— Ладно! Разберёмся, — ответил он командарму и обратился ко мне: — Дела у вас, полковник, сложные, но боевую задачу, тем не менее, выполнить надо. Вчера я наблюдал на станции Любница за разгрузкой одного из ваших эшелонов. Люди-то молодец к молодцу, а вот воевать пока не умеют. Боевую задачу надо выполнить! — повторил он. — Чем вам помочь?
— Прошу назначить мне нового начальника штаба. Майор Секарев в первый день боя направился в Карельский полк, чтобы наладить там управление, и до сих пор не вернулся. Все наши попытки разыскать его оказались безрезультатными.
— Постараемся помочь, но вы особенно ни на кого не надейтесь, у вас и своих сил вполне достаточно, их надо только правильно использовать, — ответил мне командующий фронтом.
Пожелав дивизии успеха, оба командующих уехали.
А Новгородский полк продолжал вести безуспешный бой, и никто на командном пункте — ни я, ни командиры штаба — не подозревал, что выполняет он не свою, а чужую задачу. Разобрался я в этом позднее.
Судя по докладам майора Фирсова, все шло как будто бы правильно. Преодолев Лужонку, полк наступал на Красею. Правда, ему до сих нор не удалось прорвать переднего края. Фирсов объяснял это тем, что слишком силен был неподавленный огонь противника и что поддерживающая артиллерия ему плохо помогала.
Я поругивал своих артиллеристов за плохое обеспечение наступления, а они оправдывались, ссылаясь на самого командира полка.
Я решил разобраться во всем на месте и поехал к Фирсову. К своему удивлению, ни Фирсова, ни его полка в положенном пункте не обнаружил. Полк оказался не левее Лужно, а правее — в полосе наступления дивизии полковника Назарова. Как могло произойти такое недоразумение? Ведь ночью полк правильно занял свое положение.
На командном пункте ни командира, ни комиссара, ни начальника штаба полка я не застал. Они находились в подразделениях. Удалось переговорить по телефону с двумя комбатами. Оба они были уверены, что наступают на Красею. Так ориентировал их утром на рекогносцировке командир полка.
Приказав начальнику связи разыскать командование полка и донести мне о положении, я тут же выехал к своему правому соседу полковнику Назарову.
— А, здравствуй, здравствуй, очень рад, что приехал, — широко улыбаясь, встретил меня Назаров на своем командном пункте.
Назаров был бодр, оживлен, чисто выбрит. Вместо каски на голове у него красовалась новенькая фуражка. Да и люди, окружавшие его, выглядели бодрее и чище, чем у меня. Я даже позавидовал Назарову.
У меня люди только — только еще обстреливались, многое для них было необычным, а здесь во всем чувствовалось спокойствие и уверенность. Бойцы Назарова уже имели суровую боевую закалку. Командиры штаба и средства управления размещались в просторных легких блиндажах. Увидев блиндажи, я опять сравнил их с нашими узкими и неудобными щелями.
— Может, не завтракал, закусишь чего-нибудь? — любезно предложил мне Назаров. — Интересуешься размещением? Я покажу.
— Нет, нет! Спасибо, уже завтракал, да у меня и времени нет. Вот приехал разобраться в обстановке и, наверное, поругаться на первый раз. Ознакомь, пожалуйста, со своим расположением да заодно расскажи, как дерется тут у тебя мой полк.
— Знаешь, здесь какое-то недоразумение!— развел руками Назаров. — Твой полк спутал все карты. Залез в мою полосу, наступает на Иловку, почти вдоль фронта. Мне надо наступать на Лужно, а впереди твой полк. Я и наступать не могу, и огня не могу вести. Сейчас покажу на местности. Пойдем на НП.
Мы вышли на опушку леса и спустились в окопы наблюдательного пункта, вырытые в обрывистом бугре. И опять я позавидовал Назарову. В нашей полосе, покрытой сплошным кустарником, нельзя было выбрать хорошего НП, а в его расположении с высокого берега открывался чудесный обзор.
Местность перед фронтом в полосе наступления дивизии Назарова очень напоминала нашу полосу. Так же, как и у нас, впереди — Лужонка, за ней — шоссе, на флангах — по населенному пункту, а на дальнем плане. в глубине обороны,— еще один населенный пункт. Это обманчивое сходство, очевидно, и ввело в заблуждение Фирсова. Потеряв ориентировку, он уклонился вправо, вывел подразделения на чужой участок и развернулся не там, где надо.
— Видишь окопы по ту сторону шоссе? Это и есть передний край обороны, — объяснял мне Назаров. — А вон прямо, перед шоссе, мелкие разбросанные окопчики — в них залегли твои бойцы. Расстояние между ними и противником не более ста метров.
— А где же твои люди?
— Их у меня очень мало. Моя дивизия по численности раза в три меньше твоей. Мои батальоны малочисленнее твоих рот. А станковых пулеметов у меня осталось всего два. Ты только пойми: два станковых пулемета на всю дивизию! Вот и воюй теперь с ними! На передовой людей совсем мало.
— А как же ты наступал в первый день? Как обеспечивал мой удар на Лужно? — спросил я у него.
