— Не пытайся делать мне комплименты.
— Я и не пытаюсь.
Ньюсон знал, что частенько пытался говорить комплименты. Но сейчас он говорил только половину правды. Да, Наташа была щедрая и открытая, но еще она была слабая, по крайней мере когда дело касалось Ланса. Какая сила заставляет таких уравновешенных девушек, как Наташа, ввязываться в деструктивные отношения? Наверное, страх, думал Ньюсон. Страх остаться одной.
Ньюсон жил один. Ничего страшного в этом нет. Он хотел сказать ей об этом. Он хотел взять ее за руку и посоветовать ей быть сильной. Он хотел убедить ее, что жить одной — это нормально, от этого не умирают, и можно даже найти в этом хорошие стороны. Никаких ежедневных споров насчет колпачка от зубной пасты или первого ломтика тоста из тостера. И конечно, никакого Ланса.
— Не принимай его обратно, только и всего.
— Послушай, Эд, он меня бросил. Он не вернется. Конец истории. А теперь заткнись.
— Он вернется.
— Я сказала, заткнись.
— Я тебе обещаю. Ты нужна ему. Он вернется.
— Нет. Да замолчи ты наконец!
В этот момент секретарша главы отдела пригласила их в кабинет.
Ньюсон не ожидал дружественного приветствия, и он был прав.
— Итак, давайте начистоту, — сказал шеф, просматривая заметки по делу. — Мужчину мучили полдня и всю ночь на тихой улице. Он… сколько раз его ударили?
— Триста сорок семь раз, сэр, — ответил Ньюсон.
— Триста сорок семь раз маленькой иглой. Жертва орет изо всех сил, кругом лужи крови, убийца вошел в дом посреди бела дня и связал горничную, появляется жена, он связывает и ее, ему хочется послушать музыку, поэтому он включает музыкальный центр и при этом не оставляет вам ни единой улики, и поэтому у вас нет ни одной стоящей идеи.
— У меня была идея, что это серийный случай, — сказал Ньюсон.
— Что? Одно убийство? Как одно убийство может быть серийным?
— Пока что мы не нашли подозреваемого среди знакомых жертвы. По-моему, это указывает на то, что искать нужно среди более широкого круга людей.
— А по-моему, это указывает на то, что вы просто ничего не нашли.
— Возможно, сэр, хотя мы искали.
— Постарайтесь искать получше, прежде чем увлекаться абстрактными теориями. Вы полицейский, а не журналист, и должны оперировать фактами.
— Да, сэр. Я понимаю.
— Отлично, и не смейте об этом забывать. Мне плевать, чему вас там учили в юридическом. В полиции работать — это тебе не парадную мессу служить. Здесь нужно бегать, пачкаться и, черт побери, работать с делом.
Уорд, как и многие коллеги, недолюбливал Ньюсона, видя в нем выскочку-карьериста. Сам шеф прошел все ступеньки. Он понимал, конечно, что Ньюсон очень умный, но все равно считал, что такому молодому человеку необходим опыт. Тот факт, что Ньюсон успешно справился с несколькими, казалось бы, безнадежными делами, только усугубил недоверие, с которым относились к нему некоторые офицеры. Он был так не похож на настоящего полицейского. Он был низкого роста, не интересовался спортом и слишком много улыбался.
Когда встреча закончилась, Наташа предложила Ньюсону палочку «Твикс».
— Нельзя позволять ему издеваться над собой.
— Ты же не думаешь, что он правда издевался.
— Конечно, думаю. Никому бы не позволила так со мной разговаривать.
— Еще как бы позволила, — сказал Ньюсон. — Ты позволяла Лансу издеваться над тобой много лет, а теперь ты даже позволила ему решать, когда прекратить это издевательство. — Сказав это, он понял, что зашел слишком далеко.
— Прекрати немедленно, — сказала Наташа, быстро моргая.
На секунду Ньюсону показалось, что она сейчас заплачет.
— Прости. Я правда не в духе, знаешь, разговор с шефом, и потом ты…
— Все равно, не нужно было приплетать сюда Ланса. Это не твое дело.
Как легко все запороть. Ньюсон обидел Наташу и ненавидел себя за это. Он заставил ее показать, как много значит для нее Ланс, и это тоже было ужасно. Ей пришлось напомнить ему, что у него нет ни малейшего права делать столь личные замечания по той очевидной причине, что она не чувствует ни малейшей близости к нему. Наконец, он предал ее доверие, испортив чисто профессиональный союз: два полицейских в одном деле, полагающиеся друг на друга в потенциально опасной игре.
Но вообще-то это несправедливо. У Наташи не было ни малейшего права говорить, что Ньюсона не касаются ее отношения с Лансом, ведь она сама регулярно рассказывала о своем друге и явно нуждалась в сочувствии Ньюсона. Но ведь она ему нравилась, а он ей нет. Игровое поле было неровным, и несправедливость была ни при чем. Когда дело доходит до эмоционального равнодушия, право всегда на стороне обожаемого, а обожающему остается зализывать раны.
— Пожалуйста, забудь, что я сказал, — попросил Ньюсон. — Нам нужно ловить убийцу.
