Ну конечно же! Желтое и красное. Кровь и золото. Его цвета.
Он дрался на мечах, дрался с Андрюшкой Трошиным. Ну какой из этого детсадовца фехтовальщик?! Это же курам на смех! Но это в реальности, а вот во сне тот оказался врагом коварным, опытным, опасным. И лицо у него было не таким, как в жизни: с резкими жесткими чертами и быстрыми глазами, полными решимости и отваги.
Они стояли друг напротив друга, чуть согнув колени и держа наготове свои мечи. Острия мечей смотрели в лица противников. Кто начнет?
– Умри! – громко, на выдохе, выкрикнул Андрей.
И атаковал из средней позиции с такой яростью и силой, что Сергей даже подскочил от неожиданности. Он сделал едва уловимое движение, укосом отбил меч врага вправо, но не удержался, отступил на два шага, разрывая дистанцию. Момент для контратаки был упущен. Он замер с мечом, поднятым высоко над головой, в верхней позиции. Трошин вновь атаковал, и в этот момент Сергей нанес удар! Он опустил меч вниз. Безуспешно! Андрей, уклонившись, поднял меч для замаха, но Сергей парировал и ударил по руке соперника. Снова мимо!
Но ведь так не бывает! В реальном бою он непременно попал бы!
А теперь атака справа. Сергей держал меч слева, чуть ниже пояса. Он парировал, нанес ответный удар, который был легко отбит. Чудеса в решете, бой, которого просто не может быть. Но, даже во сне, он чувствовал в руке знакомую тяжесть меча…
Теперь его ударили сверху. Блокируя, он ответил ударом в голову соперника. Тот ушел стремительным вольтом и, используя инерцию обратного движения, на развороте с силой хлестанул Сергея по животу. Меч Трошина с лязгом столкнулся с мечом Сергея. Да, в этом сне даже мечи звучали как наяву. И обжигающая боль, пронзившая его, когда клинок врага косо прошелся по его туловищу, была до жути реальной! Густой струей ударила его кровь, из распоротого живота повалились дымящиеся внутренности. Он одновременно и чувствовал это, и смотрел как бы со стороны, точно глядел кино. Краешком – но только краешком! – сознания он понимал: это не взаправду, это сон, кошмарный сон, нужно просто скорее проснуться – и ужас кончится.
Но еще он понимал – там, во сне, – что ранен смертельно и спасения нет.
И тогда, на последнем предсмертном дыхании, уже не ощущая рукой рукояти оружия, он сделал выпад. Точнее, просто повалился на врага, направив немыслимым усилием свой клинок вперед и вверх. И наконец попал после стольких промахов и неудач! Его меч пронзил горло Андрея так легко, точно это было не человеческое тело, а клочок бесплотного тумана. Снова все не по правилам, мечом положено рубить, а не колоть, это же не шпага! Но у снов своя логика… Окровавленное лезвие вышло из шеи Андрея прямо под затылком, из перерезанного горла брызнуло яростным жарким кармином.
– Убийца! – услышал он сдавленный хрип врага, хотя не может человек хрипеть с мечом в горле.
И проснулся.
Он не верил в вещие сны. Но ощущение надвигающейся опасности, сжимающегося кольца почему-то усилилось чрезвычайно, до болезненной степени. Проще говоря, стало очень страшно.
«Какой я убийца? – мрачно подумал он. – Не хотел и не хочу никого убивать! Там, в горах? Ну, там просто: не ты, так тебя. А так… Не возникало у меня таких кровожадных желаний!»
«Это потому, – ехидно перебил его внутренний голос, который оказался сейчас до странности похожим на голос Андрюшки Трошина, – что тебя еще жареный петух в известное место не клевал! А коли клюнет? Что тогда? Может ведь и клюнуть, к тому дело идет, добром эта милая затея не кончится. Как будешь возникшие проблемы решать, исключительно мирными, ненасильственными способами? Ну-ну… Что до желаний… А на полигоне, в игре? Тоже не возникало? Как еще возникало-то!»
«Так то на полигоне, – вяло возразил он самому себе. – На то игра! Хотя не в дочки-матери играем, это тоже верно. Крыша у меня поехала: сам с собой в споры вступаю. Вот так шизофрения и начинается».
Мысль об игре, о полигонах повлекла за собой целый ряд воспоминаний, одно – совсем недавнее. Они тогда ездили под Битцу, искать площадку под давно задуманную «Свадьбу Оберона и Титании». Нашли быстро. Почти там же, где недавно «Последний шаг» отыгрывали.
Когда-то здесь было верховое болото, неглубокое и неопасное, плотно заросшее сфагновым мхом. Затем болото пересохло, заросло мелколесьем: молодым березняком, осинками и ольхой. Меж молодыми деревцами густо разросся кустарник – лещина, бересклет. В кустарнике стеной стояли пахучая таволга и шпажник, виднелись белые колокольчики купавы. Тихо, безлюдно и очень красиво. Это место, казалось, принадлежит не Земле, а таинственному сказочному миру старинных саг и преданий. Или миру Профессора. Вот сейчас из лесных зарослей появится на белом единороге молодая и прекрасная принцесса лесных эльфов, ударит по струнам своей лютни и запоет песню чар и колдовства. Перелесок пересекала узкая, едва заметная тропинка.
