– Ну что, давай я заве… – начал говорить Сокóл, и в этот самый момент его незакрепленный спиннинг сиганул в воду. Он, как-то пополам изогнувшись, успел ухватить его на лету. Затянутый фрикцион не работал, и прямо под бортом из воды выпрыгнуло что-то сверкающее и бьющее на лету хвостом.
– Бля…! – громко вопил и смеялся не находящий слов, трясущийся в совместном с рыбкой экстазе Сокóл. Зёма, закусив губу от зависти, снова положил свой спиннинг и снова помог достать.
– Три восемьсот! – сфоткавшись, сообщил ему показания безмена бездушный Сокóл. – Ну что, судачка-то, наверное, возьмём?
Зёма кивнул. Ещё не было случая, чтобы он отказался от жареного судачка.
Отцепив его снасть, продолжили рыбалку. И получилось, что их не обманули. Так активно они не ловили ещё никогда. Когда часам к девяти клёв прекратился, в садке болталось ещё штук пять-шесть небольших, взятых на копчуху, ещё столько же, если не больше, были взвешены, сфотканы и отпущены за ненадобностью.
* * *
Нос моторки летел над водой, вздымая два белых журчащих снопа, свежий ветер скользил по лицу, солнце жаркую ладонь положило на щёку. Соколу казалось, что это он взрезает грудью лёгкую воду, что это он несётся холодным невесомым воздухом, что это его лицо горит светлым огнём. То и дело широкая улыбка появлялась на его лице, и, когда он направлял взгляд на друга, то видел, что и Зёма чувствует то же. Быстро приближался строй высоких деревьев на берегу, залитая тенью пристань с толпою прилипших к её соскам, копошащихся на волнах голодных синих кутят. Они вернулись последними, и пришлось потрудиться, чтобы найти место и пропихнуть оголодавший лодкин пятак к терпеливо вздыхающей на волнах мамке.
У Сокола всё валилось из рук. Хотелось всё собрать побыстрее и пойти, нет, побежать, нет, полететь на берег, что-то делать, кому-то помогать, но прежде всего – сообщить рыбнику вес пойманной ими рыбы, чтобы как можно скорее и их вклад влился бы в сумму общего улова, на огромном табло парящую над базой. Пока он так, суетливо и по-щенячьи радостно, копался в лодке, запихивая в сумку разбросанные снасти, Зёма уже пошёл, стройный и строгий, по гулкому помосту над водой.
Проходя мимо одной из лодок, он остановился и удивлённо развёл руками:
– Семён Семёныч!..
– Чё случилось? – спросил, догоняя его, Сокóл.
– Во… – вместо ответа показал Зёма.
В чужой лодке, среди прочих, лежал Зёмин пропавший спиннинг. Обознаться было невозможно. Глаза Сокола возмущённо вытаращились, и он предложил прямо теперь надругаться над мамой наглого вора. Первейшим его порывом было найти, наказать, проучить, а Зёма, наоборот, хотел просто забрать палку и уйти. Пока они стояли, споря что предпринять, причал закачался, и к ним подошёл невысокий, одетый в зелёно-грязный камуфляж человек. Глаза его устало краснели, от него хорошенько попахивало.
– А, Лёха! – протянул руку Зёма, знавший тут, похоже, всех без исключения. – Это ты вчера отличился? Как успел-то?
Зёма щёлкнул пальцами по горлу, и Лёха в ответ на его вопрос удивлённо развёл руками, вроде и сам удивляясь – как.
– Чаво вы? – спросил привлечённый суетою егерь.
– Да вот… – Зёма рассказал ему историю пропажи. Какое-то время они обсуждали дело втроём, поглядывая на спиннинг с каким-то даже осуждением, словно эта несчастная палка сама затеяла всю эту нервность, а теперь ещё и заставляла их за неё же отдуваться. Сошлись на том, что нужно сфоткать улику, не вынимая из лодки, а затем искать Василича и гнусных супостатов, чтобы, приведя их на место, ткнуть мордою в тёплое. Этот план они и кинулись выполнять со всем рвением.
Но сначала, естественно, заглянули в кафешку.
Завтрак ещё не закончился, и они, поздоровавшись с кухарками, уселись за стол. Снаружи Сокóл с улыбкой потирал руки и даже что-то пытался шутить в предвкушении долгожданного жорева, но в голове у него на мотив ревущих финальных аккордов нацгимна звучало: «Быстро найти, наказать, про…у…чи-и-ить!» Ему казалось странным, что Зёма так спокойно относится к этому безобразию. Он начинал объяснять тому что-то такое, но Зёма вяло отмахивался всякими «да ладно» и «бывает»…
– Да пошла ты!.. – совершенно неожиданный, донёсся женский вопль со стороны кухни, и тут же, пнув дверь ногой, в их направлении вывалилась ещё незнакомая им кухарка. Она неаккуратно несла сразу четыре предназначенные им тарелки, так, что верхняя налезла на нижнюю, раздавив и размазав по себе жёлтую блямбу яичницы. Её и без того несимпатичное лицо было искажено злобой. Она молча и зло бросила их тарелки на стол, а развернувшись, так съездила ногою промеж ног подвернувшегося ей на пути стула, что бедняга подпрыгнул и скрюченно замер, зажимая уничтоженное место и судорожно хватая прорезью воздух.
– Ну, красивая! Ну что же так жёстко! – радостно завопил Зёма.
Ему нравились такие горячие штучки. Но «красивая» одарила его таким взглядом, что даже Зёма, даже протёртый до дыр калач Зёма как-то резко подсдулся и примолк.