— Да, и шеф нам тут не помощник, правда? — сказала Наташа. — Не представляю, как можно искать еще лучше. Мы разговаривали с каждым, кого когда-либо знал этот ублюдок, и абсолютно ничего не добились. Мы теперь знаем не больше, чем тогда, на месте преступления.
Детектив Ньюсон жевал «Твикс».
— В этом случае, боюсь, мы не узнаем ничего до тех пор, пока он или она не убьет снова.
— Да, хреново дело.
— Если только… — произнес Ньюсон почти про себя, — если только, конечно, он не убивал раньше.
— Что?
— Подумай. Убийство Адама Бишопа уже потенциальный «висяк». Может быть, наш убийца совершал подобное раньше, и все его преступления находятся в базе данных.
— Думаешь, нужно набрать в поисковике «короткая игла в жопе» и посмотреть, сколько будет совпадений?
— Сомневаюсь, что все так просто, но можно попробовать различные варианты, так ведь? «Навязчивая идея», «ритуальное убийство», «оставил за собой чистый унитаз», а там посмотрим, что получится.
Сержант Уилки посмотрела на часы. Было почти пять.
— Ладно, давай начнем сейчас, если хочешь. Если говорить прямо, планов у меня на вечер нет.
— С другой стороны, можно наплевать на работу, поймать такси до центра, заказать столик в «Савой-гриль», насладиться огромным и дорогущим ужином и танцевать до рассвета, — сказал Ньюсон и, не оставляя сержанту Уилки возможности ответить, продолжил: — Ты права. Бред, чушь собачья, «Савой» — просто кошмар, танцевать я не умею, задница слишком близко к земле. Рад, что мы с этим разобрались.
8
— Я ожидал кого-нибудь постарше, — сказал инспектор Коллинз из полицейского участка Манчестера, когда они встретились на станции Пикадилли. — И покрупнее.
Ньюсон и Наташа порылись в национальном полицейском архиве и обнаружили три нераскрытых дела, которые, по мнению Ньюсона, могли уложиться в схему, начавшую складываться в его голове. Первое из них произошло год назад в пригороде Манчестера, Дидсбери. Это было необычное убийство, в нем так же чувствовалось пристальное внимание к деталям, как и в случае с Адамом Бишопом. Инспектор Коллинз был не в восторге, получив извещение из лондонской полиции с просьбой открыть одно из своих дел заново. Он подумал, что его проверяют.
Жертвой был военный мичман, неженатый мужчина тридцати трех лет, который приехал домой в отпуск навестить родителей. Родители работали и в день убийства уехали из дома все вместе на машине где-то без пятнадцати восемь утра. Мичман Денис Спенсер спал в гостевой комнате. Будильник у него стоял на десять тридцать, так как в час тридцать он собирался встретиться со старым другом в пабе. Офицер Спенсер так и не попал на эту встречу, потому что где-то между семью сорока пятью и одиннадцатью часами утра Спенсер впустил в свой дом убийцу.
— Вряд ли это произошло позже одиннадцати. На это указывает приблизительный момент наступления смерти и времени, которое понадобилось, чтобы его убить, — объяснил Коллинз.
Полиция предположила, что человек, которого Спенсер пустил в дом, был вооружен, потому что он — или она — смог убедить Спенсера, большого, крепкого мужчину, пойти вниз в кухню, где тот позволил привязать себя к стулу и заклеить себе рот скотчем. Полиция не выяснила, существовала ли возможность, что там было больше одного нападавшего, но помимо тела и разлитой вокруг крови практически никаких следов нападавшего не было. Как и в случае с Бишопом, убийца Спенсера очень профессионально замел все следы. И, что более важно, жертву подвергли странной и необычной пытке. Его били по голове много раз мягким плоским предметом, возможно большой резиновой дубинкой. Мичман Спенсер умер не от силы или тяжести ударов, а от их количества и частоты. Его ударили много, много сотен раз в отрезок времени с пяти до шести часов, в результате чего шейный позвонок стерся, а мозг расплющило от постоянных ударов о стенки черепа.
— Мозг получил серьезные повреждения, — объяснил полицейский врач манчестерского отделения полиции, когда они встретились в полицейском участке в Динсгейте. — Я хорошо помню подробности, это такая странная смерть. Я в своей практике встречался с разными повреждениями мозга, но обычно они были результатом одного или двух ударов. Чем сильнее удар, тем сильнее поражение мозга. Беднягу Спенсера били не сильно, не как молотком или кирпичом. Взятые каждый по отдельности, удары были не особенно болезненны. Скорее, это были шлепки, а не удары. Череп был сильно поврежден, волосы и кожа на голове полностью отсутствовали. Представьте себе, сколько раз нужно ударить человека по голове, чтобы не осталось ни волос, ни кожи. Разумеется, кровотечение было очень сильное, кровь запеклась на лице и плечах жертвы, а также на ковре под ним. В конце концов, человек должен был впасть в агонию.
— Жертва была в сознании, когда ее били?
— Да, в полном сознании. Убийца об этом позаботился.
— Нюхательные соли.
— Да. Мерзкий ублюдок. Не давал ему отключиться до последнего удара, хотя одному Богу известно, в каком умственном состоянии он был к тому моменту. Абсолютно не в себе, наверное. У него мозги буквально катались туда-сюда в голове.