Лесная стежка нырнула в густые заросли ежевики. Ягоды так и светились на солнце вишневым огнем. Это было по-настоящему волшебно. Тропинка выводила на небольшую овальную опушку, заросшую по краям молодым ольшаником и лещиной, кустами бересклета, увешанными похожими цветом на кораллы нежно-розовыми ягодами. Лучшего места и представить было нельзя! Где еще сочетаться браком королю эльфов Оберону с прекрасной Титанией, как не в таком лесном зале, щедро украшенном самой природой?
Но сейчас, под влиянием тревожного настроения, жуткого сна, перетянутых нервов, ему вспомнилось и кое-что другое из этого дня. Мимолетное впечатление, которое, оказывается, засев в глубинах памяти, ждало своего часа. Дел на площадке, где решили разыграть «Свадьбу», было много, так что уезжали они поздно, под самый конец длинного летнего дня.
Темное небо на востоке уже начало покрываться первыми робкими звездами, среди которых светила мутно-красным немигающая точка Марса. На другом, западном, краю горизонта сквозь разрывы светящихся темной медью заката облаков в густеющую синеву неба уткнулись громадные ало-багровые клинки лучей заходящего солнца. Солнечный диск опускался все ниже, и облака меняли цвет, наливались зловещей краснотой, предвещая на завтра ветреную погоду.
«Точно кровь чья-то проступает, – подумал Сергей тогда. – И Марс кровавый… Что это мне всюду кровь мерещится?»
Вот это и вспомнилось, словно внутренне срифмовалось с кровью из сна.
Тяжело вздохнув, он снова выпил холодной воды из-под крана, отдернул шторы кухонного окна. Над Москвой вставал ранний летний рассвет, наступали самые длинные дни года. С улицы уже слышалось пофыркивание автомобилей, оживленные людские голоса, лай собак, выведенных на утреннюю прогулку. Начинался вторник. До первого контрольного срока оставалось менее двух суток…
…Встретиться с генерал-лейтенантом Орловым вчера Льву и Станиславу так и не удалось, что, может быть, было и к лучшему, как решил для себя Гуров. Дело в том, что расширенная коллегия МВД с привлечением высших чинов Минюста и Генпрокуратуры России затянулась до самого вечера, и в свой кабинет Петр Николаевич не вернулся, сразу отправился домой, приходить в себя. По должности генерал-лейтенант Орлов, начальник ГУ угрозыска, обязан был принимать участие в подобного рода, как он выражался, «министерских посиделках» и очень это дело не любил. Разговор, как обычно, шел о мерах по окончательному и бесповоротному искоренению преступности в России; ну, для начала, в столице и ее окрестностях. Будучи сугубым практиком и профессионалом высшей категории, Петр Николаевич всякого рода совещания, заседания, коллегии и все прочее в том же духе, посвященные этой животрепещущей проблеме из разряда вечных, считал пустой тратой времени и сотрясением воздуха. Планы можно составлять самые расчудесные и указания давать самые распрекрасные, только к обезвреживанию реальных преступников это имеет самое отдаленное отношение!
Словом, возвращался с «министерских посиделок» Петр Николаевич злой, как тысяча чертей, и даже друзьям-сыщикам в такие минуты лучше было к генералу не соваться.
А вот сегодня, во вторник, они втроем уже больше часа сидели в генеральском кабинете. Время приближалось к полудню. Перед каждым дымилась чашка крепкого свежесваренного кофе, до которого Петр Николаевич был великий охотник. Стояла на столе и хрустальная вазочка с домашними печенюшками Верочкиного изготовления. Верочка до самозабвения любила своего шефа и, невзирая на генеральские протесты, ежедневно баловала Орлова каким-нибудь своим печевом. Над чашками завивался в белые спирали ароматный пар, из приоткрытой форточки одного из высоких окон тянуло свежим ветерком, чуть отдающим бензином.
Крячко с тоской во взоре поглядывал на массивную, сияющую чистотой пепельницу, которая с недавних пор служила лишь украшением генеральского стола, а по прямому назначению не использовалась. И дело тут не в том, что медики уже более десяти лет назад категорически запретили Петру Николаевичу курить, не так давно генерал с превеликим удовольствием предавался пассивному курению и даже просил Станислава подымить у себя в кабинете. Нет, раз и навсегда наложив вето на табак, Орлов заботился не о своем здоровье, а о маленькой желтой птичке-кенаре Капитане Флинте. Чуть больше года тому назад та же Верочка преподнесла пичугу генералу в подарок, и очень быстро Орлов подружился с веселой неугомонной птахой. Сейчас Капитан Флинт, похожий на лимон с лапками и клювиком, прыгал по жердочкам своей просторной клетки и бодро что-то насвистывал. Словом, обстановка была насквозь знакомая и привычная, сколько раз они сидели вот так втроем за этим столом и обсуждали, как бы ущучить очередного негодяя. Самое интересное, что обычно ведь ущучивали!
Говорил в основном Гуров, Крячко ограничивался отдельными репликами, а Орлов вообще молчал, впитывал информацию.
Ее, что греха таить, было немного. Так что с фактологической стороной дела Лев Иванович покончил быстро и теперь рассказывал о том, каким ему представляется психологический портрет Светланы Покровской и чем вся эта психология может помочь им в поисках и спасении похищенной девушки. Шла речь и о загадочных «Детях тумана», с которыми полковнику Гурову все сильнее хотелось познакомиться.