— Угу!
— И у нашей красавицы Наташки глаза голубые, не как у всех людей, дефективные!
Не смог я переубедить Данилу. Он обиделся за мисс «звезду Севера», как будто приходился ей родным братом, и, поджав губы, заявил:
— Раз она дефективная, тогда ты на нее не пялься и отдай бинокль.
— Щас! Я первый буду!
— Нет! Я первый! Я ведь тебя пригласил!
— Куда ты меня пригласил?
— На Наташку!
— Ты меня на козу пригласил!
Ни до чего мы так и не договорились. Еще раз выглянув и увидев пустынный берег, я улегся на дно окопа. Те же белые облака плыли над нами. Созерцание бездонного неба настраивает человека на философский лад. Я задумался о смысле бытия, о предназначении человека, о его уникальных способностях заглядывать внутрь материи. И решил поделиться с приятелем обрывочными мыслями, придав им наукообразный вид. Начал я почти как Сократ!
— В том, что когда-то наш обезьяноподобный предок стал разумен, сыграло важную роль то обстоятельство, что он научился отрывать взор от земли и смотреть на небо. Это его и сделало человеком, а не труд. Человек оторвался от корыта и впервые задумался об истоках и смысле бытия. Он стал философом. Человек стал мыслить в масштабах планеты.
Умиротворенность, оказывается, одинаково действует на души людей. Мой дружок тоже сподобился прикоснуться к прекрасному и необъятному. Он с пафосом заявил:
— Я вот тоже где-то читал, что на земле до нас жили восемьдесят миллиардов человек. Представляешь?
Я плохо представлял восемьдесят миллиардов, затерявшихся в глубине веков. Наша эра в моем понимании всегда была разумной, расставлена на книжных полках библиотек, а вот все, что было до нее, мне представлялось диким, рычащим, бегающим в шкурах или прыгающим по веткам. Поэтому, поняв его так, что он сделал из эволюции человека винегрет, смешав в одной куче шимпанзе и разумного человека, я уточнил:
— Восемьдесят с обезьянами?
Вопрос озадачил новоявленного философа. Он повернул голову в мою сторону, затем глянул туда, где паслась коза с козленком, и задумался. Мысль его никак не хотела забираться в крону деревьев к прародителям человека. Мышление у моего приятеля было мозаичное, выхватывало куски тут и там, а сделать вывод, слепить целостную картину он не мог. Данила удивленно спросил:
— При чем здесь обезьяны?
— Как при чем? Историю земной цивилизации надо рассматривать в целом, в масштабах планеты, от истоков до наших дней. Представь только эволюционный переход от низших, к высшим, от обезьяны к человеку. А сколько было еще других тварей?
Переубедил я его, согласился он со мной.
— Ты прав, Макс, человек такая тварь, что никто другой с ним не сравнится, даже свинья. Но меня вот интересует, если подходить глобально, как ты думаешь, кого было больше на свете, козлов или людей? И задавалось ли таким вопросом когда-нибудь человечество? Или я первым поднял эту тему?
Вот мы и приехали. Я уже хотел уточнить, имеет ли он в виду нравственную сторону вопроса, деля человечество на две части: на человека — высшее существо — и человека — жующего, но понял, что пора остановиться. Если меня всю жизнь уносила фантазия в другие миры, то моего дружка-прагматика больше интересовало содержимое стоящей перед ним тарелки. Видимо, вопрос им конкретно и был поставлен. Я усмехнулся про себя и ответил:
— Не волнуйся, ты будешь первооткрывателем. Так человечество вопрос еще не ставило!
Польщенный моей похвалой, он признался:
— Я давно об этом думаю, лежу и думаю! Это сейчас ни у кого никакой живности не осталось, а раньше в каждом дворе ее было о-го-го. Вот и представь, если в среднем на человека повесить по два козла, это сколько же их будет — 160 миллиардов. Попробуй такое стадо попаси. Тут за одной Машкой не углядишь, не знаешь, куда ее нелегкая понесет, а там 160 миллиардов. Как представлю эту тучу, аж жуть берет! И как они не вытоптали нашу планету?
— Но эту тучу ты не прессуй в один год, а раскидай на сотни лет! — возразил я ему.
— Значит, ты со мной согласен?
Вот и не верь после этого, что бытие определяет сознание.
Мы еще раз выглянули из окопа. Справа, вдалеке от нас, обновленными луковками церквей подпирал небо сонный городок, слева — виднелась стена вековечного леса, а спереди и сзади изумрудная луговина была опоясана тихой речушкой, несущей свои спокойные воды в рукотворное озеро. Пора бы появиться Наташке-красавице. Нетерпение начал проявлять и мой дружок.
— Сметана на солнце боюсь пропадет! — сказал он.
— Какая сметана?
Данила смешался и отвел глаза в сторону.
— Я на всякий случай взял, если Наташка снова крем забудет. Спину мазать!
С моим приятелем не соскучишься. В ожидании прошло еще минут десять. Когда мы в очередной раз выглянули из нашего укрытия, то вместо ожидаемой прекрасной девы увидели, как в устье Вахчелки появилась одинокая байдарка. Данила взял в руки бинокль.
Глава IVСтарый знакомец
Гля, Макс, Рэм-Ефрем приплыл, — удивленно заявил Данила. — Первый раз вижу, чтобы байдарочники по одному и тому же месту два раза проплывали. Что он тут забыл?
