– У меня все погибли…
Рука Ника дрогнула. Он щедро наполнил тарелку кашей, налил мне сладкий, теплый чай.
– Прости, – вымолвил виновато. – Очень мало выживших сейчас… раньше они меньше трогали военных. Ты видела, что они подвешивают их вниз головой, полностью обескровливая?
Я покачала головой, стискивая зубы из-за острого приступа тошноты.
– Ты не бойся. Сюда не совались. Было несколько случаев, когда кто-нибудь из них попадал под прожектора, но за ограждение никогда.
– Почему?
– Я думаю, им не в кайф убивать раненых. Они ценят, прежде всего, удовольствие.
– Думаешь? – я сделала несколько крошечных глотков чая, ощутив, как потяжелело в желудке.
– Их выставляют тупоголовыми паразитами, – произнес юноша. – Но, если немножко подумать, – он постучал пальцем по виску: – вырисовывается интересная картина: если бы они хотели, они бы уничтожили нас за несколько недель, но война длится уже пять лет. Они убивают, не торопясь. Выжимают максимум из процесса. Здесь для них шведский стол, «all inclusive»… – задумчиво проговорил Никита, вдруг вспоминая, что не угостил меня хлебом: – Ты городская?
– Из Москвы, – я с благодарностью приняла два подсушенных кусочка.
– А я из деревни, – улыбнулся Никита. – У нас там держали скотину. Под убой. С этими тварями также. Мы для них что-то вроде шашлычка к празднику.
Никита схватился за тележку, и я будто очнулась:
– У тебя не будет телефона? Ненадолго.
– Только ненадолго, – снова улыбнулся он, доставая смартфон из кармана халата.
– Мне нужно пятнадцать минут, – попросила я, желая остаться в одиночестве: – Спасибо.
Ник задвинул дверь бокса и ушел.
Я рухнула на койку, по памяти набирая номер мамы, будто бы в этом был смысл. Я никак не могла поверить, что ее нет. Что она больше никогда не скажет: «Зачем ты опять так накрасилась, зайчонок? Разве сейчас это модно?» А я протяну в ответ: «Ты ничего не понимаешь, мам!»
Слушая гудки, я ощутила, что задыхаюсь от волнения. Сердце стучало в ушах и висках, к горлу подступила тошнота.
Неожиданно гудки оборвались, и я услышала через динамик шум ветра и звуки улицы.
– Мама? – почти закричала, чувствуя, как меня накрывает эйфория. – Мамочка! Пожалуйста… скажи что-нибудь… ты можешь говорить? Мама!
Я предвкушала, что услышу ее голос. Возможно, мольбы о помощи! Быть может, звуки рыданий. Я была готова ко всему, но…
…в трубке раздался низкий мужской смех, такой издевательский и грубый, что я обомлела.
Все внутри у меня снова омертвело. Я почувствовала, что сердце будто давят в тисках.
– Кто это? – спросила в надежде, что телефон нашел кто-то из проезжающих мимо водителей.
– Здравствуй, малышка.
Этот голос!
Земля ушла у меня из-под ног.
Я вспомнила, как чужак шептал, присев передо мной на корточки, когда я корчилась от боли. Это был он – убийца моей семьи!
– Как я рад, что ты позвонила. Ты уже успела соскучиться?
Я не могла вздохнуть – слишком страшно, слишком много эмоций. И ярость, которая включилась по щелчку пальцев… Даже больше – жажда его крови. Я до дрожи хотела, чтобы он сдох в мучениях!
– Где моя мама? – сдавленно зашипела я в трубку.
– А как ты думаешь, зайчонок?
«Зайчонок», – так я была записана в мамином телефоне.
– Что ты с ней сделал?! – заорала я.
Слезы брызнули из глаз. Нет, это не были слезы жалости к себе, это была слепая ненависть и бессилие.
– Ну, малышка, не плачь, – его шепот был таким горячим и липким, что меня передернуло. – Твои слезы – только мои. Я хочу не только слышать их, но и видеть, ощутить их вкус. Такие соленные, как и твоя кровь.
– Что ты сделал с мамой?!
– Убил. Это было очень приятно. Почти так же хорошо, как и с твоей сестрой. Но Ангелину я еще выпил всю, до последней капли. Пока я трахал ее, я наслаждался ее изысканным вкусом.
Я резко убрала телефон от уха, не в силах это слышать. Я беззвучно орала в потолок, не понимая, за что эта тварь так хладнокровно мучает меня.
Резко выдохнув, я приказала себе успокоиться. И снова поднесла телефон к уху.
Я не доставлю ему удовольствия своими слезами, мольбами или страхом. Если он идет за мной, то я сделаю все, чтобы этот путь принес ему лишь страдания.
– Зачем ты забрал телефон?
– Хочу найти тебя. Мне так жаль, что я не поставил скихр. Я буду опечален, если тебя присвоит кто-то другой. Ты должна быть моей, Эля. Я как раз смотрел ваши совместные с Ангелиной фото. Вы здесь такие веселые и беззаботные малышки…
– Что с моим отцом, урод?
– О, не говори о нем… я хотел, чтобы он насладился тем, что я делал с твоей матерью. Но он испортил мне все веселье, сдохнув раньше времени.
