фашизмом покончили. А здесь?.. Похоже — это надолго…

Сколько ни говори «халва», во рту слаще не станет. Пора всерьез подумать, как урезонить «духов», мне эти волнения ни к чему.

— Игорь Митрофанович, я с Гаузом в горотдел.

— Погоди, — шеф подходит ко мне. — А ты колючий. Чего завелся?

— Сам не знаю. Извините за резкость.

— Извинения принимаются. Александр, от твоего отдела до «зеленки» метров пятьсот, не больше. Гульхан говорит — «духи» затевают что-то нехорошее. При осложнении обстановки — сразу в Управление, в героя не играй.

— Триста девяносто пять метров, — говорю я задумчиво.

— Каких метров? — не понял шеф.

— До «зеленки». Вы сказали пятьсот метров, я уточнил — триста девяносто пять.

— Ты это серьезно? Мерил, что ли?

— Не сам, афганцев посылал.

— Зачем?

— Есть некоторые соображения. Проработаю — доложу.

— Ну-ну, дерзай, — благословил шеф.

Говоря шефу, что до «зеленки» триста девяносто пять метров, я не обманывал. У меня созрела идея (как я потом понял, утопическая) создать вокруг Кандагара оборонительную систему вместо постов Царандоя. Что-то вроде мини — «линии Маннергейма». В отделе нашелся сотрудник, Надир, окончивший сельскохозяйственный факультет Кабульского политехнического института. Он немного знал русский язык. Вот мы с Гаузом и поручили ему изучить местность на подступах к Кандагару. Нашлись карты города и прилегающих районов. Кроме боевых точек я планировал организовать пропускную систему и систему фильтрации, как это делалось в годы Второй мировой войны, на примере того же Берлина…

— Погодите! Я с вами, — Тахир догнал нас. — О чем с шефом говорил?

— Да так, ни о чем. Предлагал стать его замом. Шучу. Все путем.

В отделе с Гаузом обсудили вопросы по «линии Маннергейма», наметили направления работы. Договорились, что о нашей идее Гауз доложит Гульхану, я — Игорю Митрофановичу. А они пусть решают. Также договорились, что каждый понедельник буду проводить совещания, а по средам — занятия с начальниками отделений. Основная тема и совещаний, и занятий — вербовка агентуры, оценка и реализация добываемой информации.

Предложил Гаузу — он говорит со мной только по-русски, а я с ним — по-персидски. Гауз согласился. Через полгода он неплохо меня понимал и довольно сносно говорил по-русски. Я же старался сохранить чистоту персидского языка.

— Почему сегодня не было сопровождения? — обращаюсь к Гаузу.

Тот разводит руками. Понятно — лимит. Через два месяца мы откажемся от сопровождения: в отделе машина нужнее…

За обсуждением проблем не заметил, как пролетело время. Пора в Управление.

Прощаюсь с сотрудниками отдела.

— Ты меня не провожай. Я во второй отдел, к Тахиру, — говорю Гаузу.

Пройдя через маленький дворик, уже взялся за ручку калитки, как вдруг услышал шелест, будто большая стая птиц взлетела с деревьев и устремилась в небо. Откуда столько птиц? Но птиц не видно. Кто-то хватает меня за ворот и тащит назад, в помещение. Ничего не понимаю, но интуитивно не сопротивляюсь. У самого входа падаем. Раздается оглушительный треск. Это взорвалась мина на дороге метрах в пятнадцати от забора. За ней вторая, третья…

Передышка. Вскакиваем. Оказывается, это Гауз меня тащил… Ныряем в помещение. Здесь безопаснее. Вот я и узнал, что такое минометный обстрел, а заодно и понял, почему Тахир не рекомендовал ходить пешком.

С афганских батарей стали бить по «зеленке». Звонит Тахир.

— Все нормально?

— Нормально, — отвечаю в трубку, — только пятки, и не только, вспотели. Спасибо Гаузу, — жму ему руку, — подстраховал меня.

— Сейчас Володя подъедет. Шеф велел всем собраться в Управлении. Сиди, не высовывайся.

— Куда там высовываться? Мне развлечений с лихвой на полгода хватит.

В небе появились афганские «МиГи». Началась обработка «зеленки». Минут через пятнадцать подъехал Володя. Все собрались в кабинете начальника Управления.

После обмена информацией Гульхан, дав распоряжения своим подчиненным, обратился к шефу:

— Игорь Митрофанович, вам лучше воздержаться от поездок в Кандагар. Поработайте пока на виллах. Пусть ваши сотрудники договорятся с подопечными о времени. Перепроверим информацию, тогда и решим, как дальше работать.

Гульхан лишний раз под пули нас не подставлял.

Мы ушли в мошаверку. Шеф остался. К ним присоединились: партийный советник, секретарь провинциального комитета, начальник Второго армейского корпуса, начальник Царандоя.

— Совсем «духи» обнаглели, — говорит Женька — борода. — Решили к концу года перевыполнить план по обстрелам?

— А может, это дембельский аккорд? Перед уходом на зимние квартиры? Как-никак, уже октябрь, — добавляет Нур.

Стрельба прекратилась. Где-то далеко в «зеленке» слышались отдельные разрывы…

* * *

Домой прибыли в два часа дня.

Веселенький сегодня был денек. Только теперь, когда уже все позади, почувствовал дрожь по телу. Каково будет семье без меня? Лучше об этом не думать.

— Санек, в баню поедешь? — прерывает мои мысли Нур.

— Поехали.

После бани настроение улучшилось. Не все так плохо.

Доложил шефу свой замысел по организации защиты Кандагара. Шеф план одобрил. Идея хорошая, но нужно учитывать национальные особенности. Решили обсудить тему в Кандагаре у Гульхана.

Вернулся к себе на виллу. Сыграл с Нуром пару партий в нарды. Зашел Тахир, предложил сходить в кино в госпиталь. Я отказался — надо написать письма. Нур с Тахиром ушли, а я сел писать.

«Здравствуйте, мои родные, Нина, Андрюша, Сергуня! Дела у меня идут хорошо. Акклиматизация проходит по плану. Служба идет нормально. Участок мне дали новый. С языком справляюсь, но идет туговато…. Где мы живем — все спокойно. Работать не мешают. Погода стоит хорошая, но по утрам и вечерам уже прохладно, ходим в спортивных костюмах… Крепко вас целую. Ваш муж и отец».

Спать лег рано…

Был конец октября 1985 года.

Глава 5 «Трудовые будни — праздники для нас…»

Утро выдалось прекрасное. Собрался поработать на вилле, но передумал: вспомнил инструктаж Стаса про инициативу, которая наказуема. Вышел во двор. Повозился в пруду с рыбками, убрал мусор, почистил кусты с розами. Двор — нейтральная территория. Инициативу проявлять можно. Подошел к гранатовому дереву. Вдруг над головой что-то промелькнуло.

Инстинктивно присел к земле.

— Фу, ты, напугал, чертяка!

Кот, не обращая на меня внимания, скрылся в кустах, держа в зубах какую-то живность.

Да. Это был кот Васька, хозяин четвертой виллы. За последнее время он стал настоящим хищником. Поджарый, словно афганская борзая. Шерсть дыбом. Глаза горят. На вилле переловил всех жуков, тараканов, пауков. Птиц на деревьях добывал. Не то чтобы мы его не кормили — кормили, но в качестве награды за проделанную работу. Жили мы с ним в ладу, но он не упускал случая мне напакостить. То сзади подкрадется и неожиданно прыгнет на пятки. То с дерева на плечи, как в этот раз, слетит. То туфли куда-нибудь утащит. Агрессии с его стороны не было. По-видимому, он так рассчитывался со мной за утерянное право на территорию.

Воспитательный процесс коту пошел на пользу. Через пару недель он, наверное, стал бы ловить мух, но из отпуска вернулась его хозяйка Татьяна. Все возвратилось на круги своя. Жаль. Такой талант загубили!

Кот побежал расправляться со своей добычей. Я пошел готовиться к встрече с Гаузом, согласно договоренности он должен был подъехать к девяти часам утра.

На соседней вилле увидел Алексея-пограничника. Пограничники жили на седьмой вилле. Семью — жену Галину и дочь Ирину — он еще не привез, возникли какие-то проблемы с оформлением выездных документов. С самого Кабула толком с ним и не пообщались. Утром я ему — привет! Он в ответ — привет! Вот и все общение. Мы — на север, в Кандагар, они — на юг в погранбригаду.

Обменялись несколькими фразами. Алексей готовился ехать в Кабул за женой и дочкой. Пожелал ему удачи. Разошлись по своим делам.

В зале для афганцев накрыл стол: чай, рыбные консервы, фрукты, сладости.

Десять часов утра. Афганцев нет. На вилле — тишина. Мои квартиранты спят, как младенцы.

Через полчаса из своей комнаты выходит Стас.

— Привет, Санек! Чего при параде?

— Афганцы должны подъехать. На девять часов договаривались, уже половина одиннадцатого, а никого нет.

— Афганцы, говоришь… Запомни: для афганца пообещать — не значит вовремя выполнить. Национальная особенность, учитывать надо. Ко всем его обещанным срокам прибавляй минимум цифру три. Например: сказал афганец, что будет к девяти часам — раньше одиннадцати не жди. Сказал, что сделает работу через месяц — значит, через четыре месяца. И так далее. И еще, запомни, они частенько обманывают — так, не по злобе, — но сильно обижаются, когда с ними поступают нечестно и неискренне.

— Ну, и как мне с этим жить?

— А никак. Чего переживаешь? Часам к двенадцати подъедут.

— К двенадцати? Им в два часа домой надо возвращаться. Когда же работать?

— Не знаю. Я тебе разъяснил, а ты сам решай.

Появился Нур.

— Доброе утро, Санек! Уже готов? Напрасно торопишься…

— Да знаю я, — прерываю я его. — Мне Стас лекцию про национальные особенности уже прочитал. В Таджикистане так же?

— А чем мы хуже афганцев, — смеется Нур. — Шучу. Нет, конечно, не совсем так.

Как и говорили мои старшие товарищи, Гауз и еще двое сотрудников подъехали в двенадцатом часу дня.

Мне такой расклад не по душе. Особенности особенностями, но я человек пунктуальный, стараюсь все делать аккуратно и своевременно и не уважаю необязательных людей. Что же делать? Как тактично объяснить афганцам мои требования? Обижать партнеров негоже. Огорчать друзей — играть на руку врагам. Решение возникает спонтанно.

