– Мистер Ливайн, – окликнула она, неуклюже шагая по заснеженной улице.
Толстые каблуки оставляли на белом снегу глубокие отпечатки, и я подумал, насколько ниже она была бы без них.
Я распахнул дверцу.
– У меня нет времени.
– Опаздываете?
Я хмыкнул и забрался в машину. Захлопнул дверцу и повернул ключ. «Импала» вздрогнула, но не завелась.
– Давай же, – пробормотал я, пытаясь снова и снова. Не знаю, как только там все не взорвалось.
В пассажирское окно коротко постучали, и передо мной возникло ее лицо.
– Проблемы с двигателем? – громко спросила она, сморщив свой поросячий носик. – Могу подбросить до участка.
Я сердито посмотрел на нее. Стиснул руль. И вынул ключ из зажигания.
– Домой отвезете?
Она улыбнулась.
Глава 12
Седан оказался настоящим дворцом. Кожаные сиденья с подогревом. Я вытянул ноги. Мы тронулись с места и покатили по пустынной улице.
Через некоторое время я повернулся и посмотрел на нее. Она искоса взглянула на меня, но промолчала.
– Как, вы сказали, вас зовут?
– Дебра. Дебра Мэнсфилд.
– Вы детектив?
– Да, из Омахи.
– Путь неблизкий. Приехали только поговорить? Могли бы просто позвонить.
Она свернула на главную улицу. Единственной машиной в поле зрения был внедорожник грязно-красного цвета. Проезжая мимо, он кашлянул и затрясся. Из-за грязного лобового стекла за нами следил недоверчивый взгляд. Я даже обрадовался, что у седана тонированные стекла.
– На эту тему лучше говорить лично, – сказала Мэнсфилд.
Я хмыкнул и потер лицо. Оно горело, и даже после душа на нем осталось ощущение грязи.
– Как это выключить? – спросил я.
– Выключить что?
– Это… сиденье.
Она повернула ручку на приборной панели. Палец у нее был маленький и коротенький, ноготь аккуратно подстрижен.
Я открыл окно, и меня обдало холодным воздухом.
– Лучше?
– Намного.
Какое-то время мы молчали, и я начал понемногу расслабляться.
– Как вам Купер? – поинтересовалась она.
Я фыркнул.
– Я только сегодня утром зарегистрировалась. Им пришлось перевести меня в другой номер, потому что вдруг выяснилось, что в моем нет воды.
– Бывает.
Я начал приходить в себя. Холодный ветерок освежал. Я посмотрел на Мэнсфилд. Обвел взглядом салон ее дорогой машины.
– В Омахе вы ведь в убойном отделе, да?
Она немного помолчала, плавно проходя крутой поворот.
– Раньше была, – наконец ответила она со значением.
– Над каким делом работаете? – Теперь я уже настроился выслушать ее внимательно. – Что такого случилось, что вам понадобилось срочно со мной поговорить?
– Это касается вашего напарника.
– Айзека?
– Нового напарника.
– Джо?
– Дело довольно деликатное, – начала она, и тут все стало ясно.
– А, черт, остановите машину.
– Простите?
– Вы из внутреннего расследования.
– Отдел внутренних расследований службы дорожного патруля штата расследует только дела, связанные с офицерами этой службы. Дорожных полицейских. На это и указывает слово внутренний. – Она усмехнулась будто бы про себя. – Я занимаюсь этим делом от имени генеральной прокуратуры штата. В их юрисдикции…
– Вы серьезно? Вы преследуете копов, а значит, вполне можете быть из службы внутренних расследований. Господи, поверить не могу, что сел к вам в машину.
– Ливайн…
– Знаете, мне всегда было интересно, что за придурки ездят на машинах с тонированными стеклами.
– Это служебная машина.
– Знаю, что служебная, – огрызнулся я. – Остановитесь.
Она остановила машину у бордюра.
Я уже отстегнул ремень безопасности и стал открывать дверцу.
– До участка еще миля, – заметила она.
– Доберусь.
– Томас, пожалуйста, я хочу просто поговорить.
– Ну а я не хочу. А теперь возвращайтесь в Омаху.
– Понимаю…
Я захлопнул дверцу, увидел свое отражение в тонированном стекле и едва удержался от того, чтобы стукнуть по окну. Потом повернулся и, засунув руки поглубже в карманы, зашагал прочь. За спиной у меня по свежему снегу захрустели шины. Все стихло, и я остался со своей злостью один на один.
В дороге злость неплохой попутчик. Разгораясь, она поглощает все. В груди как будто вспыхивает фейерверк. Иногда мне казалось, что злость дремлет там всегда. Паразит, затаившийся в костях. Что ж, меня это устраивало.
Понемногу огонь угасал, и злость уходила, словно просачивалась через поры и впитывалась в землю под ногами. Я прошел мимо бородача в лохмотьях – тот сгорбился в дверном проеме и скользнул по мне остекленевшим взглядом. Через квартал я увидел худую и настороженную собаку, прикованную цепью к ржавому металлическому забору возле заколоченного магазина. Потом машину с разбитым ветровым стеклом.
Я шел, и с каждым шагом злость таяла. Город всасывал ее и жадно пожирал, она растворялась в бетонных плитах, потом в почве, уходила еще ниже и рекой утекала прочь. Поток грязи. Сток ненависти.
