Да только легче от этого никому не становится. Семейный ужин сопровождают постоянные нервные попытки вслушаться в любой шорох. Мы ждем подвоха из любого угла, и даже бьющийся о стекло мотылек, прилетевший на яркий свет, вызывает у нас подозрения.
Я смотрю на мотылька и представляю самых жутких монстров, которые из него могли бы получиться. Может, он вырастет под два метра ростом, продолжит биться головой в окно, когда разобьет, выловит нас по одному, а после сядет за стол и как ни в чем не бывало примется за трапезу. Возможно, он любит мозги и будет смаковать каждый кусочек, выедая их ложечкой из наших вскрытых черепушек.
— Теперь я понимаю, почему ты так хреново спишь. — Рыжий роняет ложку в тарелку и откидывается на спинку стула. — Кашу лучше ешь.
— Хорошо, пап. Тефтели, кстати, огонь. Кто готовил?
— Кирилл. — Наблюдая за мотыльком, Миша добавляет: — Он умеет человечину разделывать. Соседка, правда, жестковата оказалась.
Теперь ложку в тарелку роняю я.
— Он шутит, — тут же говорит Кир. — Во-первых, мы не каннибалы. Во-вторых, у тебя в холодильнике куча продуктов, которые ты не ешь. Чем ты питаешься вообще?
— Бутербродами и энергетиками, — отвечает вместо меня Рыжий. — Иногда лапшу какую-то в тазике. Как ты ее называешь?
— Доширак. Лапша быстрого приготовления.
— Какая гадость. Ты себе желудок посадишь, — родительским тоном произносит Кир.
Я улыбаюсь, глядя в свою тарелку, и вспоминаю, как меня точно так же отчитывала мама. Ей жутко не нравился мой распорядок дня и то, что ее борщу я предпочитал бутерброд, который ел прямо в коридоре, пока завязывал шнурки. Казалось, сейчас она скрестит руки на груди, встанет перед дверью и никуда не выпустит, пока тарелки с первым и вторым не опустеют. Только мама забывала, что я — не отец. Большого желания впихивать в себя первое, второе и компот у меня никогда не было. Ее же нечеловеческое стремление меня накормить и одеть потеплее всегда раздражало. Но потом я начал по этому скучать. Хотелось и борща, и фирменных вареников, и даже компота из сухофруктов. Хотелось прийти домой и просто услышать: «Кушать будешь?» Только спрашивать больше некому.
Суп с лапшой я терпеть не мог из-за неимоверного количества укропа, но когда маму забрали в больницу, жрал его как не в себя и ревел как последняя тварь. Тогда мне по телефону сказали, что сделали все возможное. Остальное будет зависеть от нее.
Из воспоминаний меня выдергивает Кирилл. Он кладет ладонь мне на плечо и, в отличие от моих, его ладонь горячая. Наверное, моя улыбка слишком быстро стерлась, а мой пустой взгляд, направленный на раскуроченную вилкой тефтельку, беспокоил его.
— Ты в порядке?
Его вопрос вводит меня в ступор. Можно ответить честно, а можно до бесконечности врать себе и окружающим.
— Нет. — Мой выбор пал на правду, которую тяжело жевать по жизни. — Но, наверное, могло быть гораздо хуже.
Или будет хуже. Зависит от того, какое будет настроение у Дачи.
7
— Перелом — это не смерть. Понимаешь, Марк?
Я киваю. Мой психолог — приятная женщина за сорок. Ей важен зрительный контакт, я же постоянно его избегаю. Она не принуждает смотреть в монитор, но из раза в раз в клиентской записи отмечает, что мне некомфортно. В этом она права, но дело не в нашей с ней онлайн-консультации.
Повернув голову вбок, вижу бесконечный коридор открытых дверей, где бродят десятки копий Левы. Этот лабиринт появился внезапно и не подчинялся никакой логике. Рыжему повезло застрять на чердаке, а может, он на улице, — если честно, я так и не понял. Я же из комнаты решил не выходить. Работа и встреча с психологом на какой-то момент показались мне гораздо важнее очередного прикола Дачи, которому нет объяснения. Просто настроение у нее такое… Озорная она сегодня.
За окнами в попытках попасть обратно в дом в третий раз пролетает Рыжий.
— У тебя там все в порядке? Мы можем перенести сеанс, в этом нет ничего страшного.
Скидываю с плеч плед и поднимаюсь, отодвинув стул в сторону. Окна в моей комнате не открываются, но я все равно слышу, как сильно Миша недоволен сложившейся ситуацией. Мы до сих пор так и не узнали, где Кирилл. Если Лева хотя бы на одном этаже со мной, а Рыжий застрял снаружи, то вот Кир…
— Знаете, я, наверное, с ума схожу.
Возвращаюсь на место, подъезжаю вплотную к столу, поднимаю голову и наконец-то смотрю прямо в камеру. Анастасия Александровна сегодня выглядит прекрасно. Однажды мы обсуждали рамки, в которые нас загоняет общество. Один из ее ярких примеров — это возраст. Никто не понимает женщин за сорок, которые предпочитают длинные волосы, яркие цвета и современные фасоны. Она обмолвилась, что с детства обожает розовый цвет, но перестала его носить, потому что это несерьезно. Я усмехнулся и сказал, что розовый — просто цвет, который может влиять на настроение, но никак не на знания или приобретенный опыт.
Сегодня Анастасия Александровна в розовой блузке, которая ей очень идет.
— Почему ты так решил? — Картинка с ее стороны зависла, едва заметно начал фонить звук.