— Стас, тебе в ближайшие часа два машина не нужна?

— Да вроде нет. А ты чего задумал? К тебе Гауз приехал. Работай!

— Как приехал, так и уедет. Потом объясню. Давай ключи.

— Бери. Тебе виднее. Только что шефу будешь докладывать?

— У него и без меня полно информации. Вы с Нуром что-нибудь подкинете.

Беру у Стаса ключи от «Машки» и выхожу к Гаузу.

Традиционные приветствия.

— Извини, — говорю Гаузу, — срочно нужно в бригаду, большой начальник из Кабула прилетел, меня вызывает. Посидите, попейте чайку, а я через тридцать минут буду.

Вызов большого начальника для афганца — веская причина.

Я уехал, только не к начальнику, а к Володе — шифровальщику на десятую виллу.

— Что-то случилось? — удивился он, увидев меня.

— Ничего. Афганских товарищей пытаюсь приучить к дисциплине. Давай в нардишки сыграем.

— Давай. Может, по рюмочке?

— Нет, спасибо! Неудобно, я вроде как на работе.

— Как скажешь.

Сели играть в нарды.

Через полчаса прошу Володю посмотреть, что на нашей вилле делается. Минут через пять он возвращается.

— Никого не видно. Наверное, афганцы с ребятами чай пьют.

Продолжили игру. Через час Володя снова идет в разведку, после чего сообщает:

— Возле виллы сидят твои афганцы.

Еще через полчаса он сообщил:

— Ходят взад — вперед.

Ходят? Это хорошо, значит, нервничают. А почему нервничают? А потому, что о результатах встречи нужно доложить Гульхану. А что докладывать? Нечего.

— Давай еще одну партию, и я поеду, а то уже время, им пора в Кандагар возвращаться.

Во втором часу дня подъезжаю к вилле. Извиняюсь перед Гаузом — раньше, мол, не мог освободиться. Тот объясняет, что нужно обменяться информацией, но я возражаю:

— Нет, Гауз, вам время ехать в Кандагар. Не могу я рисковать вашей безопасностью. Отложим на завтра. К которому часу сможешь подъехать?

Гауз заверяет меня, что к девяти утра будет на вилле. Прощаемся. Даю им с собой немного продуктов, на дорожку.

На следующий день ситуация повторяется. Гауз приезжает, но уже к одиннадцати, я уезжаю к другому «большому начальнику». Афганцы нервничают.

На третий день, не скрою, волнение присутствовало, поскольку не знал, чем закончится мой эксперимент. Выхожу во двор на шум подъехавшей машины. Это Гауз, а с ним начальник отделения Джахир. Смотрю на часы. Время половина девятого. Не зря тратил нервы!..

Позже, в Кабуле, когда ребятам рассказывал о своих воспитательных действиях, один удивленно спросил:

— Так и было, как рассказываешь? А если бы он на тебя рапорт накатал?

— Какой рапорт?

— Рапорт, что ты ему плохо советуешь.

— И что дальше? — интересуюсь я.

— Что дальше? На одного нашего советника афганец написал рапорт, что он плохо с ним работает, так его отправили в Союз, не дав дослужить срок. Вот так.

Да, дела… Оказывается, надо опасаться не душманских снарядов, а рапортов своих подсоветных, из-за которых могут отправить домой!

В этот день поработал продуктивно, за все три дня. В основном оценили собранную информацию по организации «линии Маннергейма». Поближе познакомился с Джахиром. Толковый сотрудник, хотя и не имеет специальной подготовки. Хорошо владеет оперативной обстановкой, а ведь у него самый сложный участок — Дехходжа. Надо с ним вплотную поработать, из него получится грамотный руководитель.

Через год после учебы на курсах в Ташкенте Гауз вспомнил эти три дня.

— Мошавер Саша, а ведь никакого большого начальника не было? Я понял! Ты меня к дисциплине приучал.

Разве же, дорогой товарищ, я тебе правду скажу? Нет, конечно! Каждый из нас остался при своем мнении, но результатом оба были довольны.

В дальнейшем, когда приходилось работать на виллах, мои подсоветные ни разу не опоздали к намеченному времени. Шеф меня даже в пример ставил.

— Почему не работаете? — спрашивал он моих товарищей по оружию.

— Игорь Митрофанович, подсоветные еще не подъехали! Договаривались на девять часов, а их все нет.

— А почему к Александру вовремя приезжают?

Я гордо распрямляю грудь. Знай наших!

— Может, он медом намазан? Действительно, Санек, чем ты их берешь?

— Надо работать над собой, изучать национальные особенности, традиции, а не водку в свободное время пьянствовать, — шучу я.

— Болтун! — Ребята расходятся по своим местам.

Болтун не болтун, а результат налицо.

* * *

После отъезда афганцев подал материалы шефу.

— Думаю, есть смысл заняться твоей идеей. Завтра обсудим у Гульхана.

— Завтра в Кандагар?

— В Кандагар. Не хочешь ехать?

— Наоборот, хочу. Надоело на вилле сидеть.

— Надоело сидеть? Надевай кеды, Тахир команду собирает. Ты как к футболу относишься?

— Положительно. И мяч есть? — задаю глупый вопрос.

— Арбуз пинаем, — улыбается шеф. — Конечно, есть. У нас все как в Союзе. И партийные собрания, и партийные бюро, и совещания, и физкультура — все есть. Короче, переодевайся, человек восемь уже набралось.

Футбол я любил, играл неплохо. Мне даже пророчили футбольную карьеру, но не получилось. Где было заниматься, если каждый год меняли места жительства? Отец в разных уголках земного шарика Родину защищал, а мы — мама, я и сестра — за ним ездили.

Во время моей службы на Алтае в отделе была сильная футбольная команда. В городе обыгрывали и милицию, и комсомольский актив. Горком комсомола даже секретарей первичных комсомольских организаций предприятий подбирал из тех комсомольцев-активистов, кто хорошо играл в футбол. Но нас официально им обыграть так и не удалось.

Мяч гоняли больше часа. Здорово играл Тахир. Финты выдавал — команда мастеров позавидовала бы. Игорь Митрофанович при своей комплекции и возрасте был довольно активен и подвижен, со спортом явно дружил. Остальные ребята также весьма прилично играли. О себе из скромности промолчу, но честь родного Бийска не осрамил.

После футбола — в баню. День провели с пользой.

* * *

Ночью был обстрел — первый приличный обстрел вилл с момента моего прибытия в Кандагар. До этого были отдельные взрывы, но это так, не в счет. Обстрел этой ночью заслуживал уважения.

Выползаю из своей комнаты, пригодился первый кандагарский урок, спрашиваю:

— Мужики! Что делать?

— А ничего. Главное — не дергайся. Привыкай.

Хорошенький совет: «привыкай»… Каждый год ездить на отдых в Сочи — хорошая привычка. Пивко по вечерам у телевизора — тоже неплохая, но привыкать к обстрелам…

«Духи» обычно вели обстрелы с юга и востока Кандагара. Наши виллы располагались в двух километрах от аэропорта. За нами, метрах в ста — госпиталь, в пятистах метрах — вертолетный полк и в трех километрах — бригада. Снаряды, которые перелетали через аэропорт, принимались нашими виллами. Те, которые не долетали до бригады и госпиталя — тоже наши. Короче, мы находились на «караванном пути». Мои окна смотрели на аэропорт.

— Мужики! Серьезно, что делать? — повторяю свой вопрос.

— Говорят тебе, ничего. Сядь ближе к стене и слушай, откуда снаряды летят и куда падают.

Прислушался. Свист — разрыв. Снова свист — разрыв. Стал считать: одиннадцать, двенадцать — это ближе к госпиталю… семнадцать — вроде в районе вертолетного полка… двадцать пять… Тишина. Неужели закончилось? Ну вот, только вошел во вкус…

Заработали «вертушки». Полетели наказывать нарушителей тишины. Только где их найдешь? Они уже в кяризах[18] чаек попивают. Душманы приноровились вести обстрелы без личного участия. Поставят снаряд на мешочек с песком, определят ему направление полета, рядом ведерко с водой, а в нем поплавок с проводком. Вода на солнце быстро испаряется, поплавок опускается, замыкает цепь, и — летите голуби, летите. Другой вариант: поскольку тратить на это воду в пустыне — дорогое удовольствие, да и ночью солнца нет, то в любую емкость насыпается песок, делаются отверстия, через которые песок высыпается, а поплавок, естественно, опускается. Дошел до дна — и снова — здорово…

Вот так. Голь на выдумки хитра. Наставили снарядиков на мешки, настроили механизмы, а сами — домой. А чего на них глядеть? Сами долетят куда нужно. Не всегда, правда, точно, зато весьма шумно. А это, я вам скажу, для нервов тоже не очень.

В 1986 году спецназовцы при контрольном облете места возможной дислокации душманов сняли девяносто девять реактивных снарядов. Вовремя подоспели. «Духи» не успели их привести в действие. Двадцать, тридцать, наконец, сорок снарядов — можно понять, но девяносто девять — это уже наглость. В память об этом событии у меня сохранились фотографии этих «эрэсов».

— Представление окончено, пошли спать, — подытожил Стас.

Глава 6 Будни

Утром настроение было боевое, только мышцы ног побаливали-то ли от футбола, то ли от ночного «концерта».

Афганцы передали по рации — «Раушанаст», и мы двинулись в путь.

Ничего себе караванчик! С удивлением смотрю на цепочку из машин. Конца-края не видно! Это была колонна. «Нитка», как ее называли в Афганистане. Бесчисленные «нитки» «КамАЗов» и «наливников» (бензовозов) с продуктами, шмотьем, бомбами, бензином, керосином ежедневно тянулись по дорогам Афганистана.

«Духи» колонны жгли, долбили крупнокалиберными пулеметами, «эрэсами», разрывали фугасами, но они шли. Настоящие труженики войны… Поездки в Кандагар во время движения колонн для нас были дополнительным напряжением.

При въезде в Дехходжу нас остановил лейтенант-сапер. Устало поздоровавшись, сказал:

— Впереди фугас. Подождите, пока обезвредим.

— Добро.

Офицер продолжал стоять возле машины шефа.

— Что-то не так, лейтенант? — спросил Игорь Митрофанович.

— Все нормально. Метров на двадцать сдайте, пожалуйста, назад.

Мы отъехали. Минут через пять раздался мощный взрыв. Столб пыли высоко поднялся в воздух.

