Она написала ее для того, чтобы получить единственный авторский экземпляр, на который имел право автор.
Никто не знает, что произошло с нераспроданными экземплярами, имя которым было легион. Точно известно, что их нет ни в одном музее, ни в одной частной коллекции. Даже у Азирафеля не было этой книги; более того, его ухоженные руки задрожали бы при одной мысли о том, что она может в них попасть.
Так вот: во всем мире остался только один экземпляр пророчеств Агнессы Псих.
Он стоял на полке в шестидесяти километрах от того места, где в данный момент наслаждались обедом Кроули и Азирафель, и, выражаясь метафорически, в нем как раз начал тикать часовой механизм.
Было три часа пополудни. Антихрист пришел в мир пятнадцать часов назад, а один ангел и один демон целенаправленно напивались последние три из них.
Они сидели друг напротив друга в задней комнате неуютного с виду магазинчика Азирафеля в самом богемном районе Лондона, в Сохо.
Почти во всех книжных магазинах в Сохо есть задние комнаты. По большей части они заполнены редкими или, по крайней мере, очень дорогими книгами. В книгах Азирафеля не было картинок. У них были старые рыжие обложки и похрустывающие страницы. Изредка, если не было другого выхода, он продавал одну-другую.
Время от времени к нему заходили серьезные мужчины в темных костюмах и очень вежливо осведомлялись, не намерен ли он продать свой магазин, из которого сделали бы торговое заведение, более приличествующее своему окружению. Иногда они предлагали деньги, толстые пачки потрепанных пятидесятифунтовых купюр. А иногда, пока одни говорили с Азирафелем, другие прогуливались по магазину, рассматривали книги из-под темных очков, качали головами и делали туманные намеки на то, что бумага — очень огнеопасный материал, и если что случится, то и пожарные не помогут.
В таких случаях Азирафель кивал, улыбался и говорил, что он подумает над их предложением. И они уходили. И никогда не возвращались.
То, что ты ангел — совсем не обязательно означает, что ты еще и дурак.
Стол между ними был уставлен бутылками.
— Я говорю, — Кроули попытался сфокусировать взгляд на Азирафеле. — Я говорю… я говорю…
Он сосредоточился и вспомнил, о чем он говорит.
— Вот о чем я говорю, — радостно заявил он. — О дельфинах. Вот о чем.
— О рыбах? — рассеянно удивился Азирафель.
— Нет-нет-нет, — Кроули погрозил ему пальцем. — Млек-питающие. Как есть млек-питающие. Разница в том… — Он попытался выбраться из трясины собственного сознания на возвышенное сухое место и вспомнить, в чем же, собственно, разница. — Разница в том, что они…
— Для того чтобы спариваться, выходят на сушу? — подсказал Азирафель.
Кроули нахмурился.
— Не думаю. Уверен, что нет. Что-то у них с детенышами. Короче.
Он взял себя в руки.
— Я говорю… Я говорю. У них мозги.
Он потянулся за бутылкой.
— Что у них с мозгами? — спросил ангел.
— Большие мозги. Вот что я говорю. Большие. Большие. Большие-большие. А есть еще киты. Мозговые центры, точно говорю. Представляешь, океан, полный мозгов?
— Кракен, — угрюмо заметил Азирафель, уставившись в стакан.
Кроули пристально и холодно посмотрел на него, давая понять, что только что на рельсы его сознания прямо перед паровозом подбросили огромное бревно.
— Что?
— Большущий сукин сын, — пояснил Азирафель. — Под грохотом чудовищных валов. Он в глубине среди поли… среди полип… чтоб их, среди кораллов!.. спит. И предположительно всплывет на поверхность, когда закипят моря.
— Ну да?
— Факт.
— Вот такие дела, — Кроули с трудом сел прямо. — Океан кипит, бедные дельфинчики свариваются в уху, и никому до этого нет дела. То же самое с гориллами. Ух ты, скажут они, небо покраснело, звезды падают, что такое добавляют в бананы? А потом…
— Ты знаешь, они вьют гнезда. Гориллы.
Азирафель налил себе еще. Это ему удалось с третьей попытки.
— Да ну?!
— Истинная правда. В кино видел. Гнезда.
— Это птицы, — сказал Кроули.
— Гнезда, — настаивал Азирафель.
Кроули решил не настаивать.
— Вот такие дела, — сказал он. — Все создания, большие и мертвые. То есть малые. Большие и малые. И у многих есть мозги. И тут — ба-ДАММ!
— Ты же приложил к этому руку, — сказал Азирафель. — Ты искушаешь людей. Искусно искушаешь.
Кроули стукнул стаканом по столу.
— Это другое. Они не обязаны соглашаться. И в этом-то вся непостижимость. Это ваши придумали. Все бы вам испытывать людей. Вплоть до полного уничтожения.
— Ладно. Ладно. Мне это не больше нравится, чем тебе, но я же говорил: я не могу не повиновы… повинови… не делать, что сказано. Я — анх-хел.
— А в Раю нет театров, — сказал Кроули. — И почти нет кино.
— Меня искушать даже не пытайся, — сказал Азирафель несчастным голосом. — Знаю я тебя, змей старый.