— Я вижу то, чего нет. Наверное, это можно назвать галлюцинациями, но для меня это реальность. Причем страшная.
Повисает тишина. Кажется, что контакт с той стороны оборвался. Чувствую тревожную необходимость оправдаться.
— Ну, это как кошмары наяву. Что-то вроде сонного паралича и игр разума… Анастасия Александровна, вы тут? — С тревогой смотрю на колесико загрузки.
— Перелом — это не смерть. Понимаешь, Марк? — уже в четвертый раз повторяет психолог. Ее тон такой же спокойный, как и тогда, когда я орал, что живу в проклятом доме и он хочет меня убить.
Я отпиваю энергетик из банки, уже теплый и приторный. Морщусь, как от крепкого алкоголя, и захлопываю крышку ноутбука.
Ясно. Понятно.
Лева, устав ходить по кругу, просто сидит в дверном проеме. Мне до него дверей надо пройти штук пятнадцать, но, сделав всего один шаг из комнаты, я оказываюсь прямо перед ним. Он смотрит на меня, часто моргая, и тут же вскакивает.
Ну кто же знал, что так можно?
— Раньше выйти не мог? — спрашивает он осипшим голосом. Я пожимаю плечами и прохожу мимо в сторону лестницы.
— Я правил игры не знаю. Это с тобой дом разговаривает, разве нет? Че сразу не сказал, как цикл сломать?
Может, я и не сломал цикл, может, круг и не замыкался, а лишь начался новый виток бесконечной спирали, по которой нас будут гонять, пока мы совсем не отчаемся. Это ведь только маринад. Она нас пропитает усталостью, страхом, злобой и бессилием, а потом хорошенько прожарит со всех сторон до румяной корочки.
Bon appétit!
— Ты теперь мне всегда хамить будешь? — Лева идет за мной, как тень отца Гамлета.
— Хм… — Я останавливаюсь и делаю вид, будто обдумываю его слова. Стучу ногой, и мои огромные тапки в виде лап смешно шлепают по полу. — Да. Я тебе не доверяю, я тебя не уважаю, и вообще, ты очень странный тип. Весь такой не такой. Прямо вылитый скрытый злодей, который в финале предаст главных героев.
— Да что за…
Звук дверного звонка эхом раскатывается по первому этажу. Мне казалось, что он не работает. Смотрю на свои часы и вижу уведомление о том, что курьер подъехал.
— Еда!
Забыв о Леве, бегу к двери. Прямо за спиной курьера стоит помятый и недовольный Рыжий.
— Он меня не видит, прикинь.
На возглас Рыжего я никак не реагирую. Только курьеру киваю, когда он уточняет данные по заказу и оплате.
— У вас тут ловит плохо, — бурчит курьер, когда я прикладываю карточку к терминалу.
— Бывает иногда. Дайте ему чуть подумать.
Мы в напряженном молчании стоим минуты две. Они кажутся бесконечными. Курьер отходит в сторону, надеясь, что у забора сигнал будет лучше.
— Можно? — Рыжий на карточку указывает, но я загоняю его в дом, как непослушную собаку, которая норовит сбежать.
— Не сейчас, блин.
— Все! — победно кричит курьер. — Прошла оплата.
— Какое счастье. Спасибо вам огромное!
Я все четыре пакета, до отказа набитые, хватаю и волоку в дом. Рыжий тут же бросается помогать. Мне буркнуть хочется, чтобы он шел Кирилла искать, но тот сам выползает. Именно что выползает. На нем лица нет. Даже представить трудно, куда его закинуло и по каким кругам гоняло.
— Как я устал… — Он на полу остается лежать, перевернувшись на спину и раскинув руки. — Что это вообще было?
— Доброе утро! — говорю я с улыбкой во все лицо.
— На хрен такое доброе утро, вот что я вам скажу.
На Рыжего оборачиваюсь, когда он с характерным звуком открывает банку пива.
Главное безошибочно обнаружено.
— Помните, я говорил, что пить бросил? — спрашивает Кир.
— Я нет, — отвечаю честно: в момент этого разговора я, вероятнее всего, еще даже зачат не был.
— Было дело, — не без раздражения отзывается Лева. Миша просто кивает.
— Забудьте. Сегодня вечером, пожалуй, нажрусь.
Я усмехаюсь, хотя Кирилл совсем не шутит. Про себя легендарный отрывок продолжаю, что день сегодня длинный, жаркий, и от начала до конца, каждую минуту, вероятнее всего, будет полная…
— И правда. Зачем ждать пятницу? Устроим свою вечеринку.
Рыжий только руки собирается поднять, чтобы порадоваться моему предложению, как Лева вставляет свои пять копеек:
— Вы спятили? Хотите еще беды на себя навлечь?
— Ну а что? Вы уже мертвые, хоть и начинаете все больше походить на живых, а мне конец в любом случае. В пятницу или раньше — может, она меня к обеду добьет?
— Что тебе наговорили?
— Перелом — это не смерть. Понимаешь, Лев?
По его лицу вижу, что он ничего не понимает и что его начинает напрягать мое рвение кошмарить. Он хмурится с того самого момента, как я вышел из комнаты.
— Забей, блин. Я работать пойду. Разберете пакеты, если скучно станет?
Поднявшись на второй этаж, оглядываюсь. Надеюсь, что пространство и время больше не будут неестественно растягиваться или сужаться. А если и будут, то я не хочу этого видеть, поэтому закрываю дверь в комнату.