— Можете ехать, — сказал лейтенант. — Правда, дальше дорога не проверена, но, как правило, в черте города душманы редко ее минируют.

Что-то расхотелось дальше ехать. Но деваться некуда. Мы же боевой отряд партии.

В Кандагаре в различных частях города раздавались взрывы, пулеметные и автоматные очереди. Проводка колонны — для всех серьезное испытание.

* * *

На следующий день выехали часов в семь. Проехали наш пост. Колонна, напоминающая муравьиную цепочку, продолжала свое монотонное движение. Дело шло к зиме. До осенней распутицы и зимних холодов необходимо перевезти как можно больше груза.

Выезжаем на прямую дорогу. Навстречу идет вчерашний лейтенант. Поздоровались уже как старые знакомые.

— Как обстановка? — спрашивает шеф.

— Нормальная. Пару фугасов сняли.

Лейтенант задумчиво смотрит на нас: «Куда их черт несет? Ну я, человек подневольный, приказы обязан выполнять. А эти? Одежда гражданская, цивильная, на «Волгах»…

— Нормальная, — повторил лейтенант. — Только мы дальше дорогу еще не прощупали, но по опыту предыдущих проводок душманы не успевают так же активно ее заминировать. Да и мины рассчитаны на большегрузные машины, а у вас легковушки, проскочите…

Проскочили. Вечером от комбрига узнали, что после нас на мине подорвался «уазик», один погиб, двое ранены.

— Удивляюсь, — говорил Павел Владимирович. — Кандагар будто медом намазан, словно к девушке на свидание каждый день торопитесь.

— А сам? В бочке отсиживаешься? — возражал шеф.

У комбрига жилище, действительно, было большой бочкой, довольно уютное внутри.

— Я — другое дело, у меня долг комбрига. Мне в бочке отсиживаться никак нельзя.

— Вот и нам нельзя. Нас тоже не на прогулку сюда направили. Хотя ты, Паша, прав. Нечего лишний раз героизмом страдать.

Кроме душманских «подарков» во время прохождения колонны, была еще одна проблема. У наших бойцов-водителей была четкая инструкция: «Дави на газ, проскакивай Кандагар». Вот они и давили на газ. Посторонись, прохожий! Пропуская колонну, мы съезжали на обочину. Из двух зол выбирали наименьшее. Для афганских водителей колонна — сплошное бедствие. Свои машины они загружали так, что те еле-еле могли двигаться. Любое резкое движение рулем — и машина в кювете на боку. А что значит разгрузить, поставить на колеса и снова загрузить машину? Проблема. Вот и стоят афганские водители на обочине возле опрокинутых машин, после того как мимо пронесется наш воин на «КамАЗе», «репу» чешут.

От колонн была и польза. Когда подрывался «наливник», афганцы от мала до велика, с ведрами, банками, кружками и прочей тарой сбегались собирать керосин. Для простых обывателей покупать его в дуканах — дорогое удовольствие.

Нашим мальчишкам-водителям тоже завидовать нечему. Их можно понять. Крутит восемнадцатилетний паренек баранку и в мороз, и в жару под душманскими обстрелами, а на лобовом стекле, аккурат на уровне виска, две-три пробоины от пуль. Он — очередной кандидат на встречу с богом. Каково с этим ехать? А путь не близкий — более тысячи километров: Кушка, Герат — «город-подарок», Кандагар — «южный курорт», Джелалабад — «скучно не будет», Панджшер — «билет в один конец».

На дверях машин ребята рисовали звездочки. Число звездочек — количество ходок. Невольно мы проникались уважением и к водителю, и к машине, на которой были нарисованы звездочки. Однажды я насчитал двенадцать звезд!

Кто-то из больших военных чинов посчитал, что для советского воина-интернационалиста недопустимо подобное «ребячество», запретили рисовать звезды, но кто их слушал… «Ребячество»! Да за одну такую ходку бойцов нужно орденами награждать. Им с девушками гулять да крепкие семьи строить на благо любимой Родины, а они, как те же начальники любили говорить, «приобретают боевой опыт»… Кому он нужен — этот опыт? Тяжело ребятам! А группе сопровождения, принимающей на себя душманский огонь? А придорожным заставам, точкам?

«Ребячество»… Чистой дороги вам, друзья!

* * *

Шеф остался у Павла Владимировича в бочке, а мы отправились по своим делам.

Вечером, собрав группу, шеф сказал:

— Завтра в Кандагар не едем. Гульхан звонил, сам с начальниками отделов подъедет. Так что на виллах наведите порядок.

— Да у нас всегда полный порядок, Игорь Митрофанович, — заворчали ребята.

— Знаю, знаю. Еще раз проверьте. Кстати, Гульхан везет волейбольную команду. Предлагает провести дружеский матч в честь предстоящей 68–й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции.

— Может, лучше в футбол? У нас с волейболом как-то не очень, — засомневался Тахир.

— Я предлагал. Но у них с футболом — не очень… В общем, готовьтесь.

Вечером собрались на шестой вилле, обсудили состав команды. Обсуждение закончилось за полночь. Был бы это официальный матч, допинг-контроль утром точно бы не прошли.

* * *

Гульхана и сотрудников Управления встретили на нашем посту хлебом-солью.

В команде афганцев собрались игроки не ниже кандидатов в мастера спорта. Где только их Гульхан откопал?

— Все игроки — сотрудники Управления, — с хитрой усмешкой уверял он нас.

Некоторых мы знали, но только некоторых.

Играли из пяти партий. Упирались, как могли. Попотели крепко, потом еще неделю руки от приемов мяча болели, но все равно проиграли с сухим счетом 0:3. Конечно, по мастерству мы афганцам явно уступали, но одну-две партии могли вытянуть. Просто в нашей команде тренеров, особенно среди дембелей, оказалось больше, чем игроков.

За столом взяли реванш. Афганцы быстро хмелеют, а захмелев, начинают откровенничать в отношении друг друга. Нам это на пользу. Афганцев уважали, доверяли им, но лишняя информация не помешает.

Встречей все остались довольны. Договорились о матч-реванше. Провели его через год. Война все-таки.

* * *

Проводив афганцев, поехали с Нуром на почту. Как всегда, Василий вынес нам газеты, письма. Нур пожелал ему хорошей службы и, сказав, что теперь я буду ездить за почтой, ушел по своим делам.

На почте, на удивление, народу было немного. Возможно из-за колонны, возможно из-за готовившейся крупномасштабной войсковой операции.

Пообщался с Василием. Парень хороший, толковый. Сокрушался, что служит на почте.

— Приеду домой, меня родные, друзья спросят: «Как воевал?» А я что? «Героически подшивал газеты да раздавал письма». Нет. Я так не согласен. Буду проситься в ДШБ.

— ДШБ — это серьезно. Только зря себя терзаешь. Что было бы без писем из дома? Представь.

— Без писем — плохо.

— Вот и я о том же. Ты — связь бойцов с родными и близкими. На войне кашевар и почтальон — самые нужные люди. Шашкой махать — дело нехитрое, а вот кашу грамотно заварить и письмо вовремя доставить не каждый сможет. Вот кого в первую очередь нужно медалями награждать!

Василий недоверчиво смотрит на меня:

— Вы это серьезно, товарищ майор?

— Абсолютно. Вспомни песню Марка Бернеса: «Когда приходит почта полевая, солдат теплом далеким обогрет», и далее: «И тост, друзья, с любовью поднимаю я за здоровье почты полевой!» Здорово?

— Здорово! — соглашается Василий.

— Конечно, ДШБ, спецназ, разведка, хирурги, медицинские сестрички, советники на войне тоже нужны, — добавляю с усмешкой.

Василий заулыбался.

— Хорошо говорите, товарищ майор, но мне пора. Не подскажете, который час?

Я посмотрел на часы:

— Почти девять вечера.

— А сколько такие часы стоят?

У меня были обычные пластмассовые часы. На них по-английски было написано, что с часами можно нырять на глубину до двухсот метров. У шефа были такие же, и он решил проверить их — на ночь опустил свои часы в стакан с водой. На следующий день сокрушался.

— Во, дурят народ! Не ходят часы!

— Игорь Митрофанович, вы перевели неверно. Там написано, что часы нужно держать на расстоянии не менее двухсот метров от воды, — шутили мы.

Вообще-то часы были удобные, легкие и время показывали правильно. По нашей зарплате они стоили копейки, в Союзе же шли по восемьдесят рублей. Меня некоторые «интернационалисты» из тех, которые в Афганистане «кровь мешками проливали», спрашивали:

— Ты чего не продашь пару-тройку часов? Двести рублей в карман положишь, за службу кругленькая сумма набежит.

Я отвечал:

— Если бы я хотел заняться торговлей, окончил бы торговый институт.

Меня не понимали. Я объяснять не пытался. Мои принципы — это мои принципы.

— Так сколько стоят? — переспросил Василий.

Снимаю часы и подаю ему:

— Сам посмотри, а то у меня со зрением не очень.

Он долго рассматривает часы, наконец, говорит:

— На них цены нет.

— Нет, говоришь? Когда найдешь, тогда и вернешь.

Василий удивленно смотрит на меня. Для него это целое состояние.

— Бери, бери, не стесняйся. Считай, что это тебе подарок на день рождения, тебе же через три дня двадцать!

— Откуда знаете?

— Работа у нас такая — про всех все знать. Начальство будет донимать, сошлись на меня. Разберемся.

— Спасибо за подарок.

— Носи на здоровье.

Парень был доволен, я тоже. Приятно делать подарки, а хорошим людям — вдвойне приятно.

Василий все-таки добился перевода в ДШБ. Просил меня посодействовать. Через знакомых офицеров в бригаде я поручился за него. Больше с Василием не довелось встретиться, но я знаю, что воевал он честно.

Вот такие ребята служили в Афганистане — подальше от кухни, поближе к передовой. Жаль, что потом не многие нашли себя в мирной жизни, но это не их вина…

Глава 7 Кабул

Как и планировалось, после ноябрьских праздников со Стасом вылетели в Кабул за продуктами. Стас ответственный, я на подхвате.

В Кабуле остановились в гостинице — обычной панельной пятиэтажке. Разместились в одной из комнат «трешки». Кроме нас — еще пять человек. Трое ребят уезжали в Союз по замене, двое — новенькие, один из Сибири, другой из Орла. Полтора месяца назад я был таким же, как они. Все интересно, все жутковато… Всего полтора месяца прошло, а кажется — целая жизнь. Недаром в Афганистане год за три считают.

