Я сажусь за последний столик.
Газеты маленького формата. Они не пахнут типографской краской. Это пожелтевшие листки. Они
издавались в последних боевых походах, которые совершили курсанты Ташкентской военной школы
имени В. И. Ленина. Листовки так и назывались - «Ленинец в песках». Лаконичные строки:
«Боевой приказ выполнен».
«Части округа и доблестные герои-ленинцы сокрушительными ударами уничтожили басмачество в
Туркмении. Жалкие остатки его доживают считанные часы».
Короткий призыв:
«Окончательно расчистить пески!»
«Вырвать из-под влияния байства - батрака, бедняка, середняка, скотовода.
Организовать и активизировать их на борьбу с байско-басмаческой контрреволюцией. Укрепить
органы Советской власти в песках - неотложная боевая задача».
А вот стихи, которые называются «Герою-ленинцу».
В боях с басмачами
В каракумских песках,
Где с почвой срастается
Солнечный зной,
Убит беспощадно
Пулею злой Алиев Ата -
Командир молодой.
И снова призыв:
«Еще один смелый, решительный удар по врагу - и остатки басмачества будут уничтожены».
На листке дата - 9 октября 1931 года. Окончился бой у колодца Черкези, а 10 октября курсанты
встретились с бандой у колодца Севетли и добили ее. Прогремел торжественный салют, и ленинцы
двинулись в обратный путь - в Ташкент.
Вот строки из рапорта командующего войсками Среднеазиатского военного округа П. Е. Дыбенко,
адресованного пролетариям Красноводска и трудящимся Туркменистана:
«В результате этой операции успешными действиями Красной Армии басмачество в песках было
ликвидировано. Уничтожены и взяты в плен наиболее крупные главари басмаческих банд, годами
господствовавшие в пустыне. Бойцы и начсостав своим энтузиазмом и беспредельным героизмом
одолели Каракумы и тем самым разбили легенду об их неприступности».
Некоторые главари ушли. Кровавый след тянулся за Курширматом. Он успел скрыться за границу.
Пока он жив, будет жить его ненависть, злоба к молодой республике, к народу, который вышвырнул его
прочь.
На чужбине Курширмат быстро постарел.
Несколько подробнее стоит сказать о другом враге - Фузаиле Максуме.
Весной 1929 года на территории Таджикистана было несколько басмаческих выступлений. В район
Калайхумбы ворвалась банда, которую привел Фузаил Максум.
18
Сошлюсь на воспоминания старого чекиста Абдуллы Валишева.
«Первое, что сделал Фузаил Максум, это убил секретаря парторганизации Бурхана Ишимбаева и
комсомольского вожака Саида Мурадова. В ту же ночь от руки бандита погибли многие учителя, врачи,
работники советских организаций Калайхумбы.
Сопровождавший Фузаила советник по делам мусульманской церкви Ишан Мауляви особенно
настаивал на наказании женщин, осмелившихся снять паранджу и выступивших против религии. На
площади были повешены три молодые учительницы: Муалима-биби Касымова, Алам-биби Касымова и
Сайтам-биби Факирова. Файзанисо Шаназаровой, тоже учительнице, удалось избежать казни.
Бросившись в реку, она добралась до Гарма. От нее и стало известно в штабе обороны о появлении
банды Фузаила Максума.
Перепуганная девушка не смогла назвать ни курбаши, чинивших расправу, пи число джигитов,
ворвавшихся в Калайхумбу. В штабе обороны быстро собрали добровольческий отряд из двадцати
человек под командой Гутовского.
Комсомольцы прискакали в Калайхумбу и с ходу ударили по басмачам. Не знали смельчаки, что им
противостоят пятьсот бандитов, вооруженных винтовками и пулеметами. Все двадцать легли в неравном
бою».
Банда Фузаила Максума была вскоре разгромлена. Ишана Мауляви убили в перестрелке. Английский
агент Пименов, сопровождавший Фузаила Максума, был захвачен в плен. Бывший офицер царской
армии, сподвижник Осипова, он после провала мятежа в Ташкенте бежал за рубеж, где продался
английской разведке.
Не только показания Пименова но вся обстановка свидетельствовала о том, что главари басмаческих
банд еще долго не успокоятся. До тех пор, пока будут живы.
Фузаилу Максуму удалось скрыться за границу. У него, как и у Ибрагим-бека, как у Курширмата,
остались сподвижники. Они, разумеется до поры до времени, прикинутся тихими, безобидными.
Я остановился подробно на истории Фузаила Максума неспроста. Это был сильный, коварный враг.
Вероятно, он намеревался частенько врываться в пограничные районы советской Средней Азии. А
может, мечтал о «большой войне».
