— Благодарить?! — тут же возмутился я. — Вот уж спасибо! А меня ты спросила, хотел ли я оттуда выдёргиваться? Может, замёрзнуть в пьяном угаре в подворотне или скончаться от того, что не нашёл вовремя на опохмелку, и не самые лучшие перспективы, но это были мои перспективы. Моя жизнь. И лезть я тебя в неё не просил. Спасла она меня, как же. Да я тут погибаю каждые полчаса. И от твоих рук — тьфу! — глаз, в частности. То на поляне чуть меня не прикончила, то здесь.
— Но ведь живой же? — не согласилась Хлоя.
— Пока, но чувствую, ой как ненадолго. И в этом твоей заслуги ноль целых хрен десятых. Так, всё, закончили пустопорожние разговоры. Возвращай меня обратно.
— Это невозможно, — покачала головой Хлоя.
— А вот не верю я. Моя вторая фамилия Станиславский. Раз доставила сюда, значит, можно и обратно. Поэтому взяла и на диванчик в мою квартирку положила, а потом беги — спасай своё королевство. Можешь хоть весь мир спасти, завоевать, просто угробить — мне глубоко параллельно, фиолетово и до лампочки.
— Нет, Серёжа, связи с твоим миром оборваны. Если честно, то я вообще не понимаю, откуда они взялись эти связи? Кто сумел настроить портал для перехода? Я за последнюю ниточку зацепилась, запомнила её, и как только представился момент, выдернула нас сюда. Но её больше нет. Она оборвалась. Я не знаю, где твой мир.
Всё это время Хлоя пристально смотрела на меня, не отрываясь и не моргая. В её глазах не пробегали, как раньше, гипнотизирующие искорки. В них не было лукавства, в них не было фальши. Они были открытыми и честными до самой глубины. Хотя какая там глубина — до всей своей бездонности.
И я ей поверил. Вот так вот просто — в одну секунду, в одно мгновение взял и поверил. И стало как-то глубоко наплевать на всё. Убьют, не убьют. Сожгут, не сожгут. Перед смертью попрошу последнее желание: на целую вечность заглянуть в эти глаза. И пусть только попробуют отказать. Порву всех, любого и каждого.
— Что?! Что ты сделала с ним, Хлоя? — донёсся голос Мары. — Я не слышу его мысли.
— Это потому, что их нет, — спокойно ответил я. — И заткнись, пожалуйста, не мешай.
— Это потому, что наш мир принял тебя, — прошептала Хлоя. — Я верила, что так будет. Он ещё во многом удивит тебя. Он ещё не раз разочарует. Попытается убить и спасти. Забыть и вспомнить. Но ты уже часть его. Он пустил тебя к себе. Он подарил тебе новую жизнь. Он спас тебя.
Она ещё шептала и шептала. Но я её не слушал. Я снова был в её глазах, как тогда, в первый раз. Хотя нет, уже совсем по-другому. Но это было сейчас неважно, абсолютно неважно. Я потом разберусь со всем остальным, если захочу. А сейчас была просто она, и были её глаза. Бескрайний, безграничный мир в её глазах. И это был тот самый мир, в который я подсознательно стремился всю свою жизнь. И он меня принял.
***
— И что, Хлоя действительно была в твоём мире? — вопрошала Мара, усевшись на живот меня любимого, лежащего на огромной кровати в её замке.
— Была, — однозначно отвечал я, всё ещё находясь в полудрёме.
— И у тебя жила? — не унималась Мара.
— Жила, — переходить на развёрнутую речь было лень.
— Долго? — прищурив один глаз и склонив головку, вопрошала Мара.
— Не помню. Долго.
— Вот прямо так долго с тобой и жила?
— Не со мной, а у меня.
— Врёшь, — как всегда безапелляционно резюмировала Мара.
— Не вру, — меланхолично попытался разбить я её заключение.
— Врёшь, сладенький, врёшь. — Мара быстро почесала передние лапки друг о дружку. — И Хлоя твоя врёт.
— Не вру, пушистая, не вру, — в тон ей ответил я и попытался вяло щёлкнуть Мару по кругленькому носику, за что чуть не схлопотал пяткой в лоб.
— Врёшь, — обличительно заявила Мара, уже стоя у меня на груди и пристально глядя в глаза.
— Да слезь ты! Хватит по мне шоркаться, — попытался спихнуть я принцессу, — чай, не два кило весом.
— Жила бы долго, не так бы смотрел на неё, — не унималась Мара, успешно отпихивая мою руку задней лапкой и не давая себя спихнуть.
— Да по-другому она выглядела, — резко вскочил я на ноги, заставив принцессу скатиться пушистым клубком на пол.
— Покажи? — Мара, внезапно прыгнув, ударила меня задней лапой в грудь. Не удержавшись, я упал обратно на кровать. — Как выглядела? — неутомимое создание снова сидело на моей ушибленной груди.
— Ага, вот сейчас только семейный альбом достану, — деликатно отодвинул я принцессу, потирая ушибленное место, — и сразу покажу. Вот мы с Хлоей в обнимочку. Вот я чешу её за ушком. Вот я дарю ей новый розовый антиблошиный ошейник на именины.
— Зачем ей ошейник? — не поняла Мара. — Буйная была? На цепи держал?
— Да кошка она была, кошка, — резко выкатился я из-под принцессы и отскочил подальше от кровати, чтобы не быть повергнутым обратно.
— Кто? — Мара уставилась на меня огромными глазами.
— Кошка, — ответил я уже спокойно, поняв, что загонять меня обратно на кровать и восседать как на троне пока не будут.