Предложили новичкам к нам, в Кандагар, но они уже распределились. Завтра улетают: один в Джелалабад, другой в Файзабад. Удачи вам, братишки.

На следующий день отметились в дежурке.

— Ты готов к подвигу? — спрашивает меня Стас.

— Готов, — бодро отвечаю я.

Поездка в Кабул за продуктами действительно была сродни подвигу. Необходимо со всей группы собрать заказы на деньги, продукты, товары, оформить доверенности на их получение. Потом несколько деньков поездить в аэропорт, узнавая, будет ли борт на Кабул. В столице Афгана устроиться в гостиницу, в которой не всегда есть свободные места. Можно остановиться у знакомых, но неудобно стеснять людей.

Далее, получив в кассе деньги, отоварить их в представительском магазине, а на это уходит часа два, если народу немного. Весь этот товар нужно доставить в гостиницу. Потом, со всем этим добром, денька два-три помотаться в аэропорт в надежде «поймать» борт на Кандагар… В общем, хлопотное это дело — поездка за продуктами…

— Всегда готов! — бодро ответил я.

* * *

Нам повезло. В магазине почти никого не было. Отоварились быстро.

Разгрузив в гостинице продукты, сели со Стасом перекусить.

— За проделанную работу не грех и по рюмочке «Столичной» принять, — произносит Стас, наливая водку в стаканы.

«Столичная» водка экспортного исполнения (согласно этикетке) в дуканы поставлялась из Пакистана. На обратной стороне этикетки, как сейчас помню, была напечатана дата выработки: «24.04.84 г.» и номер смены. Водку с такой датой мы употребляли и в 1985, и в 1986, и 1987, и в 1988 году. Сколько же ее произвели в Союзе в 1984 году? А сколько в Пакистан вывезли?

— Ну, Санек, — Стас довольно хлопает себя по животу. — На правах победителей нам отдаются два часа на «разграбление» дуканов. Рафтим (пошли)!

Пройтись по дуканам хотелось. В сентябре толком нам не удалось это сделать. Жили на Яковлевской вилле, далеко от дуканов. Возили нас в автобусе с занавешенными шторками. Держали на коротком поводке. Может, чтобы в Союз не сбежали?

В Кандагаре есть дуканы, но товара мало, и цены на них раза в два выше, чем в Кабуле. Да и по Кандагару, как по Арбату, не пройдешься. В Кабуле другое дело — есть где раздышаться.

* * *

Дуканы Кабула поразили меня изобилием и блеском товара. Руки сами собой так и тянутся к ним. Дуканщики помогают, чуть ли не в карманы вещи тебе суют. Невозможно удержаться от покупок!

— Ты что там рассматриваешь?

— Зажигалку присмотрел. Вроде ничего. — Кручу в руках красивую зажигалку, такую в Союзе с руками оторвут.

— То-то и оно, что ничего, — Стас берет из моих рук зажигалку, чиркает. — Да ей прикурить всего на пару сигарет.

— Э! Зачем так говоришь, уважаемый, — дуканщик понимает по-русски. — Хорошая зажигалка, жапановская (имеется в виду японская).

— И сколько она стоит? — спрашивает Стас.

— Пятьсот афгани, — называет цену афганец.

— Сколько, сколько? — переспрашивает Стас. — Пятьсот? Пошли отсюда, Санек. За такие деньги мы тебе пять таких зажигалок купим. Пятьсот!

Стас уверенно идет к выходу. Я в недоумении следую за ним. У меня были разные зажигалки, так что в них я немножко разбирался. Зажигалка, которую выбрал, мне понравилась сразу, хорошая. Но возражать не стал. Стас знает, что делает.

Дуканщик, видя, как уходят живые деньги, хватает его за руку:

— Зачем торопишься? Называй свою цену.

— Называть? Не нужна нам твоя зажигалка. Точка. — Стас открывает входную дверь.

— Четыреста пятьдесят, — бросает нам в спину дуканщик.

— Хуб аст (хорошо), — Стас поворачивается к дуканщику, который довольно потирает руки, в предчувствии прибыли.

Четыреста пятьдесят афгани — хорошая цена, очень хорошая.

Выдержав паузу, Стас добавляет:

— За сто пятьдесят — возьмем.

Лицо торговца вытягивается, восторг сменяется разочарованием. На него жалко смотреть.

— Зачем обижаешь, уважаемый? Из Пакистана товар дорого везти. Пакистан берет, душман берет, шурави берет. Все берет деньги. Бача кушать хочет, — ноет дуканщик.

— Ты это кого с душманами сравниваешь? — Стас грозно смотрит на афганца.

— Нет, нет! — машет продавец руками, понимая, что дал маху. — Шурави хорош. Очень хорош.

— Без тебя знаем, какие мы… И на жалость нечего давить. За счет шурави и живете. Двести пятьдесят афгани даю за зажигалку, последняя цена.

Дуканщик выпрямляется, куда делся его жалкий вид? Уверенный, спокойный взгляд. Артист! Купился я на твою игру. Впредь — наука. Да, торг — это великое искусство!

Сошлись, на двухстах восьмидесяти афгани. Заплатив, выходим из дукана. Продавец что-то ворчит себе под нос.

— Стас, у меня голова разболелась от ваших разборок. Стоило торговаться? Сам же сказал, что зажигалка плохая.

— Стоило, стоило! Говорить — не значит думать! Зажигалка хорошая. Такую меньше чем за четыреста афгани не отдадут, можешь проверить. Запомни: в Афганистане хорошую вещь можно за полцены купить. Зажигалка — это так, мелочь, что-то вроде урока для тебя.

— Хороший урок, спасибо!

* * *

Стас еще в течение часа давал мне урок и по «разграблению» дуканов.

После покупок зашли в шашлычную. Съели по паре шашлыков, по лепешке — с пылу с жару они очень вкусные. Запили все баночным пивом.

У нас было традицией, будучи в Кабуле, заходить в заведение.

Шашлычные — маленькие, на три-четыре столика, но по афганским меркам чистые, уютные. Всегда играет восточная музыка, тихая и очень мелодичная. Лепота! Душа отдыхает. Официантами там работали бачата двенадцати-четырнадцати лет. Как только очередной посетитель покидал шашлычную, они тут же ныряли под стол, заглядывали под стулья, проверяя, не оставлен ли там «подарок», и только потом убирали со стола. Шустро работали. Нашим официантам у них бы поучиться сервису.

Однажды мы зашли в шашлычную и встали как вкопанные. Из динамиков японского магнитофона доносился хриплый голос Владимира Высоцкого: «Ах, какая же ты близкая и ласковая! Альпинистка моя, скалолазка моя!»…

Ком застрял в горле. Родиной дохнуло. У многих из нас Высоцкий в Афганистане был популярен. Его песни удивительным образом вписывались в нашу жизнь. Кассеты с его песнями свободно продавались в дуканах. Афганцы, которые в свое время учились в Союзе, тоже их уважали, а вот на ташкентской таможне кассеты с песнями Высоцкого изымались. Запрещено было их ввозить в Союз. Не глупость ли?

* * *

Удалось пообщаться с Олегом и Женькм. У них все нормально. Работают в зоне «Центр» (окружение Кабула). Живут в общежитии, но до Нового года каждому обещали по трехкомнатной квартире. Не хило!

Узнал новости про ребят. Серега в Фарахе, Виктор в Хосте. Остальные кто на востоке, кто на севере Афганистана. По всему Афгану разбросало нашу группу. Через Олега познакомился с земляком, Виктором, он тоже в зоне «Центр» работает. От него я и узнал, что был распределен в Кабул. Виктор предложил помощь с переводом в столицу, но я, поблагодарив, отказался.

— Витек, спасибо за предложение, но на войне лучше выгоду не искать — собственно, как и в мирной жизни. У меня свои принципы, стараюсь их не менять. Опасно в Кандагаре? Да. Но и в Москве можно от поноса помереть. Видимо, судьбой дано, чтобы я служил в Кандагаре. Сложно, но ничего. Ребята хорошие, надежные. Шеф толковый, лишний раз не напрягает. С афганскими товарищами проблем нет. Работаем. С военными у нас полный контакт. Они нам, мы им помогаем. А какая баня в «Урагане»! Давай лучше ты к нам. Не пожалеешь!

— Нет. Я уж лучше здесь, в Кабуле, послужу.

Послужил…

— Сел в машину, начал сдавать назад — взрыв, — рассказал мне Виктор через год при встрече. — Больше ничего не помню. Два часа пролежал без сознания, потом полгода в госпитале лечился. Сильная контузия. Голова постоянно гудит, словно рой пчелиный, болит — мочи нет. Хорошо, что дали дослужить, хоть немного денег подзаработаю. Спишут, и что тогда? У меня жена и двое детей. Вот такие дела, земляк.

Вот она, судьба. Я в Кандагаре гепатитом отделался, а Виктор… Чего скрывать, в Афганистане я боялся оказаться нетрудоспособным. На помощь государства рассчитывать не приходилось…

За два дня управились со всеми делами. На третий день в восемь часов утра вылетели в Кандагар. До свидания, Кабул. Мира и спокойствия тебе.

Глава 8 У Белуджей[19]

В Кандагаре приземлились часов в десять. В аэропорт приехала почти вся группа, был выходной день.

— После того как разгрузимся, шеф велел собраться у него на вилле, — предупредил всех Женька-борода.

— А в чем дело? — спросил кто-то.

— Не знаю. Шеф сам все объяснит.

Что еще за новости? Не люблю я эти неожиданные вводные. После Кабула неплохо бы отдышаться. Что гадать? Через час все узнаю.

Часам к двенадцати Стас раздал всем продукты, деньги, заказы. Забрали пайку шефа и пошли к нему на виллу. Собралась почти вся группа — и «старички», и «молодые». Нас, недавно прибывших, оказалось четверо.

Шеф был серьезен. Таким я его еще не видел. Что же случилось?

— Надо выполнить одно мероприятие. Не скрою, дело серьезное, даже опасное, но приказывать никому не могу. Нужно пять-шесть добровольцев. Со мной поедут Евгений, Тахир и Стас. Остальные — решайте сами.

Молчание. Все обдумывают слова шефа. Я тоже. Честно говоря, героической личностью я себя не считал, но и трусом не хотелось выглядеть.