— Только представь, — безжалостно продолжал Кроули. — Ты знаешь, что такое вечность? Знаешь, что такое вечность? Нет, скажи, ты знаешь, что такое вечность? Вот смотри: стоит большая скала, представил? В милю высотой. Огромная скала, высотой в милю, на краю Вселенной. И вот каждые тысячу лет — птичка.
— Какая птичка? — с подозрением в голосе спросил Азирафель.
— Такая птичка. И каждую тысячу лет.
— Одна и та же птичка каждую тысячу лет?
— Ну… да, — неуверенно сказал Кроули.
— Нехилый возраст у птички…
— Ладно. И каждую тысячу лет эта птичка летит…
— Ковыляет. С ходунками.
— …летит к этой скале, и точит себе клюв…
— Постой-ка. Не выйдет. Отсюда до края Вселенной просто куча… — ангел, шатаясь, помахал руками, чтобы показать, сколько именно, — куча чего только не! Вот…
— А она все равно туда добирается, — настаивал Кроули.
— Как?!
— Не важно!
— Наверное, в звездолете, — сказал ангел.
Кроули решил несколько ослабить напор.
— Ладно, — сказал он. — Пусть так. Короче, эта птичка…
— Но мы же говорим о крае Вселенной, — рассуждал Азирафель. — Так что если это звездолет, тогда такой, из которого на другом конце вылезают твои потомки. Так что ты им должен об этом сказать: «И, взойдя на гору, сделайте вот что…»
Он неуверенно взглянул на Кроули.
— Что им там делать?
— Поточить клюв о камень, — подсказал Кроули. — Потом она летит обратно…
— …в звездолете…
— А через тысячу лет она прилетает и снова точит себе клюв, — скороговоркой выпалил Кроули.
Над столом повисла особая, нетрезвая тишина.
— Столько сил — только чтобы поточить клюв? — задумчиво произнес Азирафель.
— Дослушай, — упорствовал Кроули. — Смысл в том, что когда птичка сточит скалу до основания…
Азирафель открыл рот. Кроули был просто уверен, что он собирается сделать замечание об относительной твердости ороговевших тканей птичьего клюва и гранитных скальных пород, и рванулся в атаку.
— …обязательный просмотр «Звуков музыки» еще не закончится!
Азирафель замер.
— А ты будешь получать от этого удовольствие, — неумолимо продолжал Кроули. — Искреннее удовольствие.
— Милый мой, но…
— Выбора у тебя не будет.
— Но послушай…
— Вкус у Рая отсутствует начисто.
— Но…
— И ни одного японского ресторана. Даже суши-баров нет.
По внезапно посерьезневшему лицу ангела скользнула гримаса боли.
— Мне это не под силу, когда я пьян, — сказал он. — Ты как хочешь, я трезвею.
— Я тоже.
Оба зажмурились, пережидая, пока алкоголь улетучится из организма, и сели прямее. Азирафель поправил галстук.
— Я не могу вмешиваться в божественный план, — хрипло сказал он.
Кроули несколько секунд задумчиво созерцал стакан, а потом вновь наполнил его.
— А в дьявольский можешь? — спросил он.
— Прошу прощения?
— Так ведь это дьявольский план, разве нет? Мы по нему работаем. В смысле — наши работают.
— Ну, конечно, только он — часть общего божественного плана, — сказал Азирафель. — Вы просто ничего не можете сделать, если это не является частью непостижимого божественного плана, — добавил он с ноткой самодовольства в голосе.
— Ага, как же!
— Нет, в этом-то все и дело, если зреть… если… — Азирафель раздраженно щелкнул пальцами. — Как это ты любишь выражаться? В сухом осадке.
— В сухом остатке.
— Да, именно так.
— Ну… если ты в этом так уверен, — сказал Кроули.
— Абсолютно.
Кроули лукаво взглянул на Азирафеля.
— Значит, ты не можешь быть уверен — поправь меня, если я ошибаюсь, — ты не можешь быть уверен, что противостоять ему не является частью этого самого плана. Я хочу сказать, предполагается, что ты противостоишь дьявольским козням на каждом шагу, разве нет?
Азирафель колебался.
— В общем, да…
— Как увидишь козни, сразу им противостоишь. Правильно?
— Ну, в широком смысле, конечно. На самом деле я подвигаю людей, чтобы козням противостояли они. Непостижимость, ты же понимаешь.
— Именно, именно. Значит, все, что тебе нужно делать, — это противостоять козням. Потому что, если я хоть что-нибудь понимаю, рождение — это только начало. Важно воспитание. Влияние. Иначе ребенок никогда не научится использовать свои силы. — Он запнулся. — Во всяком случае, именно так, как предполагалось.
— Разумеется, наши не будут возражать против того, чтобы я расстраивал твои планы, — задумчиво произнес Азирафель. — Совсем не будут.
— Именно. Еще одно перышко в крыло добавят.
Кроули подмигнул Азирафелю.
— Что же случится, если ребенок не будет воспитан в сатанинском духе? — размышлял Азирафель.
— Может быть, ничего. Он ни о чем и не узнает.
— Но наследственность…
— Не надо мне про наследственность. Она-то тут при чем? — наседал на него Кроули. — Посмотри на Сатану. Создан ангелом, вырос Главным Врагом. Если уж говорить про генетику, можно с таким же успехом утверждать, что малыш вырастет ангелом. В конце концов, его отец в прежние времена занимал немалый пост в небесах. Так что говорить, что он вырастет демоном только потому, что его папаша демоном