К тому времени, когда я добрался до участка, злость сошла на нет. Освободившееся место заполнила нервная энергия, и сердце бодро стучало, как будто отбивало ритм. Руки дрожали. Остановившись на ступеньках у входа, я с трудом их разнял. Ладони покраснели и горели, и я чувствовал, как в них пульсирует кровь. На кончиках пальцев танцевали мурашки.
Со мной такое уже бывало. В шестнадцать лет я развлекался с Лизой Симоне на заднем сиденье пикапа ее папаши. Прилив адреналина был такой силы, что меня затрясло. Наркотики, алкоголь, секс – думаю, я гонялся за этим ощущением всю свою жизнь. Когда вышибаешь двери и разбиваешь носы, кайф такой же.
На верхней ступеньке я остановился и посмотрел в замызганное окно.
Я пробыл в Купере уже шесть дней. Шесть дней неуклюжих попыток встать на ноги. Я перевел дух, толкнул дверь и стал прокручивать в голове все, что знал.
Кевин Фостер. Больной раком алкоголик, осужденный за тройное убийство, настоящее отребье. Ты веришь Джо? Этот парень задушил трех женщин. Задушил и ложкой выковырял им глаза. Отмотал срок, а когда вышел по апелляции, задушил четвертую. Некоторые просто не понимают, где нужно остановиться. Это если верить Джо.
Но если вы спросите меня – а я полагаю, что спросите, иначе какой в этом смысл, – я скажу так: это все дурно пахнет. Пованивало тогда – а после всего, что я видел потом, воняет в два раза сильнее. Хотите узнать, кто убил Келли Скотт? Одно совершенно ясно – это был не Фостер. Парень чуть в штаны не наложил, когда нас увидел. Бедняга просто пытался выжить.
В конце концов я решил разнюхать, что да как, и сыграть по-умному. Убийца не оставил на теле никаких улик, потому что знал, что делает. А значит, он уже делал такое раньше. И значит, сделает это снова. Нужно восстановить сцену преступления. Проследить улики и посмотреть, куда они ведут. Может быть, они приведут меня в какое-нибудь интересное место.
Итак, как я уже говорил, мать родила меня в тюремной больнице. Забежим немного вперед, на девять месяцев спустя, когда она уже хлебнула тюремной жизни и все такое прочее. На что стоит обратить внимание, так это на то, какой стервой оказалась ее собственная мать. У той было два варианта: либо поддерживать дочь, подвергшуюся сексуальному насилию, либо осуждать ее за убийство. Она нашла третий: смылась из города, оставив только слезливую записку домовладельцу по поводу задолженности за аренду.
Знала ли она о моем существовании? Не сомневаюсь, что власти штата пытались с ней связаться. В глубине души я надеюсь, что они дозвонились до нее. Понимаете? Дозвонились и сказали: «Поздравляем, вы стали бабушкой!» Надеюсь, они заставили ее сказать, что она не хочет обо мне заботиться. Заставили ее произнести эти слова вслух.
Потому что если бы она не сбежала, то жизнь у меня была бы более нормальной. Возможно, меня не отдали бы Нэнси и Эдди. Это были родители Роберта. В некотором роде католики. Возможно, они думали, что взять меня к себе – это богоугодное деяние. Понятно, что они попросили об этом сами, написали письмо в службу социальной опеки и все такое. Много лет спустя я увидел копию этого письма. Важно показать, что чудеса могут случаться даже в самых ужасных местах. Вы верите в подобную чушь? Думаю, они взяли эту фразу из открытки от «Холмарк».
Нэнси и Эдди. Они жили в маленьком захолустном канзасском городке под названием Юдора. Дурацкое название для города, если хотите знать мое мнение. Для обозначения этой дыры придумали особое название – «пыльная чаша». Юдора напоминала что-то теплое и липкое, зерно и скот. Старые автомобили с раздолбанными подвесками и субботние танцы в закусочной накануне утренней церковной службы.
Детство в Юдоре – не самое интересное время. Унылое, скучное, но не прямо-таки неприятное, поймите меня правильно. Просто…
Вы когда-нибудь смотрели эти отстойные телефильмы, такие еще раньше показывали на Си-би-эс или где-то еще? Подавали как нечто грандиозное. Фильм недели на канале Эй-би-си! Они были ужасны, но Нэнси их обожала. Например, сообразительная девочка пытается поступить в Гарвард, но ее родители – нищие алкоголики. Или – пара с проблемами в браке поселяется по соседству с восемнадцатилетней соблазнительницей. Или – женщина, которая влюбляется в монаха-бенедиктинца. Все они одинаковы, все они отстой, и место действия во всех – Юдора.
У меня не сохранилось приятных воспоминаний об этом месте. О теплых летних деньках, качелях на заднем дворе, о полях, ручьях или о том, как мы лазали по деревьям.
Все это словно снято на пленку «Super 8» со слишком высокой цветовой насыщенностью. Может, это какая-то моя особенность, но визуальные образы никогда не задерживались у меня в памяти надолго.
Но зато я хорошо запоминаю ощущения. Вечерний воздух на обнаженных руках, шум ветра, колышущего кукурузу, запах земли после грозы.