— Игорь Митрофанович, можно мне? — робко спрашиваю я.

Посмотрел на Тахира. Тот ободряюще подмигнул.

— Если, конечно, можно, — добавляю увереннее.

— Хорошо, — сказал шеф. — Еще кто?

Вызвались Володя и Петр Сергеевич.

— Кто не задействован, — свободны. Остальные — «по коням».

Взяв автоматы, сели в машины. В первой — за рулем шеф, во второй — Стас.

Спрашиваю Тахира:

— Объясни, в чем дело. Шеф уж больно серьезен был, меня терзают смутные сомнения.

— Правильно терзают. До сих пор еще не изучил шефа? — вопросом на вопрос отвечает Тахир. — По лицу вижу, всерьез воспринял его речь.

— Аж мурашки по коже пробежали. На «вшивость» проверял? Тоже правильно. А все-таки, в чем дело? — переспросил я.

— К белуджам — едем. Мы у них уже пару раз были. Есть на что посмотреть. У нас с ними договор по охране дороги на Кандагар. Хорошо работают. Последнее время значительно спокойнее стало.

К белуджам так к белуджам. Героические подвиги оставим на потом.

* * *

На выезде с территории гарнизона нас ждали комбриг и Наталья — директор бригадного магазина. Шеф пригласил их поехать с нами.

К селению белуджей подъехали минут через тридцать. Навстречу вышел сам вождь — Якуб Хан. С ним два сына, переводчик и человек двадцать аксакалов из племени.

Якуб Хан — крепкий мужик лет пятидесяти, с темной, как смоль, окладистой бородой (белуджи пользовались хорошей краской для волос).

Поздоровались. На Востоке принято здороваться, прижимаясь щекой к щеке, при этом, не слушая друг друга, спрашивать: «Как здоровье? Как самочувствие? Как жизнь? Все ли хорошо?»

После взаимных приветствий Якуб Хан пригласил нас на свадьбу одного из своих многочисленных родственников. Интересно было узнать, что собой представляет белуджская свадьба! Это вам не по «ящику» «Клуб кинопутешествий» смотреть.

Автоматы при себе оставили только Тахир и Женька — для солидности. Они вроде телохранителей шефа.

Свадебное торжество проходило метрах в пятистах от селения, фактически в пустыне. Народу было много, но ни столов, ни закуски, как это принято на свадьбах, я не увидел. Народ чинно сидел в большом кругу. Метров за сто до празднующей публики прямо над моим ухом раздается оглушительный выстрел. От неожиданности даже приседаю к земле. Поворачиваю голову назад. Молодой белудж, подмигивая мне, перезаряжает «бур». Снова выстрел.

Мне доводилось стрелять из различного вида стрелкового и охотничьего оружия, но такой грохот, который издавал «бур», слышу впервые. Жуть!

Жмусь ближе к Якуб Хану. Похоже, стрельба над ухом ему тоже не очень. Машет рукой на молодого белуджа: «Пошел вон!» А тот, не слушая вождя, знай себе палит в воздух. Палят белуджи из «буров». Палят Женька с Тахиром из автоматов. Грохот стоит неимоверный.

Минут через пять активной стрельбы все затихает. Тахир поясняет:

— У белуджей, и не только у них, на свадьбе принято приветствовать молодых стрельбой.

Хороший обычай… А как кого спьяну качнет?

Навстречу нам с земли поднялись человек тридцать белуджей, поздоровались. Подбежали не менее сорока сопливых ребятишек. Пришлось облобызать и их. А если бы пришлось здороваться с крепким поцелуем, как это было принято в Политбюро?.. Остальных участников торжества приветствовали просто кивками.

Расселись прямо на земле возле Якуб Хана. Жених с невестой в национальных одеждах сидят напротив нас метрах в пятидесяти. Вокруг них ближайшие родственники.

После того как вождь благословил молодых, началось свадебное торжество. Белуджи что-то говорили, пели. Минут через двадцать около тридцати молодых белуджей образовали круг, взявшись за плечи. Высоко поднимая ноги и выкрикивая: «Ох! Ах! Их! Ух!», они начали медленно двигаться по кругу, постепенно набирая скорость. Все быстрее, быстрее, быстрее… И вот они уже слились в одно целое. Зрелище завораживающее! Снова начинается стрельба. Причем стреляют не только зрители, но и танцующие, которые, похоже, слабо понимают, что происходит. Они в трансе! Что-то захотелось на виллы, домой… Смотрю на шефа, Стаса. Похоже, они думают о том же. Якуб Хан встает, давая понять, что нам пора. Попрощавшись, уходим. За спиной слышны крики, выстрелы. Снова иду рядом с вождем. Мало ли чего?

— Быстро ориентируешься, — говорит Тахир, также стараясь держаться ближе к Якубу.

Кому охота получить шальную пулю? Да еще на свадьбе?

* * *

Минут через десять зашли в резиденцию вождя племени. Резиденция! Сарай, сложенный из саманного кирпича. Дверь и окно. Внутри пусто. На стене портреты: В. И. Ленин, справа от него Якуб Хан, слева М. С. Горбачев. Чем не Маркс, Энгельс, Ленин?

Принесли подушки, чтобы удобнее было сидеть. Белуджи сняли с себя покрывала и расстелили на пол — это стол. Покрывало белуджей, афганцев — универсальная вещь. Оно спасает от дождя, холода. Служит и столом, и кроватью. Им можно вытираться как полотенцем и протирать машину. Одним словом, вещь…

На «стол» белуджи поставили стаканы, в которые, кажется, можно наливать кипяток без заварки. Кучками выложили восточные сладости.

Сергеевич недоверчиво берет стакан в руки, смотрит на меня: «Как из него пить?» Ставит стакан на место. Моментально молодой белудж берет его стакан, немного поплевав, протирает тем же покрывалом и ставит на «стол». «Русский чисто любит». Вот это реакция!

За время пребывания в Кандагаре я уже успел отметить, как четко афганцы фиксируют любое наше изменение в поведении, любую интонацию в голосе, и не дай Бог, если они почувствуют, что ты с ними неискренен. Внешне ничем себя не проявят, наоборот, будут говорить, какой ты «великий и ужасный», но при случае…

«Вот так теперь и пей», — так же молча улыбаясь, отвечаю Сергеевичу.

На подносе принесли мясо — «шашлык по-белуджски». По вкусу это что-то невероятное. К сожалению, съели немного. Для белуджей мясо — праздник, неудобно их объедать.

Впоследствии я много раз пытался изучить процесс приготовления шашлыка. Как можно приготовить такие большие, граммов по четыреста, куски мяса? Но белуджи вежливо скрывали свой секрет. Единственное, что мне удалось увидеть, — это большие куски мяса, насаженные на деревянные колы, воткнутые в землю вдоль канавок с углями.

Принесли три бутылки водки на двадцать человек. Тахир, он сидит слева от меня, справа — Наташа, шепчет:

— Санек, это впервые. Раньше только чай подавали.

— Тахир, вождь понимает, какой важный гость к нему пожаловал, — шутливо распрямляю грудь.

Выпили. Якуб Хан начал рассказывать шефу о своих проблемах. Просил машину, оружие, продовольствие. Шеф в свойственной только ему манере обещал помочь.

— Якуб Хан, — говорит он, — я вылетаю в Союз, руководству о твоих проблемах обязательно расскажу. Считай, что «уазик» у тебя уже есть.

Принесли еще водки. Снова выпили.

— Что там «уазик», я тебя в Москву возьму для встречи с Горбачевым.

Белуджи — да и афганцы — почему-то считали, что любой из нас мог запросто встретиться с руководителем страны.

На «столе» появились еще две бутылки. Игорь Митрофанович разошелся.

— Да что там Москва! Мы с тобой, Якуб Хан, еще в космос полетим!

Кусок мяса выпал из широко открытого рта вождя. Белуджи замерли, взялись за «буры».

Тахир шепчет:

— Игорь Митрофанович, не нужно про космос.

— А что такое?

— Потом объясню, но, прошу, не нужно.

В переводе с языка дари «кос» — это женский половой орган. Представляете? Вы пригласили друзей в гости. Кормите, поите, развлекаете, а в итоге? В итоге вместо слов благодарности вас отправляют подальше к маме. Дома еще можно стерпеть, в крайнем случае дать в лицо! Но на Востоке со словами женского рода надо очень аккуратно обращаться.

Тахир что-то пояснил Якуб Хану, тот громко засмеялся, за ним остальные белуджи. Нехорошая ситуация разъяснилась.

— Что-то произошло? — настороженно спрашивает меня Наташа, вытирая руки носовым платком.

— Да так. Ничего особенного. Еще немножко, и из нас самих бы шашлык приготовили… Шутка. Я вижу, тебе мой платочек пригодился? А ведь это у меня последний был. Где теперь брать? В магазине вы нас не отовариваете, — шутливо ворчу я.

— Не переживай. Решим вопрос, — отвечает Наталья. — Завтра приходите в магазин.

Вышли покурить. Возле дома аксакалы доедают мясо. Что-то поднос и кости мне знакомы… Как-то стало не по себе.

На виллы вернулись часов в пять.

— Как? — спросили сотоварищи.

— Еле отбились, заработали по ордену…

На следующий день были в магазине с Тахиром и Стасом. Я сфотографировал продавщиц на рабочих местах и через пару дней отнес фотографии. Контакт был налажен.

Глава 9 Снова в Кабуле

— Ну? Пришла? Нет?

С надеждой смотрим на Володю-шифровальщика. Тот отрицательно качает головой:

— Пишут.

— Ты же нас без ножа режешь! Сегодня уже 27 декабря, — мы с Тахиром наседаем на Володю.

— Без вас знаю, какое сегодня число. В чем я виноват, если эти… нехорошие начальники в Кабуле про нас совсем забыли? Уже четыре телеграммы отправил. Может, мне охота встречать Новый год без продуктов и шампанского? — Махнув рукой, Володя пошел к себе.

За последние десять дней это была уже четвертая телеграмма в Представительство с просьбой разрешить вылететь в Кабул за продуктами. Но ответа не было. Как известно, без разрешения покидать место дислокации мы не имели права.

Да, ситуация… А через четыре дня Новый год — а в холодильнике, кроме холода, ничего, а Тахир в отпуск собрался… Сплошные «а».

— Поликарпович, надо что-то делать.

— Хорошо, — соглашается Володя. — Если завтра телеграммы не будет, полетите под мою ответственность.