— Может, к Наташке приплыл? — постарался найти я разумное объяснение повторному появлению ревнивца.
— Он ее не видел! — Данила отрицательно покачал головой. — В тот день только мы с тобой здесь были да коза Машка паслась. Не к козе же он приехал!
— Выйдем поздороваемся?
Вместо точного ответа Данила неспешно посмотрел на небо и, определяя на глазок время, сказал:
— Должно быть — скоро двенадцать!
— Ну и что?
— Наташка-красавица скоро появится, а тут этот ревнивец будет под ногами путаться.
— Нам-то что?
Мой дружок забеспокоился:
— Как что? Ты забыл, как она предупреждала, чтобы никого рядом не было. А если кто появится, сообщить ей. Пусть убирается куда подальше. Здороваться еще с ним… Чести много будет.
— Пожалуй, ты прав!
— Тогда неча нам выдавать свое убежище. Скоро он сам слиняет.
Я сразу согласился с доводами своего приятеля. Они совпадали с моим страстным желанием увидеть через окуляры бинокля белую богиню.
Поэтому мы не стали высовывать головы из окопа. Однако Рэм байдарочник, как древний грек, заросший до глаз кудрявой бородой, и не думал никуда дальше плыть. Внимательно оглядев пустынный берег и никого не заметив, он скользнул на своем остроносом «Ноевом ковчеге» к противоположному, заросшему камышом и осокой, берегу. Через минуту зеленые заросли надежно скрыли и байдарку, и самого байдарочника.
— Чего ему тут надо? — возмущенно зашипел Данила. — Наташка вот-вот должна появиться. Как бы его оттуда выкурить?
— Может, камыши поджечь? — предложил я убийственный вариант.
— Неплохо бы ему бороду подсмолить! — сразу согласился Данила. — Да жалко, ни камыш, ни осока гореть не будут.
Раздвинув траву на краю окопа, я вгляделся в противоположный берег. Рэм-Ефрем надежно укрылся прямо напротив нас. Что он там делает? Не успел я высказать вслух ни одного предположения, как снова увидел нежданного гостя. Рэм осторожно выглядывал из камышей, но смотрел он не в нашу сторону, а влево, вдаль, в сторону городка. Оттуда должна была появиться Наташка.
Теперь я смотрел в оба глаза. А замаскировался Рэм отлично, не знай я, что он скрылся в камышах, сроду бы его не увидел. Я перевел бинокль по направлению взгляда Рэма. Куда он смотрит? Вдалеке, в той части озера, где был ухоженный песчаный пляж, выписывал на гидроцикле замысловатые пируэты длинноногий парень. Голову его ярко-красной поганкой венчал мотоциклетный шлем. Перестав рисовать восьмерки перед пляжем, седок на гидроцикле направился в нашу сторону. Я передал бинокль Даниле.
— Кто это?
— По-моему, Фитиль.
— Так это он с утра перед девками на пляже красовался?
— А то кто же!
— А чего сюда плывет?
— Спроси его!
Фитиль был наш старый знакомец. Как яркий представитель золотой молодежи нашего городка, он был непременным участником всех молодежных вечеринок, тусовок, поездок на природу, драк, а сейчас осваивал новый вид транспортно-развлекательного средства. Мы знали о его хрустальной мечте — спортивном мотоцикле «Хонда». По такому случаю Фитиль даже мотоциклетный шлем себе заранее купил. По нему и узнал его Данила.
— Может быть, он вместо «Хонды» гидроцикл приобрел? — спросил я своего дружка.
— На какие шиши? Их заработать где-то надо.
— А кто же тогда дал ему этот гидроцикл?
— Бог его знает! Он с утра до вечера отирается среди нуворишей. Нанять могли!
Змеиное гнездо, где Данила пас козу, располагалось сразу за поселком «новых русских», облюбовавших это живописное место. Прежде чем попасть сюда, на дальний конец озера, к устью речки Вахчелки, надо было пройти мимо высоченных заборов, за которыми скрывались вычурные особняки. Место это было пустынно еще и потому, что не каждый отваживался топтать землю вблизи участков новых хозяев жизни. Псы бойцовских пород не одного жителя городка успели уложить на операционный стол. Самый обычный человеческий страх сделал этот край озера безлюдным.
Один Данила никого не боялся. Он каждый день демонстративно мимо дворцов гонял козу на дальний выпас. Только мы бывали здесь, да еще «звезда Севера» — красавица Наташка. С ней, мне кажется, все было понятно. Где еще искать богатых женихов, как не в этих особняках. Не вечно же они сидят за высоченными заборами и за ворота, наверно, выходят. Я думаю, она забрасывала на дальнем конце озера невод, собираясь поймать свою золотую рыбку. Но пока, кроме глупых карасей, то есть нас с Данилой, никто в ее сеть не попался. Надо будет у Данилы поспрашивать побольше про Наташку, он местный, все сплетни должен знать.
А вот Фитиля я хорошо знал. Но он не относился к числу завидных женихов. Так что он мог не направлять сюда моторизованные стопы. Да и Наташки-красавицы еще не было.
Гидроцикл с Фитилем, натужно гудя мотором на повышенных оборотах, быстро приближался к нам.