—Совершенно с вами согласен, вот только некоторые люди, леди Блайт, не меняются, даже сменив место жительства,— его последние слова ожгли меня, словно хлыстом. Он не дал мне парировать, поспешно поклонившись и покинув коридор. Полагаю, он сделал достаточно выводов относительно моей порочности, и теперь его ничем не пронять. Что ж, больно надо!
Я вернулась в гостиную, где уже пела под аккомпанемент Коулла, моя новообретенная родня, миссис Эванс. Голос у нее был сильный и завораживающий, но я глядела на бьющего по клавишам в каком-то неведомом экстазе Коулла. Его глаза были прикрыты, голова откинута, густые волосы сотрясались. Я наблюдала за ним с наслаждением, присущим ценителю высокого искусства. Я любовалась его мужественностью и суровой красотой, которая скрывалась в жестких складках у рта и самодовольных морщинках в уголках глаз.
Не знаю, что заставило меня повернуть голову и, впрочем, это неважно, но я натолкнулась на проницательный взгляд мистера Остина, от которого, как я понимаю, не укрылась ни одна моя грязная мыслишка. Какая-то нелепейшая вредность заставила меня усмехнуться ему в лицо. Раз уж он считает меня самой последней шлюхой, то пусть подавиться. Да, мне и вправду нравился Коулл, и я, слушая стоны пианино, действительно представляла его загорелые руки, блуждающие по своему телу. Кто осудит одинокую женщину, которая забыла, что такое ласка?
—Мистер Коулл вдов,— неожиданно шепнула Бредли, моя старая развратница. То ли для информации, то ли для того, чтобы я начала действовать. Да, за кого они меня принимают? Или у меня все на лице написано?
—Желаете пунш, леди Блайт?— мистер Найт неловко передал мне бокал и, отодвигая Бредли, устроился по правую руку.— Мне действительно так жаль…
Единственный человек, которому меня жаль.
—Все в порядке. Отек уже спал. Я прекрасно себя чувствую.
—Как вам Шил-парк?
Я устало поморщилась. Только разговоров о моем поместье сейчас и не хватало. Уф, Найт не мешай мне наслаждаться песней.
—До того, как вы его купили, Шил-парк был невзрачен, но теперь он блистателен, хотя бы потому, что в нем живет такая удивительная женщина.
—Благодарю, мистер Найт. Но дело не в великолепии, а в деньгах…— я вытягивала шею, пытаясь увидеть Коулла за головой мельтешащей Бейли.
—Что, простите?
—Все дело в огромных суммах на остекление, прислугу и мебель…— я опять позабыла о манерах, поставив Найта в неудобное положение. Говорить о деньгах в присутствии несостоятельного мужчины верх неприличия. Всем известно, что семейство Найтов переживает трудные времена.
Найт попятился бочком, вежливо сливаясь с толпой слушающих.
Ну, что ты за женщина Блайт? В следующий раз получишь не в плечо, а по морде. И не мячом, а грязным сапогом. Заслуженно, заметь, совершенно.
Презирая себя, я сослалась на головную боль и, к радости всех присутствующих, удалилась восвояси. А на следующее же утро, когда попыталась прокрутить в голове события прошедшего дня, пропуская лишь те неловкие моменты, когда встречалась с Остином, я пришла к выводу, что ни продержусь в Шропшире ни дня, если не начну что-то менять. Меня даже посетила мысль: поддаться миссис Бейли и мадам Кюнтен, сжечь свои платья, а заодно и нижнее кружевное белье, по меркам здешних нравов, постыдное и неприличное, и вверить себя их трепетной заботе, превратившись в настоящую порядочную леди. Но ведь есть и другой вариант: если я не хочу меняться, надо изменить окружающих. А если всех вместе мне не побороть, то можно договориться с каждым поодиночке.
Правда, что-то подсказывало мне, что с мистером Остином мы не поладим.
ГЛАВА 4
Каждая женщина — бунтарь по натуре, причем бунтует она исключительно против себя самой.
Борьбу с провинциальным светом я решила начать с вдовствующей миссис Эванс, к которой отправилась после обеда, прихватив скромные подарки из своих запасов. Она приняла мои дары, а именно: прекрасное дорогое кружево, зонт от солнца и белоснежные шелковые перчатки, с каменным лицом, похоронившим рвавшие изнутри эмоции. Попивая чай, Шарлотта едва приоткрывала губы, а я побаивалась, что ее прорвет жуткими словесными излияниями. Наконец, это случилось:
—Я восхищаюсь вами, леди Блайт! Вам неважно, что о вас говорят. Вы выше сплетен.
Ох, значит, дела мои совсем плохи. Я пила чай медленными глотками, не сводя с нее глаз.
—А вам важно, миссис Эванс?
—О, конечно,— огорчилась она.— Я бы этого не вынесла. Я не такая сильная, как вы. Мне все кажется, что миссис Бейли и мадам Кюнтен могут меня неверно понять…
Кажется, я начинаю соображать, в чем дело. Я отставила чашку и обратилась к Шарлотте с самой теплой из своих улыбок:
—Значит, мнение этих дам очень вам ценно?
—О, миссис Бейли и мадам Кюнтен — образчики порядочных леди,— она потупилась,— им не так просто угодить,— она глянула на мои подарки.— О, эти вещицы так милы, но мадам Кюнтен их явно осудит.