— Завтра?! — переспрашивает Тахир. — Завтра уже двадцать восьмое число. Мне, что, Новый год в «родном» афганском небе встречать? Нет, не согласен я. Завтра, — смотрит на меня, — будет телеграмма, не будет — летим любым рейсом!

Я развожу руками — надо так надо.

Откровенно говоря, желания лететь в Кабул в таком цейтноте у меня не было. Отсутствие разрешения меня не пугало — дальше Кандагара не пошлют. Просто в ноябре я со Стасом уже летал в Кабул за продуктами. Хлопотное это дело. Да и лишние взлеты — посадки тоже ни к чему. Но я обещал Тахиру проводить его в отпуск и помочь с покупками подарков для родственников, а родственников у него — половина Таджикистана, а с учетом того, что он парень щедрый, то работы дня на два, не меньше.

* * *

Утром следующего дня мы с Тахиром, прихватив на всякий случай вещички, были в аэропорту. Нам не повезло: комендант сказал, что борта не будет. Афганцы обнадежили, пообещав борт, но не ранее пяти часов вечера.

Нам категорически было запрещено летать на афганских самолетах, но обстановка не оставляла выбора. Как говорится: впереди — огонь, позади — море. Поликарповичу про самолет решили не говорить, зачем лишний раз волновать хорошего человека. Среди афганцев тоже не стали афишировать свой полет, предупредили только двоих наших сотрудников из Управления МГБ, которые летели на учебу в Союз.

По техническим причинам вылет задерживался. Наконец, около семи часов вечера началась посадка. Сначала загрузили два больших ящика.

— Боеприпасов нам еще не хватало, — проворчал я.

Настроение было скверное. Еще бы, целый день мотались с виллы в аэропорт, с аэропорта на виллу… Нет ничего хуже, чем ждать да догонять.

— Не переживай. Эти боеприпасы уже не взорвутся, — ответил на мое ворчание Тахир.

Удивленно смотрю на него. Наконец до меня доходит, что это за груз. Афганского «Черного тюльпана» нам недоставало…

Тахир молча смотрит на меня: «Тебе решать. Можешь не лететь. Я один полечу».

— А чего решать? Все уже решено, отступать некуда. Слово мужчины — закон, — вслух отвечаю я. — Но, по-моему, это полнейший идиотизм — из-за продуктов лишний раз испытывать судьбу… Молчу, молчу, больше ни слова. Язык голову бережет, — поймав взгляд Тахира, подмигиваю. — Не сердись. Давай со Стасом на дорожку по пять капель примем.

Выпили, закусили, попрощались. Стас — на виллу, мы — в Кабул.

Самолет загрузился под завязку. Рампа грузового люка закрылась, но не до конца — осталась щель с кулак; с ней и полетели. Летим. На высоте шесть тысяч метров почти всех пассажиров — афганцев начинает тошнить. Причем сильно. Афганцы вообще плохо переносят полеты.

«Боеприпасы» оказались не первой свежести. Воздуха не хватает. Запах стоит столбом, аж глаза режет! Хорошо, что перед полетом приняли по рюмочке, на свежую голову лететь — беда. Скорей бы посадка!

В Кабуле приземлились около десяти часов вечера. Спросили у афганских летчиков, в какой стороне советская диспетчерская. Те, удивленно посмотрев на нас — «откуда взялись?» — махнули рукой в темноту, и мы пошли.

Идем по взлетной полосе. Не видно ни зги. Вдруг раздается клацанье затвора автомата и душераздирающий окрик афганского постового:

— Дри-и-и-ш! (Стой!)

В ночной тишине от этого крика становится не по себе. Холодок тонкой струйкой сползает по спине вниз. Не хватало получить пулю в лоб от перепуганного афганского часового. От волнения, что там говорить, не только персидские, но и русские слова забыл.

Хватаю Тахира за руку.

— Родненький, ответь что-нибудь! Он же, придурок, нас со страху пристрелит.

— Запросто. Да не тряси за руку. У меня самого пятки вспотели. Надо же так орать?!

Громко, по-русски, начинаем материть часового. С русским матом афганцы еще с декабря 1979 года хорошо знакомы. Из темноты появляется фигура перепуганного часового. Увидев, что перед ним действительно шурави, он радостно здоровается.

— Салам, салам, — отвечает Тахир. — Впереди есть посты?

Афганец говорит, что еще два поста, но нам лучше заранее себя обозначить. Это мы, дорогой, и без тебя сообразили. Простились с часовым, дав ему пачку сигарет — так, на всякий случай… Другим часовым также дали по пачке сигарет.

В дежурку добрались к одиннадцати часам. Нам объяснили, что представительского автобуса уже не будет. По плану последний борт прилетел из Газни часа четыре назад. Тахир попробовал дозвониться своим знакомым, но безрезультатно. У меня тоже ничего не получилось. Все готовились к встрече Нового года.

— Что будем делать? — Тахир с прищуром смотрит на меня.

— Даже и не думай, — говорю я, глядя на него в упор.

Мы неплохо понимали друг друга. Его вопрос означал: «Надо ехать на такси».

— Даже и не думай, — повторил я, качая головой. — За один день истратить весь запас нервных клеток? Мне еще служить и служить. Не поеду, и точка.

— Нет так нет, — спокойно говорит Тахир. — До утра как-нибудь перекантуемся. Тема закрыта.

— Тахир, не обижайся. Ты — вылитый афганец. А я, хоть с бородой, хоть в чадре — шурави.

К этому времени я уже отпустил бороду.

— Думаешь, мне охота по ночному Кабулу на такси судьбу испытывать? — продолжает рассуждать Тахир.

— Ну, хитрый таджик, ты и зараза! Вроде меня и не напрягаешь, а свою линию гнешь… Хорошо. Едем на такси. Но с тебя бакшиш…[20] нет, два — за моральный ущерб.

— Заметано, — улыбается Тахир.

Честно говоря, перспектива провести ночь в аэропорту меня тоже не устраивала.

Такси поймали без проблем. Перед посадкой Тахир бросил мне:

— «ПМ» держи наготове. На всякий случай. Я пустой. По-русски лучше не говори.

— А где твой пистолет? Что на склад сдавать будешь?

— Я его когда-нибудь брал?

Действительно. Зачем нужна эта пукалка? Словом нужно убивать. Словом!

Сели в такси. По дороге Тахир с водителем о чем-то разговаривают на пушту. Вдруг он обращается к нему на английском языке. Таксист качает головой — мол, по-английски не понимаю. Тахир, поворачиваясь ко мне, тоже по-английски что-то говорит.

Что за цирк? Но интуитивно отвечаю:

— Ес оф кос, — зачем-то добавляю: — май лител френд. — И уже по-персидски: — Фарда, пандж саат бадаз зохр (завтра, в пять часов вечера)…

— …Санек, «май лител френд», — это гениально! Я чуть от смеху не описался. Хоть понял, о чем речь? — спросил меня Тахир, когда мы вышли из такси.

— Ни слова. Сам чего комедию разыграл, заподозрил что?

— Да, в общем, нет. Так, на всякий случай. Береженого бог бережет.

— Это правильно! Но со стороны мы, наверное, смотрелись как два идиота, решившие поиграть в шпионов. Кому рассказать — засмеют. Подумаешь, в час ночи по Кабулу на такси проехались…

— Лучше быть идиотами, чем покойниками.

— Очень правильная мысль. Надо запомнить. Нет, лучше записать.

Больше в Кабуле я на такси никогда не ездил. Ни днем ни ночью. Мне в Кандагаре и без этих поездок впечатлений хватало.

Глава 10 Джамшид

Утром проснулись бодренькие. Перекусили. Зашел комендант. Зарегистрировались, вечером было не до того.

В Представительство добрались к девяти часам утра. Отметились в дежурке — и по делам. Я — в кураторский отдел, сдать годовые отчеты, Тахир — в отдел кадров, узнать насчет рейса в Союз. Договорились встретиться в представительском магазине. Тахир обещал помочь загрузиться, потом в дуканы за шампанским и новогодними подарками.

В отделе было человек семь. В основном ребята из провинций. Тоже сдавали отчеты. Кому эти отчеты нужны?

Поздоровался. Один из присутствующих показался мне знакомым. Только собрался с ним поговорить, как в кабинет почти ворвался мужчина лет пятидесяти, в костюме и при галстуке.

— Кто из Кандагара?

Я встал. Представился, как положено, по форме.

— Как ты попал в Кабул? — начальствующим тоном с явным раздражением спрашивает он меня. И, не дожидаясь ответа, почти кричит: — Что себе позволяете? Совсем в провинции от рук отбились… Героев из себя строят… Мы еще разберемся, как ты в Кабул прилетел!

— Во-первых, не «ты», а «вы». Я с вами на вилле в Кандагаре чай не пил. Да и в Кабуле не собираюсь. Во-вторых, сел в самолет и прилетел.

Начинаю «закипать».

— Сел в самолет и прилетел, — передразнивает меня человек в костюме. — Кто вам разрешил? Мы о вашей безопасности заботимся, а вы летаете без разрешения на чем попало.

Лучше бы я этого не слышал.

— За нашу безопасность печетесь? — сжимаю кулаки. — Да наша безопасность у нас между ног стоит.

Не замечая, как кто-то хихикнул, продолжаю наседать:

— Легко заботиться, сидя в теплых кабинетах… Лучше бы с машинами помогли. Не машины — развалюхи! На них ездить нельзя. И телеграммы, которые вам посылают, нужно читать, хотя бы иногда. За две недели ни на одну мы не получили ответа. Что прикажете делать?

Явно не ожидая такого напора, он начинает оправдываться:

— Вы считаете, что только в провинциях работают. А не знаете, сколько в Кабуле работы?

— Ну-ну, мы пахали, я и лошадь, — огрызаюсь я. И тут меня понесло: — Вы сами кто будете? Расшумелись, как на митинге. Представьтесь!

— Я начальник кураторского отдела полковник Дураков. Сейчас же напишите объяснительную записку о своем поведении. — Он переходит на визг.

Спокойным тоном, а сам еле сдерживаясь, отвечаю:

— Писать я ничего не буду. Готов изложить ситуацию лично руководителю Представительства генералу Зайцеву. Виноват — накажет. Нет — вам придется извиниться, публично.

— Завтра в девять утра быть в Представительстве!