— Ко-шка-а-а, — протянула принцесса, пристально глядя на меня. — Нет, не знаю. Да покажи ты на конец?! — прикрикнула она, меняя интонацию.
— Специально для тех, кто на бронепоезде, повторяю. Семейного альбома не захватил. Компьютера тоже. Ни фоторамки, ни айпада, ни смартфона, ни простецкого мобильного телефона с камерой при себе не имею. Вывод — показать не могу.
— Во нагородил. Слова-то какие. Запомню. Смотри, если обозвал меня по-всякому, неделю по степи гонять буду, пока весь синий не станешь. — Мара кокетливо шаркнула задней лапкой по каменному полу, да так, что её коготки высекли хороший сноп искр.
— Да как я тебе покажу-то? — мой взгляд опасливо уставился на заметные борозды на полу.
— Память открой.
— Опачки, — опешил я от такого заявления. — Это что вам, жёсткий диск, что ли? Винду загрузил, мышкой кликнул, и вот вам Хлоино обличие в фас, в профиль и в полный рост во всех ракурсах?
Жёсткий удар в лоб откинул меня к стене.
— Ещё раз подобное услышу, в себя вернёшься нескоро. Винда, видите ли. Я тебе дам винда. Кликнет он.
— Да термины это компьютерные, — просипел я, потирая рукой лоб. Я почувствовал, как на нём начинает вырастать огромная шишка.
— Перестань! Тебе что, нравится? — Мара помахала сжатым передним кулачком перед моим носом. Выглядело бы это очень комично, если бы я не знал силу этих кулачков. — Нормальным языком говорить уже не в состоянии. Надо загадки городить да обзывать беззащитную девушку.
— Нашла беззащитную, — почти неслышно проворчал я.
— Чего говоришь? — Правое ухо принцессы повернулось в мою сторону.
— Я говорю, как я тебе память-то открою? — поспешил я сменить тему.
— А, ну-ну, — хмыкнула Мара. — Можем нормальной речью, если захотим. Значит так, — перешла она к делу. — Во-первых, расслабься. Во-вторых, просто вспомни, как выглядела Хлоя. И в-третьих, лучше, если это будет как бы со стороны, чтобы ещё и жилище твоё захватить. Понятно?
— Более или менее.
— Тогда начали. И глазки не закрывай, в мои смотри, так проще будет.
Я несколько минут тупо смотрел в глаза Мары, в радужке которых уже начинали плясать искорки, и честно пытался вспомнить свою квартиру и Хлою в виде кошки. Получалось плохо. Точнее, квартира получалось хорошо, а вот кошка заселяться в неё категорически отказывалась. Мелькали знакомые и незнакомые собутыльники. Хохочущие особи женского пола с ужасными спившимися лицами. Сизый дым от дешёвых сигарет, клубами перекатывавшийся по квартире. Бутылки, бутылки, бутылки, бутылки. Несколько раз неопределённой тенью проплывал Хван в образе собаки. Один раз прошелестел лапками Почо, уворачиваясь от тапки, хотя, конечно, может, и не он. А вот Хлоя, как назло, являться не хотела. Я ещё сильнее напрягся, пытаясь вспомнить тот день, когда они появились в моём жилище. Нет. Даже не то что представить эту картину, просто сориентироваться по времени, когда это было, я не мог. Времена года плавно сменяли друг друга, но понять это можно было лишь по верхней одежде посетителей.
Господи, сколько же я пил?! И что пил! Права Хлоя: жить мне оставалось недолго.
— Не отвлекайся, сладенький, — послышался издалека голос Мары.
— Да я...
— Молчи и вспоминай.
И опять бутылки, бутылки, бутылки, бутылки. Пьём за чей-то день рождения. Пьём за 23 февраля. Пьём за хохочущих шмар стоя — те, кто смог подняться. Это, кажется, ещё и 8 марта. Пьём за Новый год. Светло на улице. Наверное, 31 декабря и, скорее всего, до новогодней ночи так и не дожили. Пью просто один. Опять один. Снова один. Разговариваю с собакой. Точнее, с Хваном. Внимательно слушает, не перебивает, молодец. Наливаю ему. Не стал, побрезговал. Собственно, я и не в обиде. Снова с Хваном. Опять с Хваном. Походу, он стал моим единственным собутыльником. Точнее, собеседником. А ещё точнее — слушателем. Хотя нет, вот какие-то лица снова мелькнули, но ненадолго. Вот Почо продефилировал по комнате. Кинул в него консервной банкой. Не попал. Почему? А, это Хван меня толкнул под руку. Вот гад, тараканов полный дом, а он под руку. Хотя стоп. О чём это я? Это же Почо. Молодец Хван, брата спас.
Вот я лежу на диване — на боку, в позе эмбриона, — уставившись в одну точку. Мне плохо. Наверное, напился чего-то сильно ядовитого. Отдавать яд из себя уже не чем, да и просто не хочется. Лежу и медленно умираю. На меня пристально смотрят глаза... Стоп. Глаза. Да, глаза! Мысленно дорисовываю образ Хлои-кошки. Получается плохо. Образ рассыпается на детали и не получается единой картинки. Остаются только глаза. Но это её глаза. Именно вот той Хлои, которую я увидел сейчас. Глаза Хлои-человека на кошачьей мордочке. Мне становится легче. Действие яда постепенно проходит. Меня забирает в объятия спасительный сон. И сквозь пелену сонного дурмана я вижу, как глаза становятся кошачьими.
Она уже тогда спасала мою никчёмную жизнь.
— Молодец, сладенький, — щелчок коготка Мары по моему носу вернул меня в действительность. — Да, — многозначительно хмыкнула она, и мне стало до безумия стыдно.