— Располагайтесь, господа! Чувствуйте себя, как дома. В Альпах или на берегах Рейна.
— Данке шён, — лейтенант с сапогами завалился на чистую постель и закурил. — Вася — в боевое охранение, Паша — отдыхать!
— Есть!
— Подъём в 20:00.
Время тянулось необычно медленно.
«И какой с меня, к чёрту, Профессор? Не дай бог что-то спросят по химии или механике, — сразу клямка! Нет, зря я вляпался в эту авантюру, — думал Иван Иванович. — Без приказа, без связи… Где был? Почему не бросился с голыми руками на врага? Попробуй потом докажи, что у тебя не было иного выхода, что действовал строго по ситуации в интересах родной страны… Хоть бы Тур вышел к основным силам и доложил, кому следует, обо мне, а то шлёпнут свои же, если выживу, — и жалуйся потом кому хочешь, хоть Господу Богу, если он есть, конечно!»
Ровно в восемь вечера Василий вернулся в дом, разбудил товарищей, а сам улёгся спать.
Паша сменил его на посту.
А лейтенант, которого они между собой называли Григорием Ивановичем, остался бодрствовать в одной комнате с Ковальчуком.
— Что не спите?
— Не положено. В 21:00 — эфир… А мне ещё надо подготовить радиостанцию. Нашу пришлось оставить в тайнике под Брестом. Тащить с собой тридцатикилограммовый «Телефункен» не было никакой возможности. Вы не против помочь?
— С удовольствием.
«Блин, только этого мне и не хватало. И так жизнь на волоске… А если тот сигнал, что подал Вилли, на самом деле предупреждение об опасности, тогда и этот волосок будет оборван… Нет, непохоже… Иначе бы меня грохнули прямо на Гряде!»
Такой вывод действовал успокаивающе, и капитан следом за лейтенантом, так и не накинувшим на плечи гимнастёрку, поплёлся на улицу.
«Какое-то время у меня есть. Сутки-двое или час-другой, пока неясно, но есть!»
Григорий тем временем зашёл в хлев, разворотил копну сена и спустя мгновение вытащил на свет новенькую, в смазке, радиостанцию. Проверил комплектность и удовлетворённо хмыкнул:
— Всё на месте!
— Гут! — разделил его радость Ковальчук.
«А может, прибить его и закопать в сарае, а самому пуститься наутёк? Нет, я должен досмотреть эту комедию до конца!»
— Помогайте!
— Что делать?
— Несите «Телефункен» наверх!
Вдвоём они еле затащили радиостанцию на чердак. Лейтенант размотал антенну с грузом и через незастеклённое окно забросил её на ближайшее дерево. Затем щёлкнул тумблером. Приёмник захрипел, засвистел… Диверсант начал крутить верньер[10], но нужная частота всё время куда-то уплывала.
— Райс…[11] Кварц полетел! — прокомментировал он раздражённо. — Надо будить Василия. У него есть запасной.
«Тут мне и конец!» — подумал Ковальчук, искренне сожалея о том, что вместе с удостоверением сдал верного друга тэтэшника подполковнику Сурженко. Как положено — под расписку.
— Ремонт много времени займёт? — спросил он.
— Нет. Минутное дело… Слушайте, герр Профессор, поднимете, пожалуйста, его сами. А я пока сбегаю в кусты… Замучила эта сухомятка…
Ивану только этого и надо было!
Он быстро прошёл в комнату, где стояла кровать, на которой ночью спал лейтенант, и выхватил из внутреннего кармана удостоверение личности командира РККА.
Ну, как настоящее, никаких следов подделки! Умеют, сволочи!
…Василий долго не хотел просыпаться. И на чердак лез нехотя, как из-под палки. Зато кварц поменял быстро и сразу настроился на нужную волну.
«Клиент у нас», — отбил ключом и моментально получил ответ:
«Смотрите за ним в оба. Завтра прибудут наши люди и сразу выяснят, тот он, за кого себя выдаёт, или нет».
Прочитав послание, командир группы смерил Ковальчука недобрым взором.
— У вас есть документы?
— Гевишь…[12]
— Потрудитесь предъявить!
— Битте…[13] — Иван Иванович спокойно и без задержки предъявил удостоверение, реквизированное у настоящего профессора. Он практически ничем не рисковал, ибо на фото Селезнёв снимался лет пятнадцать тому назад. Тогда ему не было и тридцати, и его круглую голову украшал буйный, вьющийся, чубчик.
А теперь их обоих можно смело называть «склонными к облысению».
Лицо? Нос, уши и глаза есть у всех, а детали на пожелтевшей бумаге просто не разобрать!
— Простите, Вениамин Сигизмундович… — пробурчал лейтенант, видимо, осознав безосновательность своих подозрений.
— Ничего. Бывает…
— Завтра ждём гостей. До этого времени нужно хорошо отдохнуть. Всем спать. Я подежурю!
Всю прошлую ночь Иван не сомкнул глаз, но и в эту спать ему совершенно не хотелось… В голове путались мысли.
Война, немцы, Свитязь, профессор… Как связать их в единую геометрическую фигуру? И какую? Прямоугольник, квадрат, ромб?