Дураков вышел, громко хлопнув дверью. Я сел на стул, мысленно зачем-то ругая Тахира. Вспомнились наставления Витька-пограничника: «Санек, в нашей службе два препятствия: надолбы и долбо… Если первое препятствие можно обойти, то второе — даже и не пытайся». Прав был Витек.

И так времени в обрез, а тут еще с начальством надо будет объясняться, а я этого не люблю. А кто любит?

Но объясняться не пришлось. В отличие от Дуракова, Зайцев был нормальным руководителем. С ним я встречался два раза. Первый раз — через полтора года после описываемых событий он вручал мне афганский орден «За храбрость». Второй раз — в апреле 1988 года. Он мне очень помог срочно вылететь в Союз по семейным обстоятельствам. У меня тогда была сложная ситуация. Валидол жевал горстями, добираясь до Ташкента…

— Ну, кандагарец, ты даешь! У вас все такие шумливые?

Поднимаю голову, стоит парень, с которым я собирался поговорить. Протягивает мне руку.

— Алексей, из Герата. Так что? Все такие горячие?

— Все. Только я самый смирный.

Оба улыбнулись.

— Меня Александром звать. Алексей, говоришь? Из Кемерова, да? — спрашиваю я его.

— Из Кемерова… Откуда знаешь? Мне твое лицо тоже знакомо.

— Я в Кемерове в 1980 году в командировке был, мы с вами по одному объекту работали.

— Точно! Вспомнил! Серьезное было дело; кажется, два Управления были задействованы?

— Три, — уточняю я, — да еще на контроле в Москве. Я на этом деле зрение почти потерял, и приобрел гипертонию.

— И чем все закончилось?

— Как видишь. Я в Афганистане, да еще вынужден общаться с «Дураковыми».

— Серьезно?

— Шучу, конечно. «Объекта» проверки наставил на правильный путь, у меня с ним позже сложились хорошие отношения. Отучился три года в КАИ. Получил квалификацию референта-международника — и в Афганистан. С сентября этого года в Кандагаре, налаживаю «международные отношения» с душманами. В Кабул, будь он неладен, приехал товарища в отпуск проводить да продуктами заправиться.

— Слушай, Александр, ты чего Дуракову про безопасность между ног брякнул? — улыбаясь, спрашивает Алексей.

— Нелепо получилось. Я имел в виду автоматы, которые мы ставим между ног, когда в машинах в город ездим. А вы что подумали?

— Мы правильно подумали. А вот у Дуракова, наверное, мозги кипят… Но ты не переживай, его в Представительстве всерьез никто не воспринимает, Зайцев на порог кабинета не пускает. Ты в точку попал, когда сказал, что лично готов встретиться и все доложить руководству. К тому же Дураков через две недели уезжает в Союз. Он рапорт подавал, просил еще на год оставить в Афганистане, но ему отказали, вот он и бесится.

— За подобные рапорты под суд надо отдавать, за измену Родине, — вставил я.

Все засмеялись.

— Слушай, Алексей, пару месяцев назад слышал рассказ одного парня из Герата… — Я начал его описывать. Но он, прервав меня, настороженно спросил:

— Тебе он зачем?

— Понимаешь, он такие страсти про Герат рассказывал… Просто ужас! На каждом шагу мины-ловушки, засады, похищения и прочее. У вас действительно в Герате все так серьезно?

— Я слышал, в Кандагаре вам «духи» тоже скучать не дают? — вопросом на вопрос отвечает Алексей.

— Стреляют, — говорю.

— И у нас стреляют. Всякое бывает. А у парня просто «крышу снесло». Последнее время его больше чем душманов боялись. Свою комнату гранатами обвесил… Со всяким может случиться.

— Да, война здоровья не прибавляет… Вечером посидим, пообщаемся?

— Согласен, если не улечу. Неделю в Кабуле торчу, надоело. Кабинетным воздухом тяжело дышится. Свободы хочется.

Пообщаться, к сожалению, с Алексеем не удалось. Днем он улетел в Герат. Больше я его не встречал. Правда, в 1988 году, по возвращении из Афганистана, еще раз от жены услышал о нем. Да, да, именно от своей жены — Нины. А дело было так.

К нам домой зашла в гости знакомая жены по работе. Разговорились. Оказалось, что и у нее, и у нас в Кемерове есть знакомые.

Женщина восхищенно рассказывала о своих кемеровских друзьях:

— Алексей, он работает в КГБ, и его жена, Наташа, такие хорошие люди. А Алексей — просто умница. Знает персидский язык, сейчас служит в Афганистане в Герате.

И тут она увидела на книжной полке русско-персидские словари.

— И твой?

— И мой. Все они, умные да хорошие, в Афганистане, — ответила Нина. — В Кандагаре служит. Недавно в газете прочитала, что в городе душманы взорвали мечеть, так всю ночь проплакала. А муж советует поменьше телевизор смотреть и газеты не читать. Пишет, что у них жизнь — сплошной курорт. Представляю, какой там курорт.

Вот такие встречи в жизни случаются.

* * *

Собрался идти в магазин, но меня остановил Виктор, наш куратор.

Разговор он начал издалека. Как здоровье, как в Кандагаре, как обстановка в группе и тому подобное? Я догадывался, к чему он клонит, а поскольку времени у меня не было, прямо заявил:

— Витек! Готов служить верой и правдой. Тебе на Поликарповича бумагу написать? Диктуй.

— Ну, зачем ты так… Сам понимаешь, существует порядок. Факт нарушения есть? Есть. Нужна объяснительная записка. Такой порядок.

Боже ж ты мой! Факт нарушения! Да неизвестно, что с нами через день или час может случиться?! Вот уж действительно: «коту делать нечего…».

Но Виктор был нашим куратором, огорчать его не следовало. Поэтому я написал: «Разрешения на вылет в Кабул не получал. В нарушение инструкций вылетел без разрешения с указания и под личную ответственность исполняющего обязанности руководителя оперативной группы зоны «Юг» Поликарповича». Немного подумав, добавил: «Считаю, что необходимо четко выполнять указания Кабула».

— Как подписывать? Своей фамилией или псевдонимом?

— Кончай ерничать. Ну, пока, до связи. Что нужно, обращайся.

Витек был доволен — приобрел «информатора». Я тоже. Теперь буду знать, что интересует наших кабульских руководителей. Еще неизвестно, кто для кого будет полезней.

* * *

В кассе Представительства получил деньги на всю группу, рассовал их по карманам — и в магазин. Там почти никого не было. Так, одиночки. Продуктов на группу никто не получал — видимо, все провинции уже отоварились.

Выложил списки и доверенности на прилавок, и пошла работа. Банки с тушенкой, рыбой, молоком быстро перекочевывали из склада магазина в приготовленные мною ящики. Дело дошло до пива. По случаю Нового года руководство выделило по две банки на брата, стоимостью по восемьдесят афгани. Приятная новость, если учесть, что в дукане пиво стоило четыреста пятьдесят афгани. Пиво было голландское. Банки красочные, но содержание в них — среднего пошиба.

Называю фамилию Володи-шифровальщика, но слышу в ответ:

— А он уже получил. Причем на себя и свою жену.

— Когда успел?

— Неделю назад, вот и подпись есть.

Чудеса! Оказывается, Володя, которому запрещено и от виллы-то далеко отходить, слетал в Кабул и получил пиво на себя и на жену, которая живет в Москве…

Пытаюсь все перевести в шутку.

— Извините. Он никак не мог получить продукты, поскольку…

Но продавщица меня обрывает:

— Что вы мне голову морочите? Вот фамилия, вот подпись.

Действительно, в ведомости напротив его фамилии стояла подпись. Да у меня что сегодня — день встреч с придурками? Начинаю нервничать, но как можно спокойнее объясняю Клаве — продавщице, кто такой шифровальщик. Клава, ее спокойствию позавидовал бы сам Штирлиц, с репликой: «Ой! Наверное, не там поставили подпись», — выдала мне пиво.

Настало время получить продукты на себя. Оказалось, что и я пиво получил неделю назад. На себя и жену.

После моего настойчивого, но вежливого пояснения, что я — это я, продавщица, с той же невинностью пропев: «Ой! Снова ошибочка вкралась», выдала мою порцию.

Набираюсь наглости, спрашиваю:

— А на Володину жену и на мою?

Глядя на мой решительный вид, Клава выдает еще четыре банки.

Да, ребята, здорово вы здесь устроились! Из-за пива… Лучше промолчу.

Месяца через четыре я узнал, что Клаву наградили медалью «За боевые заслуги». Может, это были сплетни, не знаю. Но на душе от такой новости стало совсем грустно. Разве ж так можно?

Почти каждую неделю через Кандагар проходили наши колонны, а это серьезное мероприятие. Но у наших, восемнадцати — двадцатилетних солдатиков — водителей я никаких медалей не видел. А операционные и реанимационные сестрички?! Скольких наших ребят вытащили с того света. Кому довелось видеть тяжело раненных бойцов, знает — это зрелище не для слабонервных. О сестричках, а тем более о врачах, которые за операционными столами вели тяжелые бои за возвращение матерям — сыновей, женам — мужей, толстые тома нужно писать, памятники при жизни ставить! Но и у них я не часто видел ордена и медали на груди…

Обидно. Но я уверен, что для них спасенная жизнь — лучшая награда. И это — главное. Все остальное — пена как на кружке пива; сдул ее — и можно пить.

* * *

Почти упаковал продукты, как в магазин вошли Тахир, Нур, Олег. Поздоровались. Олега с Нуром всегда рад видеть.

Тахир сообщил, что завтра будут два борта: утром — в Союз, а после обеда — в Кандагар. Отлично! Кабул начинал утомлять.

Продукты отгрузили в гостиницу. Нур с Олегом, пообещав, что завтра помогут с погрузкой, удалились по своим делам. Мы с Тахиром рванули в дуканы. Время поджимало.

По дуканам прошлись ураганом. Часа за три купили все, что Тахир запланировал. Я тоже купил все, что заказывали ребята. Стасова наука очень пригодилась.

При покупке подарков для родственников и знакомых Тахир полностью доверялся моему вкусу, но когда дело дошло до тканей, все изменилось.

— Тахир, кому ты это все покупаешь? Родственникам или врагам? — горячился я. — В кошмарном сне такие расцветки не привидятся. Смотри, сколько красивых нежных тканей… Давай выберу.

— Нет, Санек, тут ты мне не советчик. Я знаю, что нужно. Можешь пока отдохнуть.