Я перелистываю газеты тридцать первого года. Они мне знакомы. Но когда я читал эти страницы
впервые, в те давние годы, я не представлял, что мне придется столкнуться лицом к лицу с Курширматом
и Фузаилом Максумом.
ЧУЖОЙ МИР
В Стамбуле стояла осень. Еще ранняя, с теплым, даже горячим солнцем и спокойной синей водой в
заливе.
По центральной улице Истикляль лился нескончаемый поток пешеходов. В этой массе вдруг
выделилось растерянное лицо анатолийского крестьянина. Он испуганно оглядывался по сторонам,
замечал свое отражение в сверкающей витрине и начинал подгонять медлительного ослика. Удивленно
вскинув морду, ослик поводил ушами, не понимая, чего от него хотят, но на всякий случай быстрее
семенил тонкими ножками.
Крестьянин торопился выбраться в старую часть города, разыскать давнего земляка, теперь
городского жителя, и свободно вздохнуть. Рустам был похож на этого крестьянина. Ему тоже хотелось
тишины и покоя. Он остановился у двухэтажного особняка, прочитал короткое объявление: «Киралик» -
«Сдается в наем». Неплохо пожить на этой улице. Но, конечно, за особняк надо немало платить. Пока
Рустам живет у родственников Мехти, в узеньком переулке. Сам Мехти тоже не представлял, что
большая семья его родственника, некогда богатого человека, будет ютиться в маленьких комнатах.
Надо же... В Баку оставили настоящий дворец.
Рустам свернул в один из переулков и зашагал к бухте Золотой Рог. Здесь через Галатский мост
можно перейти в старую часть города. Над серыми домиками тянутся к небу золоченые минареты, будто
огромные, аккуратно заточенные карандаши. У перил Галатского моста сидят рыболовы. К их
сгорбленным, тихим фигурам в Стамбуле привыкли. Если выбрать место и сесть просто так, без удочки,
на тебя не обратят внимания.
Рустам садится, обхватив ноги, прижавшись подбородком к коленям, и молча смотрит вниз, на
спокойную воду. Так хорошо думать.
Особых трудностей он не испытывал. Кажется, все в порядке. Его вовремя кормят. Есть место для
ночлега. Мехти выдает так называемые карманные деньги. Причем делает это тактично. Неожиданно, с
наигранной веселостью сообщает:
- Вот опять разжился. Поделим поровну...
Несколько раз они бывали в непонятных компаниях: их прощупывали внимательные взгляды, а
разговор шел самый пустяковый.
В одной компании Рустам заговорил о турецких преподавателях из Самаркандского интерната.
Присутствующие вначале насторожились, потом одобрительно закивали: да, да, замечательные люди,
много потрудились для общего дела.
Это «общее дело» выглядело пока туманно.
19
Рустам, сам того не замечая, продолжал учиться. Неназойливо предлагали ему книги турецких
писателей, снабжали газетами и тоненькими журнальчиками, присланными из Парижа. Один из журналов
- «Ёш Туркестан» - приходил часто. Редактор его - Мустафа Чокаев, председатель общества «Туркестан
милли истиклял джамияти».
В Стамбуле издавался и мусаватистский ежемесячник «Оташли уй». Рустама и Мехти представили
его редактору Мухаммеду Амин Расул-заде.
Даже прогулки по городу были своеобразными уроками. В Стамбуле есть на что посмотреть. Из
глубокой древности явилась Ая-София с четырьмя минаретами и ее давняя соперница Голубая мечеть -
с шестью. Вечной сыростью дышит двухарочный акведук водопровода, построенный еще римскими
рабами. На Адрианопольских воротах, кажется, еще хранятся царапины от мечей персов, крестоносцев,
венецианцев.
Но Рустам чувствовал, что в конце концов разговор от древней культуры мусульман, от их прошлого
неизбежно перейдет к главным вопросам - о будущем.
О будущем он думал каждый день.
Земляков можно было встретить в рыночной сутолоке. Вообще торговцев в Стамбуле тысячи. Чтобы
не платить за место на базаре, многие устраиваются на каменных плитах перед своими домами. От
Галатского моста узкие кривые улочки поднимаются ступенями, переплетаются, тянутся вверх к
блестящим куполам мечети Султан Ахмет. Торговцы на улицах, как правило, бедняки.
На базаре другой мир. Здесь продавец сидит под своим навесом, неторопливо подносит к губам
чашечку кофе, глотнув черный, бодрящий напиток, запивает ледяной водой. А у прилавка надрывается
мальчишка, предлагая лучшие в мире носки, пояса, галстуки.
Есть на базаре и другие ряды. Там спокойно: не стучат, не кричат. Ювелиры не поднимают головы от
золота, от поблескивающих камней. Если подойдет стоящий покупатель, он сам почтительно обратится к