— А вот так и наступал. Если уж твоя дивизия ничего сделать не смогла, так что же требовать от меня? Помогал тебе огоньком, помогал, как мог. Да что там говорить!
— Но ты ведь знал, что мой полк должен наступать восточнее Лужно на Красею, а не в твоей полосе на Иловку. Почему же ты не позвонил, не прислал штабного командира, чтобы помочь мне разобраться?
— Я думал, ты сам обо всем знаешь. Зачем же мне вмешиваться в твои дела?
— Командир полка потерял ориентировку, случайно оказался в твоей полосе и не может разобраться до сих пор. Он и теперь продолжает доказывать, что наступает на Красею, а слева у него не Лужно, а Каменная Гора.
— Не может быть! Если бы я знал, то сам бы приехал к тебе.
— Ко мне, может быть, далеко, а вот командир полка совсем рядом. Его командный пункт в МТС. Можно было бы помочь ему.
Меня возмущала неискренность Назарова.
О тяжелых условиях вступления нашей дивизии в первый бой знал не только Назаров, знала и вся 182-я стрелковая дивизия, которой он командовал. Она прошла с боями сотни километров, растеряла часть своих сил и вооружения, но зато приобрела боевой опыт. Отдохнувшие в обороне и хорошо изучившие местность и противника, ее командные кадры, главным образом штабы, могли бы оказать нам посильную товарищескую помощь...
Под вечер, когда бой стал стихать, я позвонил по телефону командиру Новгородского полка.
— Обстановка без изменений, — ответил он на мой вопрос.— Полк форсировал Лужонку, подошел вплотную к переднему краю и скован огнем. Подразделения окопались и ведут огневой бой.
— На какой населенный пункт вы наступаете?
— Я уже докладывал и послал письменное донесение со схемой. Там всё указано.
— Ну, а все-таки?
— На Красею.
— С правым соседом вы имеете связь?
— Нет. При выходе на исходный рубеж мы никого не обнаружили.
— Где ваш командный пункт?
— На каком-то хуторе, точно не знаю.
— А не кажется ли вам, что ваш командный пункт в МТС, а полк находится на участке соседа и наступает не на Красею, а на Иловку?— продолжал я допрашивать Фирсова.
— Что вы, что вы, товарищ первый! — удивился он,
— И все же это так, — сказал я. — Наступаете вы на Иловку, справа от вас Ильина Нива, а слева — Лужно. Ваш КП расположен в МТС, и все командиры штаба, кроме вас, теперь уже об этом знают. Посмотрите еще раз на карту.
Я решил временно приостановить наступление, в течение ночи перегруппировать части к своему левому флангу, привести их в порядок и только с прибытием Казанского полка возобновить активные действия общими усилиями всей дивизии. Свое решение доложил командарму с просьбой утвердить его.
Но, должен сказать, решение мое так и осталось решением, а события развернулись совсем иначе. Майор Фирсов приказа о перегруппировке не выполнил. Из боя полк он вывел, а передвигать влево не стал, имея на этот счет собственное мнение. Явившись ко мне, продолжал уверять, что полк находится на положенном ему месте, что передвигаться ему незачем и что ошибается не он, Фирсов, а я и штаб дивизии. Пришлось временно командование Новгородским полком возложить на начальника штаба Николая Павловича Свистельникова.
Наступило четвертое утро нашей боевой жизни. Из-за леса выплыло осеннее солнце и залило своим золотистым светом и маленькую полянку с овражком, где приткнулся наш командный пункт, и обступивший ее со всех сторон кустарник.
В это утро мы не проявляли активности. Молчал и противник. Я все еще ожидал ответа командующего на мое решение. Тихо было на КП — «порядок» навела немецкая авиация. Нас бомбила шестерка «юнкерсов». О налете напоминали огромные воронки и вывороченная черная торфянистая земля.
Из своих неудобных щелей на свет появлялись штабные командиры: измятые, выпачканные в глине, усталые. И эта ночь не принесла им ни успокоения, ни отдыха. Да и как можно отдыхать, когда кругом три дня подряд рвались снаряды и мины! Нервы были напряжены, сон не приходил.
Умение сохранять силы в бою приходит вместе с умением воевать, когда исчезает возбуждение, когда человек начинает мыслить, как в обычных нормальных условиях. Такое время для нас еще не наступило...
К нам спешил наш, третий по счету. Казанский полк. С раннего утра он находился на марше. Навстречу ему выехал комиссар дивизии, а начальник политотдела со своими политработниками провел там всю ночь. Ожидал я полк к полудню.
Казанский полк считался у нас средним. По своим командным кадрам и сколоченности он не уступал Карельскому полку, а до прибытия Михеева к карельцам даже превосходил его.
Командир полка подполковник Степан Иванович Герасименко был не только прекрасным организатором, но и настоящим хозяином, глубоко вросшим в учебную жизнь и быт своей части. Его дополнял военком — старший батальонный комиссар Григорий Яковлевич Антонов, такой же деловой и энергичный. Жили они между собой очень дружно. Хорош был в полку и начальник штаба майор Иван Максимович Саксеев: спокойный, вежливый, усидчивый. Штаб Казанского полка был лучшим среди штабов других частей.