Тахир, улыбаясь, продолжал выбирать ткани, а я зашел в соседний дукан.

Познакомился с дуканщиком-Джамшидом. Как выяснилось, он закончил ВПШ.[21] В Кабуле был большим партийным начальником, но бросил политику и занялся коммерцией. Товар у него был качественный. Дела шли хорошо — конечно, во многом благодаря шурави. Откуда у простых афганцев деньги?

Дуканщика удивило, что я обратился к нему на персидском языке. Похвалив мое произношение — а хвалить они умеют, — он поинтересовался, где я выучил язык. Ответил, что в Ташкенте (не диплом же об окончании КАИ показывать).

Я тоже не остался в долгу, сказав, что он прекрасно говорит по-русски. В общем, кукушка хвалит петуха…

Знакомством оба были довольны. Джамшид даже пригласил меня на свою свадьбу, но я вежливо отказался, сославшись на то, что сегодня улетаю в Кандагар. Узнав, что шурави из Кандагара, он еще больше проникся ко мне уважением, это было видно по его поведению.

Приятно, что хоть афганцы нас, провинциалов, по достоинству оценивают.

— А сколько вам лет? — поинтересовался я. — Не поздно жениться?

Мне показалось, что ему лет за пятьдесят, а для афганцев это солидный возраст. В горотделе в Кандагаре работает дед: чай вскипятить, пол подмести, ну и тому подобное. Я думал, ему лет семьдесят пять, не меньше, а он оказался ровесником нашего шефа и Петра Сергеевича, которым около пятидесяти. В Афганистане пятьдесят лет — уже старик.

— Сорок семь, — ответил Джамшид, — но это у меня будет третья жена.

— А ей? — спросил я, хотя про жен в Афганистане спрашивать было не принято. Возрастом, здоровьем коровы, козы можно интересоваться, но жены — табу. Поэтому я извинился, прежде чем спросить про жену, понимая, что, учась в Москве, он немножко обрусел.

Невесте оказалось четырнадцать лет, и она из хорошей семьи.

В разгар нашей с афганцем беседы заглянул Тахир:

— Санек, пойдем, поможешь с погрузкой.

Попрощавшись с дуканщиком и пожелав ему сына от молодой жены, я вышел из дукана.

— Ты что, на всю Таджикскую Советскую Социалистическую Республику ткани набрал? — спросил я, глядя на огромную кипу, лежащую на прилавке. — Нам караван верблюдов понадобится, чтобы все это переправить в гостиницу.

— Ничего, управимся. Земляк на машине подъехал.

Управились за час, потом еще часа два упаковывались. Освободились часам к семи вечера. Устали капитально. Было одно желание — завалиться в кровать.

— Тахир, давай больше никуда не пойдем. Ничего неохота. Ни гостей, ни в гости. Посидим, по рюмочке за уходящий год примем. А? Гостиница совсем опустела. Думаю, шумных встреч не предвидится.

— Честно говоря, мне тоже никуда неохота идти. Это у меня второй Новый год в Афганистане, есть что вспомнить.

Мне показалось, что последние слова Тахир произнес с грустью.

Да, затягивает Афганистан. Я всего-то три месяца как из Союза, а днем подумалось: «Скорей бы домой, в Кандагар». Вот и Кандагар родным домом стал… А как же? Где родные, друзья — там и дом.

Война — она та же жизнь, только быстротечней. На войне хороший человек становится еще лучше. Плохой… не будем о плохом. На войне острее чувствуешь, что ты — Человек и ты — смертен. А поэтому — живи по — человечески и не мешай жить другим.

Посидели хорошо. Много друг другу рассказали о себе. В конце беседы были уверены, что знакомы с детства. Передал Тахиру чеки для Нины, на подарки к Новому году ей и сыновьям, Сережке с Андрюшкой. Спать легли часов в двенадцать…

Утром следующего дня проводил Тахира. Самолет, отстреливаясь ракетами-ловушками, сопровождаемый нашими «вертушками», взял курс на Союз.

Мягкой посадки тебе, Тахир! До встречи в Кандагаре!

Глава 11 Новый год!

Борт на Кандагар перенесли на следующий день.

Еще целый день в Кабуле. Тоска. Друзья предлагают остаться на Новый год. Может, остаться? Нет, нельзя, ребята ждут. В дежурке заверили, что борт обязательно будет…

Прибыл в Кандагар 31 декабря 1985 года, в 11 часов по местному времени. Ребята уже и не чаяли меня увидеть в этом году. А я появился как добрый Дед Мороз с подарками. Все были счастливы.

Женька-борода куда-то исчез и через двадцать минут появился с большой елью на плечах. Где только он ее раздобыл? В подобных делах он был большой спец.

Стас передал мне письма, в мое отсутствие он забирал почту. В семье и у родителей все нормально. Поздравляют с Новым годом.

Настроение поднялось. Вдохнул воздух, выдохнул. Еще раз, — полной грудью! Выдохнул. Где-то, в районе вертолетного полка, ухнули разрывы снарядов. Наконец-то дома! Хорошо!

Сбегал на седьмую виллу. Поздравил ее жильцов с Новым годом, сказал, чтобы приходили за продуктами. Передал Галине и Иришке новогодние подарки. Посидеть отказался, некогда, нужно раздать продукты и деньги. Ребята истомились. Пообещал еще зайти до двенадцати ночи.

* * *

— Как слетал? — спросил Поликарпович, получая свой заказ.

— Нормально. Только вот меня заставили написать на вас докладную.

— И что, написал?

— А куда было деваться? Так насели…

Я почти дословно рассказал все, как было, только умолчал про нашу с Виктором договоренность.

— Как, говоришь, нашего куратора зовут? — переспросил Поликарпович.

— Виктор, — сказал я и на всякий случай добавил: — Он про вас ничего плохого не говорил. Служба у него такая, бумаги подшивать.

— Виктор, — задумчиво повторил он.

Тогда я еще не знал, что Поликарповича переводят в Кабул начальником кураторского отдела вместо Дуракова. Вот как все обернулось…

— Ну, что, орлы, по рюмочке? Проводим старый год — и по домам, — предложил кто-то.

Так и сделали. Выпили по рюмке и разбежались по виллам. А мне еще с продуктами и деньгами разбираться.

Стол накрывали без меня.

* * *

Новый год в Афганистане! Словами это зрелище не передать, пером не описать. Это надо видеть! Это надо пережить!

Сибиряки мне могут возразить: «А Новый год в Сибири? Чем не зрелище?» Да, Новый год в Сибири, действительно, впечатляющее зрелище! Когда на морозную заснеженную улицу после двенадцати часов ночи вываливают жильцы домов. В воздух взлетают ракеты, приобретенные в одной из воинских частей. Прохожие обнимаются, целуются. Угощают друг друга сибирскими пельменями, приготовленными из лосятины, свинины, медвежатины; солеными бочковыми огурчиками, хрустящей квашеной капустой — и, конечно, самогоном, выгнанным по индивидуальным рецептам. Водка обязательно есть, но самогон лучше! С ледяных пятиметровых горок со свистом, песнями, веселыми криками скатываются тридцать, сорок и больше человек. Во время спуска можно приобрести (потерять) что угодно: шапку, шарф, часы, вставные челюсти. Красота!

Я много раз, во время учебы в Москве, с восхищением рассказывал своим товарищам о сибирском Новом годе. Но Новый год в Афганистане по эмоциональному подъему, торжественности, великолепию сравним лишь с Салютом Победы 1945 года (да простят мне такое сравнение глубокоуважаемые мною ветераны Великой Отечественной войны).

Подготовка к Новому году начинается задолго до 31 декабря. Жилые помещения — виллы, модули, бочки — украшаются: гирляндами, снежинками, фигурками зверей. Все это искусно изготовляют солдаты — умельцы из гильз, банок из-под «SISI» (содовая вода), пластмассовых пакетов для переливания крови и прочего подсобного материала.

Политработники подразделений при поддержке особистов проводят в гарнизоне рейды по уничтожению самогонных аппаратов, но парочку хороших оставляют для собственных нужд. Готовятся майонезы для салата «оливье», из простого печенья «печется» настоящий торт «Наполеон». Катастрофически не хватает Снегурочек. Госпиталь, медсанбат, гарнизонные магазины находятся на осадном положении.

И вот наступает Он — последний день уходящего года, 31 декабря. С утра суета. Все бегают, что-то спрашивают, уточняют, дорабатывают, допекают. Какие там душманы! Не до них. Воздух кажется наполненным тревожным и в то же время торжественным ожиданием. Но вот в небо взметнулась сигнальная ракета — это Сахалин! Старт дан! Новый год зашагал по Великому Советскому Союзу! Еще ракета — Чита! Ракета — Новосибирск! Ракета — Урал… Волгоград… Воронеж… Напряжение нарастает. До боя курантов остаются считаные минуты. Кто-то, не выдерживая, вскакивает из-за стола, хватает автомат и с криком: «Больше не могу терпеть!» — пытается выбежать во двор, но повисает на крепких руках товарищей: «Крепись, браток, уже скоро». Нарушитель спокойствия смиренно опускает голову, тихо всхлипывает.

И вот, наконец, голос Родины: «С Новым годом! Дорогие товарищи! С Новым 1986 годом! Ура!».

Оглушительное, протяжное, троекратное «У-Р-А! У-Р-А! У-Р-А!» звучит со всех сторон. В небо взлетают сотни, тысячи, сотни тысяч трассирующих пуль, снарядов, ракет.

УРА! — заработали «Ураганы». УРА! — вторят им «Грады» и «Гиацинты». Небо горит! Стоит сплошной оглушительный гул, сопровождаемый немыслимыми фейерверками. В такие моменты понимаешь: народ, который так умеет встречать Новый год, — непобедим. Канонада медленно затихает. Первая, официальная, часть встречи Нового года закончена. Автоматы ставим у стены. О ствол можно прикуривать.

Садимся за стол. Наливаем в стаканы.

— За Новый 1986 год, за родных и близких, за друзей! За наших соседей! За нас!

Кто-то с грустью произносит:

— Еще целый год служить.

Чудак! Радоваться нужно. Остался всего один год из трех. И действительно, чего грустить? Новый год! Неофициальная часть праздника, как и положено, продолжается до самого утра.

Вот и наступил 1986 год! Кажется, только прибыл, а прошло уже больше трех месяцев. До замены оставалось всего восемьсот девяносто четыре дня.

Часть 2 «В Багдаде все спокойно». 1986 год