Да, ещё… Что немцы забыли в этом заброшенном и Богом, и людьми уголке? Что?
«Нет, я обязательно во всём разберусь!» — в очередной раз дал сам себе крепкое слово контрразведчик и… сразу заснул.
Незадолго до рассвета в лесу «ожила» какая-то диковинная птица, начавшая издавать нечленораздельные звуки: «Грыза-чёв, грыза-чёв», такой, если верить удостоверению, была фамилия главаря диверсантов. Этот факт почему-то вызвал у Ковальчука приступ истерического смеха.
Он оделся и пошёл на улицу.
Гриша сладко спал на скамейке. Рядом «дремал» пулемёт Дегтярёва, прислонённый к стене дома.
— К-хы, — кашлянул капитан.
Грызачёв поднял голову и сфокусировал на нём мутный взгляд светло-синих глаз.
— А, это вы…
— Я.
— Не спится?
— Нет.
— А времени сейчас сколько?
— Четыре сорок пять.
— Может, искупаемся?
— А что? Я с удовольствием.
— Будите Пашку, хватит ему дрыхнуть…
Несмотря на то что к концу подходил первый месяц знойного лета, вода в озере была очень холодной. Но Грызачёву холод, кажется, нипочём; его белобрысая голова мелькала уже где-то на полпути к острову, а до него как-никак не одна тысяча метров, это Иван знал ещё с курса географии.
Дойдя до линии, разделяющей воду жёлтого цвета и голубого, чекист наконец решил окунуться. Уф!!! Где ты, Гриня? Не утони, а то твои друзья с меня скальп снимут! А мне жить надо. Чтобы выполнить свою миссию до конца, отдать, как говорится, Родине долг, отблагодарить за то, что вытащила меня, безземельного крестьянина, хлебопашца, из-под беспросветного панского гнёта, дала профессию, научила всем премудростям сложного чекистского дела…
На следующий день гитлеровцам ценой невероятных усилий и жертв удалось склонить чашу весов в свою пользу.
Пограничников и части пятой армии, и днём, и ночью оказывающих героическое сопротивление, цепляющихся за каждую пядь родной советской земельки, отбросили к Ковелю.
В 22 часа, когда уже стемнело, от длинной колонны оккупационных войск, потихоньку тянущейся в сторону этого крупного железнодорожного узла, возле города Любомля отделились несколько автомобилей и повернули налево — в сторону знаменитого каскада Шацких озёр. Кто ехал в первом из них, с закрытым кузовом, разглядеть не представлялось возможным, а в открытых кузовах второй и третьей теснились десятки советских военнопленных.
В райцентре грузовики снова повернули налево и неспешно покатили за село Свитязь — в густой смешанный лес.
Около полуночи они наконец добрались до своей цели и остановились у заброшенного дома.
Несущий вахту Василий сразу поднял своих товарищей. Ковальчук услышал шум и тоже проснулся. Но виду не подал. Продолжал поcапывать, лёжа на спине.
Грызачёв завернул машины за хату; военнопленные спрыгнули с кузовов и, сбившись в одну большую кучу, стали устраиваться на ночлег.
А из будки первой машины при помощи диверсантов вышли трое убелённых сединами мужчин и направились в дом. Для них целиком и полностью отвели одну из комнат.
Лейтенант собирался немедля разбудить «русского профессора», чтобы устроить ему тщательную проверку, но гости распорядились не делать этого до утра: мол, никуда не денется…
Больше Иван так и не уснул. Дождавшись рассвета, вскочил с кровати, оделся и под тяжёлым взором недремлющего Грини пошёл во двор. А вдруг это последний день в его жизни? Надо сполна насладиться солнцем, небом, щедростью живописной волынской природы…
Вокруг военнопленных на всякий случай ходил Павел, хотя те, испуганные, подавленные, грязные, голодные, и так не собирались никуда бежать.
А на лавке уже сидел один из гостей — невысокий очкарик лет шестидесяти с вьющимися, плохо подстриженными бакенбардами из прошлого века.
После долгой дороги ему явно не терпелось с кем-то пообщаться, и русский коллега подвернулся как нельзя кстати.
— Давайте знакомиться, я профессор Липке из Лейпцигского университета…
— Приятно!
— А вы тот самый Селезнёв?
— Да. Вениамин Сигизмундович.
— Я читал… Читал все ваши труды. Знаете, мне кажется, что больше вас для развития нашей отрасли, я имею в виду ядерную физику, не сделал никто…
— Ой, не льстите. Как вас зовут?
— Юрген-Клаус, не знали?
— Простите — запамятовал… Для нас, русских, двойные имена в диковинку…
В это время на улицу выскочил Грызачёв. В одном нижнем белье. Заметил мирно беседующих учёных и похлопал Ивана по плечу.
— Общаетесь?
— Так точно, — за обоих отчитался Липке. — Посидите, послушайте нашу дискуссию.
— Зачем?! Всё равно я в этом ничего не понимаю, — устало отмахнулся лейтенант и пошёл прочь.
А Юрген-Клаус ни на миг не умолкал:
— Вначале тридцатых я работал у Юри Гарольда в Колумбийском университете. Именно тогда он впервые обнаружил в природной среде молекулы тяжёловодородной воды и получил за это…