Позже, когда начинаются танцы, София вспоминает о своих кружевных перчатках, подарке Сабины. Должно быть, оставила их в синагоге. Она потихоньку выходит из зала, чтобы забрать их.
В синагоге никого нет. Она вдыхает умиротворяющий воздух и озирается. Как хороши эти резные ширмы, да и само изящное, белое с позолотой здание. Однажды это произойдет. Именно здесь, и больше нигде. Миша будет ждать ее под навесом, а она пойдет ему навстречу.
София выбегает из синагоги и бросается через двор, не в силах больше переносить разлуку с ним, бежит к залу торжеств синагоги Ножиков, откуда слышны музыка и пение.
Через несколько месяцев в Австрии нацисты устраивают еврейский погром. Мир потрясен. Конечно, было известно, что в рейхе притесняют евреев, но это событие означает новый поворот. Где это видано, чтобы на улицах цивилизованной Вены людей арестовывали, грабили, избивали?
Сабина живет на новой квартире, ей теперь не до газет. Исхудавшее, белое как полотно лицо, постоянная тошнота.
– Что случилось? – спрашивает Кристина, придерживая черные, до колен, волосы Сабины.
Мама нежно вытирает испарину со лба дочери.
– Ничего плохого. – Голос у мамы спокойный. – Это хорошие новости.
Сабина, пошатываясь, идет к зеркалу, старается привести себя в порядок.
– Только бы волосы у моего бедного ребенка были светлые, как у тебя, мама. Я похожа на настоящую ведьму.
– Ну что ты, моя красавица. Вздремни после обеда, и ты воспрянешь духом.
Они прячут от Сабины вечернюю газету. Там опубликованы фотографии венских магазинов с разбитыми витринами и намалеванными надписями на дверях: «Евреи, убирайтесь вон».
Глава 6Летний лагерь «Маленькая роза», июль 1939 года
София давно мечтала поработать в летнем лагере «Маленькая роза»: провести целый месяц рядом с доктором Корчаком и его детьми, учиться мастерству у великого педагога – это ли не настоящее счастье?
И целый месяц рядом с Мишей. Уже два года они считаются парой, он работает в приюте учителем и живет там, она по-прежнему у родителей, оба учатся. Их жизнь состоит из постоянных прощаний, разлук, ожидания новой встречи.
Но вот уже три дня, как они приехали в лагерь, и все это время ей кажется, что Миша избегает ее, держится отстраненно и нервничает.
Деревянный стол, нагретый полуденным солнцем, завален стопками бумаг и палочками для воздушных змеев. Их мастерят дети в кружке, которым руководит София. Галинка помогает Саре красить дуги для струн ее змея. Остальные дети играют на зеленеющем под лучами солнца поле рядом с домом. Их чистые, звонкие голоса то звучат совсем близко, то едва слышны, уносимые ласковым ветерком.
На поле Миша наблюдает за футбольным матчем, возвышаясь над мальчишками в форменных майках и шортах. У Софии сжимается сердце. Сегодня они и пары слов не сказали друг другу. Она так сильно любит его, ей трудно представить хоть на миг, что его чувства могут когда-нибудь остыть. Ее будущее связано только с Мишей, он главный человек в ее жизни.
– Вы грустите, пани София? – спрашивает Галинка. От Галинки с ее чувствительной, нежной душой, способной понимать других, невозможно ничего утаить.
– Неужели у меня хмурый вид? В такой чудесный день, – София берет из рук Сары готового змея. На фоне свежего летнего загара шрам под прямой челкой девочки кажется серебряным.
– Запустим, как только ветер будет посильнее.
Она смотрит, как девочки бегут по косогору, окликая подруг.
Кое-какие безобразия удалось остановить. Стайки мальчишек больше не кидают камни в детей из приюта, когда те возвращаются из школы.
Настали новые времена, новые веяния, в Варшаве сейчас неспокойно. Людям нужно сплотиться. Гитлер проглотил Австрию, Судеты, а теперь грозится отнять кусок польского побережья на севере.
В голову приходит новая ужасная мысль. Будто на чистый небосклон набежала черная туча.
А что, если Миша так мрачен потому, что он собирается уйти добровольцем в армию? Как это уже сделал муж Сабины.
Если Миша уйдет воевать, она этого не вынесет.
Мишина сестра Нюра садится рядом с Софией за столик.
– Как дела у юных химиков? – спрашивает София.
– Все подающие надежды ученые, к счастью, остались живы. – У Нюры такие же высокие скулы и раскосые глаза, как у Миши, по-польски она говорит с теми же мелодичными восточными интонациями, как и он. За последние два года они с Софией успели стать близкими подругами.
Нюра машет рукой Мише, но тот смотрит в сторону, будто не хочет узнавать их.
Пытаясь поймать мяч, один из мальчиков падает. Миша помогает ему подняться, осматривает колено, и вот мальчик уже смеется.
– Знаешь, – говорит Нюра, – когда умерла мама, наш отец старался делать для нас все. Но он человек военный. И именно Миша давал нам тепло и ласку, которых мы лишились, оставшись без мамы. Это он читал нам с Рифкой книжки, когда мы были маленькие. Это ему мы рассказывали обо всех наших горестях. Он сама доброта, на свете нет человека сердечней.
