Волки снова остановились.
Сянь-е глядел на вожака, краем глаза следя за остальными. Ярче всего глаза горели не у матерых волков, а у двух волчат, которые то выбегали вперед, то возвращались в середину стаи. Их глаза сверкали, словно вода на солнце, а из-под воды проступали смятение и страх. Волчата то и дело оглядывались на вожака. А он в ответ выл сизо-красным воем, понятным одной лишь стае. Последние отсветы на небе померкли, ущелье накрыло кромешной тьмой, а глаза волков сияли, словно изумрудные озерца. От выхода из ущелья потянуло сизым духом волчьих шкур. Он был бледнее, но отчетливей густой и липкой крысиной вони. Сянь-е вспомнил о кукурузе, подумал, что за это время сухотка успела сожрать всю зелень на листьях и перекинуться на стебель. Главное, чтобы она не добралась до сердцевины, думал Сянь-е, если на макушке останется хоть немного зелени, кукурузу еще можно спасти. Старика вырвала из раздумий сизая плеть волчьего воя, он вздрогнул, проморгался и сказал себе: сейчас надо думать только о стае, зазеваешься хоть на секунду – угодишь волкам в зубы. По счастью, волки не заметили, что старик отвлекся. Повинуясь вою вожака, стая двинулась было вперед, но Сянь-е взмахнул коромыслом, крюк ударился о скалу, и по ущелью полетело ледяное эхо, а волки снова отступили.
Противостояние подвесным мостом соединяло глаза вожака и Сянь-е, и каждое движение их век раскачивало мост, заполняя ущелье тревожным эхом. В темноте Сянь-е видел только глаза волков, зеленые бусины зрачков неподвижно висели в воздухе, и стоило им хоть немного сдвинуться с места, как старик взмахивал коромыслом, и бусины снова отступали. Время медленно катилось по воле старика, словно повозка, запряженная старым бессловесным быком. Вышла луна, круглая, словно волчий глаз, стало быть, сегодня середина месяца, пятнадцатое или шестнадцатое число. Налетел ветерок, и по спине у Сянь-е будто проползли земляные черви. Он знал, что это стекает пот. Ноги немели от усталости, по телу разливалась ломота. Неподвижное противостояние с волками выматывало старика куда быстрее привычной работы в поле. Больше всего на свете ему хотелось увидеть, как волки ложатся на землю, устав стоять неподвижно. Пусть хотя бы переступят на месте, чтобы размять лапы. Но волки не шелохнулись. Они стояли полукругом в шести шагах от старика и не сводили с него глаз, неподвижные, словно отесанные непогодой камни. Сянь-е слышал мерный стук, с которым перекатывались их зрачки, видел отсветы на холках, когда ветер со скрипом раздувал жидкую шерсть. Разве мне их перестоять, спрашивал себя старик. И отвечал сам себе: хоть в лепешку расшибись, а стой! Но у волков по четыре лапы, возражал себе Сянь-е, а ты человек на двух ногах, да к тому же старик, восьмой десяток разменял. Силы небесные, отвечал на это Сянь-е, не успела ночь наступить, а ты уже дрогнул, неужто собрался даром сгинуть в волчьей пасти? Один из волчат не выдержал и улегся на землю, даже не посмотрев на вожака. Следом улегся и второй волчонок. Вожак глянул на них и взревел пурпурным воем, в ответ волчата разом обернулись и заскулили, их голоса протянулись в темноте, словно нежные зеленые побеги, и стая снова притихла. Волчата сдались первыми. Но стоило им улечься, как зараза усталости перекинулась на Сянь-е, и его ноги разом обмякли. Хотелось пошевелиться, размять суставы, но вместо этого старик только резко напряг и расслабил мышцы на ногах, дернув коленными чашками, и остался стоять в прежней стойке. Нельзя, чтобы матерые заметили, что ты шатаешься, будто какой-то волчонок, думал Сянь-е. Дашь слабину, и они тут же бросятся в бой. Будешь стоять смирно – выживешь, говорил себе Сянь-е, а начнешь шататься – навсегда сгинешь в этом ущелье. Луна с востока переместилась на юго-запад, спекшийся запах облаков, проплывавших по небу, подсказал Сянь-е, что завтра снова придет жара и солнечные лучи на гребне будут весить самое малое пять цяней. Сянь-е взглянул на небо и в паре десятков шагов от луны приметил густое облако. Подумал, что, когда оно наползет на луну, ущелье ненадолго окажется в тени. Старик стоял на месте, словно вросший в землю пень, и ждал. Наконец луна скрылась за облаком, по коже черным шелком заскользила густая тень, Сянь-е бесшумно согнул сначала одно колено, за ним другое и тут же почувствовал, как забитые каналы в теле прочистились и ноги снова наполнились силой. Сянь-е выпрямил спину, и крючки на коромысле зашелестели, словно рвущаяся влажная бумага. В этот миг тень добралась до стаи, и старик увидел, как зеленые огни, словно огромные светляки, подались вперед. Он взревел и со всей силы застучал коромыслом о скалы. Шум осыпающегося с кручи песка ручейком бежал мимо ног старика, а когда все звуки стихли и тень от облака доползла до выхода из ущелья, Сянь-е увидел, что пять волков из девяти подступили ближе, до них оставалось не больше пяти шагов. По счастью, Сянь-е успел размять ноги, а грохот его коромысла не дал волкам подойти слишком близко, теперь он мог стоять в своей боевой стойке хоть до самого утра.