—Значит, выглядеть изысканно — это плохо, миссис Эванс?
—Здесь это не приветствуется…то есть дамы сочтут это слишком вызывающим…
—Но разве вам не нравится? В Лондоне, допустим, все женщины ходят с подобными зонтами, и, скажу вам по секрету, давно не носят корсетов на китовом усе. Если вы мне позволите, Шарлотта, то при следующей встрече я покажу вам изысканное белье, которое сейчас в моде, и от которого все мужчины сходят с ума.
Миссис Эванс залилась румянцем и, выкручивая пальцы, коротко и нервно рассмеялась:
—Но я не знаю… если кто-нибудь увидит…
—Ну, кто, кроме любимого мужчины, может увидеть?— я ободряюще похлопала ее по руке.
—Леди Блайт, я вдова…
—Но ведь вы не собираетесь ставить на себе крест, дорогая? Вы молоды и красивы.
—Леди Блайт!— воскликнула она, смущенно припадая к краям чашки.
Я раскрыла зонтик, демонстрируя ей невероятный плетенный узор, и глаза Шарлотты загорелись, как у шкодливого ребенка, увидевшего конфету. Она потянулась к нему, а я возликовала:
—Миссис Эванс, я надеюсь, вы посетите меня завтра? Мы прогуляемся по парку, и вы убедиться, что зонт не только красивый, но и неплохо защищает от солнца…
—Как? Вы уже уходите?— Шарлотта поднялась, чтобы проводить меня.
—Слышала от служанок, что в городе прекрасная кофейня.
Миссис Эванс побледнела.
—Вы пойдете туда? Одна? Мадам Кюнтен говорит, что в этой кофейне собираются лишь мужчины. Вы же не пойдете туда одна?
—Милая миссис Эванс, именно это я и хочу сделать. А если злые языки начнут поговаривать, что я хожу туда не для того, чтобы купить угощенье, я скажу, что возможно так и есть…
Распрощавшись с Шарлоттой, я отправилась в хваленую кофейню. Горничная Джоанна говорила, что там собираются исключительно джентльмены и беседуют о политике. Меня не смущало, что в кофейню не ходят женщины. Я воспользуюсь своим правом приезжей леди и постараюсь узнать самые свежие сплетни Шропшира.
Однако Шарлотта напрасно боялась моей выходки. На самом деле, я оказалась не одинокой охотницей до слухов. Мне составила компанию жена влиятельного промышленника, немка, которая нетривиально дала понять, что я вперлась-таки на ее священную территорию. К слову, «моего» Коулла она приветствовала пожатием руки, как обычно здороваются мужчины.
—Леди Блайт,— увидев меня, немного стушевавшуюся, он улыбнулся.— Позвольте, я представлю вас этим господам,— он любезно подвел меня к своим друзьям.
Меня тут же засыпали вопросами.
—Вы из Хартфоршира, леди Блайт? Неужели жена ярого тори покинула Лондон?
—Я слышал о фабриках лорда Блайта… Как на вас повлиял закон о бумагопрядильном производстве…
—… господа… господа, безработица в Ланкашире дала новый толчок развитию чартистского движения. Леди Блайт, как вы считаете…
—Джентльмены!— несколько снисходительный и насмешливый уже очень знакомый голос мистера Остина заставил меня прикрыть веки и взмолиться. Только его здесь не хватало.
Мне до одури не хотелось поворачиваться ему навстречу, принимая все те дурацкие знаки приветствия, которые были положены в цивилизованном обществе.
—Вы смущаете даму,— продолжил Остин с иронией,— леди скучно говорить о политике.
—А я полагаю, леди Блайт интересуется политикой,— вступился за меня Коулл, покуда мерзавец-Остин целовал мне руку.
—Женщин политика интересует не меньше, чем мужчин охота, мистер Остин. Во всяком случае, из любого правила бывают исключения,— проговорила я, не спуская с него глаз.
О, он был чрезвычайно притягателен: черный приталенный фрак, жилет из темного атласного шелка с вырезом из бархатной ткани, высокий накрахмаленный воротник рубашки, обвязанный однотонным шелковым галстуком и светлые брюки.
—Браво,— улыбнулась моя соперница-немка.— Хорошо сказано, леди Блайт. Но скажи что-либо подобное я, мужчины примут за суфражистку или феминистку.
—Святые угодники, миссис Гофман, это была бы большая потеря. Политика — это дело мужчин,— произнес кто-то из джентльменов.
На этой трагичной ноте, все расселись за столики.
—… парламент узаконил новые основания развода, и, боюсь, они додумаются до того, чтобы выделить имущество жены из общего.
—Вполне разумно,— скучающе отозвался Остин.— Если уж женщина не может принять решение за кого ей голосовать, то распоряжаться тряпками и мелким имуществом ей вполне под силу…
О, мужской шовинизм! Оказывается, я не ошиблась, причислив мистер Остина к надменным и высокомерным выскочкам, презирающим женщин.
—Развод — это такая дикость,— немка припала к чашечке кофе,— это против церкви.
—А я полагала, что дикость — это продажа жен, которую еще практикуют некоторые мужья,— чаша моего терпения медленно, но верно наполнялась желчью,— выставляя их на ярмарках, как скотину.
Мистер Остин неожиданно рассмеялся, и все на него уставились с недоумением.
Коулл, к моему великому облегчению, передал мне чашечку черного