– Но тебе не кажется, что он чем-то встревожен? Что-то грызет его.
Нюра с удивлением смотрит на нее.
– Совсем нет. Да он никогда не выглядел таким счастливым.
Они смотрят, как Миша ведет мальчиков к длинным деревянным дачам за садом, в котором растут цветы и овощи. Они проходят мимо Корчака. Доктор в широкополой соломенной шляпе сидит на траве в окружении детей.
Корчак встает, обменивается с Мишей парой слов, похлопывает по плечу. Он снова садится рядом с детьми, прикрыв глаза, прислушивается к их разговору. Шимонек и еще несколько детей помладше строят из песка и веток город для муравьев. Позади них колышутся от ветра длинные выцветшие травы. Над ними порхают желтые бабочки, они похожи на опадающие лепестки. Доктор вздыхает. Какое счастье быть вдали от Варшавы и не слышать голоса торговцев газет, выкрикивающих зловещие новости. Здесь все проблемы сводятся к спору из-за очереди на качели, потерянной сандалии или ушибленному колену. И двадцать новых детей, поступившие на этой неделе, двадцать маленьких книжек, которые нужно прочесть и понять, – что может быть интереснее?
Доктор достает блокнот и что-то записывает. Ему нравится размышлять о том, как решать маленькие проблемы, которые возникают каждый день. Вот, например, новая загадка: почему Сара вдруг перестала есть хлеб?
А ведь есть еще и мальчики. В этом году он приехал в «Маленькую розу» и обнаружил, что здесь назревает что-то вроде мятежа. Целая комната мальчиков возмущена несправедливостью жизни. Они выбрали Эрвина, чтобы тот озвучил жалобу. Почему это пани Стефа больше любит девочек, хвалит их чаще, дает им лучшую работу, а мальчики постоянно ходят в виноватых?
Милая Стефа, так приятно видеть ее после поездки в Эйн-Харод. Его депрессия исчезла сразу, как только она вернулась домой и принялась угощать всех апельсинами, передавать добрые пожелания от бывших учеников, которые сейчас живут в кибуце. И разве не Стефа на самом деле всегда управляла здесь всем, держала твердую руку на руле с самого первого дня, когда он ее встретил? Простая, совсем простая двадцатишестилетняя девушка взвалила на себя все заботы, решив превратить заброшенный сиротский приют в настоящий дом для ста голодных детей.
Сколько же они проработали вместе, больше четверти века? Люди говорят, что внешность у нее неказистая, простая, но сама Стефа вовсе не простая; как сияет, как преображается ее лицо, когда она рядом с детьми.
Какое счастье каждый вечер бродить вместе с ней, бесценным другом, вокруг дач посреди цветущих садов и говорить о детях. Она в неизменном коричневом платье, он, как всегда, с сигаретой в зубах. Старая дева и закоренелый холостяк, обремененные большой семьей, ведь у них сто детей, о которых они должны заботиться.
Когда-то детей было двести, но руководство приюта для польских сирот уволило его. Оказалось, еврей не имеет права заниматься воспитанием польских детей. Так много лет он выстраивал мосты между двумя культурами. И в одно мгновение все рухнуло.
Ему до сих пор больно, как от тяжелой утраты, когда он думает о тех детях. Он не видел их больше двух лет. И по-прежнему считает своими. И польские, и еврейские дети всегда вместе проводили лето в этом лагере. Но в этом году все иначе.
Конечно, он поругал для виду Стефу за то, что она передумала выходить на пенсию и не осталась в солнечной Палестине, а вернулась домой. Но какое счастье видеть ее снова. Такую же, как всегда. Ее руки всегда чем-то заняты. Без конца что-то чинят, складывают, сортируют или нежно касаются лба больного ребенка, чтобы снять жар.
Поэтому стоит ли удивляться, что девочки с их чистенькими фартучками, мило причесанными головками, стремлением быть аккуратными во всем иногда нравятся ей несколько больше?
Мальчишки взрослеют дольше, и, кажется, толку от них никакого, только бьют и ломают вещи, да еще и грязнули, ненавидят мыться. Почему портят вещи мальчики, а чинят их в основном девочки? Может, установить день, когда девочки должны будут порвать свои платья, а мальчики их починить? Он записывает эту идею в блокнот. Почему бы нет? Включить такой день в календарный план, так же как день первого снега, когда можно не ходить в школу, или день, когда можно спать, сколько захочешь.
Но по крайней мере он разгадал тайну порванных брюк. Стефа жаловалась, что ей никогда не приходилось чинить столько пар одновременно.
Нужно что-то делать с новым увлечением мальчишек скатываться по перилам лестницы на ступеньки веранды. Он подозревал, что дело именно в этом. Решил проверить свою теорию и порвал брюки о торчащий из деревянных перил гвоздь: quod erat demonstradum[5]. Разумеется, скатываться по перилам строго запрещено, поэтому ему пришлось снова предстать перед детским судом.
Только справедливость, сказал он маленькой Саре, только справедливость. Правила для всех одни, и соблюдать их должны все, от самого младшего до самого старшего. Закон – прекрасная вещь.