Сокóл, как замер на полуфразе с открытым ртом, так и сидел. Все планы по научению воров в одно мгновение вылетели из головы, теперь он возмущённо искал объяснения этому вопиющему случаю.
– Чё? Советский Союз позабыл? – заржал, хлопнув его по плечу, Зёма. – Ща вспомнишь!
Между тем было видно, что красотка его всерьёз заинтриговала, и он, ковырнув пару раз скучную тарелку, вскочил, и крикнув: «Я ща», сбёг на кухню. Сокóл без аппетита схавал раздавленную яичницу и подтянул к себе тарелку с блинами. Он был обижен и оскорблён – совершенно не привык к такому обслуживанию, в голове его роились сотни самых гордых и мстительных планов. Но всё сводилось, как и в случае с покражей, опять же, к Василичу, власть которого казалась самой действенной и страшной карой для местных нарушителей.
– Ну вот как-то так… – плюхнувшись на место, сказал Зёма. Он заметно подспал, выглядел медленным, задумчивым и сомнительным.
– Чё там? – спросил Сокóл.
Зёма передал то, что узнал от Катьки, и Сокóл как-то сразу всё понял и как-то сразу почувствовал себя нехорошо от всех тех эпитетов, которыми только что мысленно осыпал Дашу (так звали злобную кухарку). В присутствии смерти разговор на время остановился, позвякивали только почтительно притихшие вилки. Зёма взглядом утонул в глубоком столе и лишь кивками покачивался на Сокольих туманно долетающих всплесках: «Ну и сама дура – не надо было давать мужу деньги!..» «Ну, естественно, посадят, раз по пьяни сжёг!..» «А как на тринадцать тысяч жить-то можно?..» «Ну а кто её заставлял айфон брать в кредит?..» «Вот мать, мать-то жалко – как не спасли!..»
Зёма всё молчал и молчал, и Сокóл, наслушавшись себя, сам же себе и поверил, что эта злющая кухарка и точно – сама дура, а раз сама дура, то пусть сама и расхлёбывает. Успокоив свою совесть этим построением, он смачно чвыркнул сладкий ароматный чай, собираясь зажмуриться и вернуться в утренний радостный сон, но в этот момент уличная дверь приоткрылась, и Лёхина азартная рожа вывалила задыхающееся:
– Пой-мали! Пой-мали!
Пока они втроём торопливо шли к пристани, Лёха всё забегал вперёд и оборачивался, заглядывая им в лицо, как радостный барбос, ведущий к пустой кормушке. На деревянном помосте стояли трое: Василич и двое молодых, дорого одетых рыбаков.
– Ну, ребята, – здороваясь с друзьями за руки, добродушно прогудел Василич, – об чём шурум-бурум?
– Да вот, товарищи чужое барахлишко у вас тут прикарманивают, – дружелюбно поделился Зёма.
Василич с лёгкой укоризной посмотрел на него, потом на супостатов. Один из рыболовов молчал и затягивался, сохраняя непроницаемое выражение на лице, другой лениво повернулся к Зёме:
– Так… Это что вы такое говорите?..
– Я говорю, что это мой спиннинг, – повторил Зёма.
Рыбак, чуть зевнув даже от скуки, сказал, глядя Зёме в глаза:
– Нет, это мой…
У Сокола даже дыхание перехватило от такой наглости! Изо всех слов к нему на ум приходили только кулаки. Лёха, вставший поодаль от занятной компании, наблюдал за начинающейся зарубой с высунутым языком. Зёма же, храня почему-то полнейшее спокойствие, сказал:
– У меня с собой чехол от палки, коробка от катушки, а в ней чек. А у вас – есть?
Мужик, на мгновение лишь осёкшись, вскинул глаза кверху и снисходительно уточнил:
– А позвольте, милейший, о каком спиннинге идёт здесь речь?
– Вот этот. – Зёма показал взглядом.
– А, этот! – спокойно сказал рыбак. – Этот спиннинг общий!
– Как так – «общий»? Как так – «общий»? – не выдержал и, задыхаясь, проговорил Сокóл.
Василич миротворно положил ему руку на плечо.
– Нет, этот спиннинг – мой, – всё так же спокойно сказал Зёма.
– Скорее всего, мне его кто-то подкинул! – мечтательно произнёс их противник.
А его товарищ, отбрасывая хабец, добавил:
– Да, как докажете? Может, вы и подкинули!
– Да я и доказывать ничего и не буду. Здесь камеры вон висят, – показал Зёма.
– Милицию вызвать! – нервничал Сокóл.
При этом слове лицо рыбака изобразило уже полнейшее утомление происходящим, глаза мельком коснулись прицепленных к стволам камер:
– Ну, может быть, он в общей массе стоял… Я мог взять не глядя…
– Умысла-то не было… – торопливо присоединился его товарищ.
– Нет… Так брал или не брал, – безжалостно вёл свою тему хозяин.
– У меня был такой же! – отчаянно впиваясь в его глаза своим взглядом, но как-то изворачиваясь при этом всем телом, произнёс рыбак. Его товарищ заметно для всех сжимал и разжимал пальцы. Сокóл дрожал от негодования. Казалось – вот-вот набросится. Лёха приоткрыл радостно рот…
– Вы когда собираетесь-то? – спросил вдруг рыбаков Василич.
– Завтра, – с вызовом ответил тот, второй.
– О!.. Ну вот, вы уедете – и не возвращайтесь больше. Договорились?
– Да я на вас… Да это подстава! – негромко, но с каким-то злобным, непобедимым упорством повторял подозреваемый.
– Эх… Всё с вами понятно… – махнул рукой Зёма, доставая из лодки свой спиннинг. Он взял тяжело дышащего друга за локоть и повёл к дому.