Мне семьдесят два года, думал Сянь-е, я мостов больше обошел, чем вы дорог.
Пока я стою на ногах, думал Сянь-е, даже не мечтайте ко мне подойти.
Чего они испугались, думал Сянь-е, неужели волки боятся грозного взгляда застывшего недвижно человека?
Наверное, уже полночь, думал Сянь-е, почему иначе веки так отяжелели?
Не вздумай задремать, велел себе Сянь-е, клюнешь носом, и тебе конец. А дома ждут Слепыш с кукурузой.
Волчата внизу закрыли глаза. Сянь-е видел, как четыре самые яркие бусины мигнули и погасли, будто бумажные фонарики. Он бесшумно скользнул правой рукой вдоль коромысла, добрался до левой руки и со всей силы впился ногтями в запястье. Жгучая боль растеклась по телу, спугнув дремоту: она вздрогнула, словно прижженная угольком, спорхнула с век и упала в озерцо лунного света на дне ущелья. Сянь-е вернул правую руку на место. Один волк размером со Слепыша лег на землю, и зеленые огни его глаз тут же спрятались за тяжелыми веками. Услышав, как фыркнул вожак, ослабевший волк какое-то время пытался бороться со сном, но все-таки сомкнул веки.
Ночью время потекло с шелестом, как сквозь густую траву. Звезд на небе убавилось, луна светила холодно и скорбно. Глаза у Сянь-е слипались. Он украдкой оторвал от земли одну ногу и со всей силы наступил на другую, тогда закаменевшие веки немного помягчели. По звездам Сянь-е определил, что полночь уже позади. Словно звуки гонга, что отбивает вдали очередную стражу, в ущелье спускалась вторая половина ночи. Теперь главное не шевелиться, главное – не сходить с места, тогда дремота одолеет и остальных волков.
Так и случилось: влажное покрывало томившей Сянь-е дремоты укрыло и стаю. Еще три бурых волка упали на землю. И даже тихий, но яростный рык вожака не смог их удержать. Наконец стоять остался один вожак. Из целой россыпи зеленых бусин горели только две, Сянь-е смотрел на стаю и тихо торжествовал. Еще бы этот улегся, думал он про вожака. Ляжет на землю, и я смогу потихоньку размять мышцы. Но вожак вовсе не собирался ложиться, а сделал шаг вперед. Стало быть, решил сразиться один на один – при мысли об этом старика снова прошиб холодный пот. Он со всей силы замахнулся коромыслом, но вожак замедлил шаг, вгляделся ему в глаза и, описав дугу по залитому луной ущелью, вернулся в середину стаи, гулко рухнул на землю и опустил веки.
Все огни в ущелье погасли.
У Сянь-е вырвался долгий вздох облегчения, ноги разом обмякли, старик пошатнулся, сердце ухнуло вниз, но все-таки он устоял. И заметил, как глаза вожака сверкнули из-под прикрытых век. Сянь-е понимал, что спать нельзя – вожак только того и дожидается. Он нащупал рядом длинную лозу, вырвал ее с корнем, снял со штанов красный пояс, отцепил крюки с коромысла и связал все это вместе, стараясь посильнее шуметь. Четыре волка из стаи глянули на него и снова закрыли глаза.
Значит, и правда спят.
Под бледным светом луны силуэты спящих волков походили на кучи перепаханной земли. По неровному дну ущелья растекался чистый холодный запах хищника. Сянь-е разулся, ступил босыми ногами на запах, затаив дыхание, перешагнул вперед, натянул самодельную веревку между скалами у самой земли и отступил обратно, привязав свободный конец к своему запястью. Затем облокотился на коромысло, прислонился к скале и захлопнул глаза.
Сянь-е заснул.
Сон унес старика за тысячу ли от ущелья, и время вихрем летело мимо. Вдруг веревка на запястье дернулась, да так резко, будто небо свалилось на землю, и сон старика оборвался. Сянь-е разлепил шелестящие веки, подхватил коромысло и с грохотом наставил его на волков.
Небо успело посветлеть. И луна со звездами попрятались, будто их и не было. Выход из ущелья стал цвета темной воды. Сянь-е проморгался и увидел, что волки оборвали натянутую веревку. Пояс раскинулся между ними и стариком, словно алая река. Волки поняли, что сами разбудили своего врага, и понуро стояли, поглядывая то на грозного и свирепого старика, то на красную змейку пояса. Сянь-е целился в середину волчьей стали, сжимая коромысло так крепко, что ладони постанывали от боли. Он пересчитал волков, в ущелье их было всего пять, еще четыре куда-то ушли. И вожак ушел. Лицо Сянь-е обдало синюшным холодом, он не шелохнулся и не отвел взгляда от стаи, но сердце заполошно металось в груди и грохотало, словно обвалившаяся стена. Сянь-е знал, что, если хотя бы один из тех четырех волков нападет сзади, его ночное бдение закончится, и он навеки сгинет в этом ущелье.
Сянь-е вслушивался в тишину за спиной.
Полотняные башмаки насквозь промокли от холодного пота, Сянь-е будто очутился в луже со студеной водой. Судорожно соображая, куда вожак мог увести остальных волков, он скосил глаза на выход из ущелья и увидел тонкую полоску золотисто-серебряного света. Значит, уже восход, а волки не терпят палящего солнца, если день снова будет знойным, стая отступит, покуда солнце не набрало силу. Раздумья Сянь-е прервал резкий запах мочи, старик хотел посмотреть, кто из волков не удержался и пустил струю, но вдруг услышал над собой шорох осыпающейся земли.