Меня ослепила ненависть, и я закричала в трубку:
– Ненавижу тебя! Ты пожалеешь о том, что сделал. Я убью тебя! Убью!
– Тогда я просто обязан найти тебя, Эля.
– Оставь меня в покое!
– М-м-м… дай-ка подумать, – и он выдыхает коротко: – Нет.
– Зачем… за что?!
– Я голоден.
– Сукин сын!
– Твоя ненависть… это так сладко. Где ты, Эля? Здесь было столько крови, что я потерял твой след. Но это ненадолго. Я почувствую тебя, где угодно.
– Я лучше умру!
– Не огорчай меня. Ты портишь мне охоту.
Я желала испортить всю его жизнь.
– О-хо, Эля. Такая решительная. Скажи, ты станешь сопротивляться, когда я приду за тобой? Попробуешь навредить мне? Я хочу, чтобы ты сопротивлялась.
– Я тебе не достанусь! – выпалила я и сбросила звонок.
Меня не отпускала ярость.
Она колотила меня так долго, что я не сразу подумала о госпитале, резервации и ребятах, которые здесь лечились. Неужели они все погибнут из-за меня? Если чужак придет, он не пощадит никого.
Меня охватила такая паника, что я едва добежала до унитаза и меня пару минут мучали рвотные позывы. Я сползла на пол, стирая с лица немые слезы. Мысль о том, что я следующая, что я точно умру и умру страшно, сводила с ума.
С другой стороны, сейчас я принадлежу самой себе и если уж выбирать свою смерть – то лучше свести счеты с жизнью самостоятельно.
Я доползла до койки, снова схватила телефон и открыла страницу браузера. Напечатала в поисковой строке «профессор Севастьянов», и, к моему удивлению, выпало множество ответов и даже фото.
– Доктор биологических наук, – прочитала я. – Севастьянов Алексей Станиславович, академик РАН, член российского физиологического общества…
Что бы делать ему на военной базе в Подмосковье?
И я вдруг вспомнила, как они с Константином переговаривались, и что говорили! Почему они выслали меня сюда? Опасались ли они за собственные жизни? Или они опасались чего-то другого?
Меня пронзила безумная догадка.
Дверь в бокс отъехала в сторону, и я увидела Никиту, с лица которого сползла улыбка. Он с изумлением обнаружил меня на полу, зареванную и совершенно растерянную. Взглянул на нетронутую еду.
– Ты что? – ошалело спросил он. – Каша не понравилась, что ли?
Я с трудом поднялась, протянула ему телефон.
– Мне нужно срочно поговорить с Инной Владимировной. Пожалуйста. Это очень важно.
Он забрал телефон, рассматривая меня с жалостью и думая, наверное, что я слетела с катушек от горя.
– Я скажу ей, – тем не менее, согласился он. – Она зайдет после обхода.
– Нет, Ник, – взмолилась я. – Он идет за мной, понимаешь? Вы все в большой опасности. Мне нужно связаться с профессором Севастьяновым.
– С кем?
– Поторопись… прошу.
Он нахмурился, кивнул и снова запер меня в боксе.
Глава 3
Суров задремал.
На сон всегда было слишком мало времени, особенно сейчас, когда его стали одолевать воспоминания. Это была прошлая жизнь. Жизнь, в которой он сделал выбор, – спустил курок.
– Подполковник! – Сергей заглянул в кабинет, сжимая в ладонях телефон. – Это Шилов. Просит немедленно передать вам трубку!
– А, – махнул рукой Константин, убирая со стола ноги и разминая шею. – Давай.
Поморщившись, он схватил телефон и вместо приветствий:
– В чем, мать твою, дело?
– Попроще, Сура, – хмыкнул в ответ Шилов. – Для тебя товарищ полковник.
А когда-то просто Петька…
– В чем дело? – нахмурился Константин, но произнес мягче. – Все данные мы направили утром. Какие-то новости?
– Новости, – выдохнул Петр. – Помнишь девку, которую вы передали в Васильевскую?
– Ну, – Константин потер глаза. – Что с ней?
– Она подняла на уши там всех. Она что – контактер?
– Кто?
– Она общалась с одним из них, не имея метки?
– Да.
– Ты знал об этом?
– Ну и? – раздраженно осведомился Суров.
– Ты понимаешь, что они обычно так не делают? Сегодня эта девка говорила с одним из чужаков прямо из резервации. По телефону.
– По телефону? Какого хрена ей это надо? Они что обменялись телефонами? – ошалело выдохнул Константин.
– Сура, она позвонила на телефон своей матери, догоняешь? Он этот телефон забрал. Он с ней говорил, как мы с тобой сейчас. Он ищет ее.
Константин напрягся. Да, это было плохой новостью, но он отогнал от себя эмоции.
– И что с того? Мне-то с ней что делать?
– Она хочет поговорить с вашим профессором…
– А это еще зачем?
– Может, потому что она что-то увидела, когда была на базе, Костя? – голос Петра стал напоминать скрежет металла. – Не догоняешь, в чем может быть дело?
Суров ненавидел, когда сокращали его имя.
– В том, что я должен был пустить ей пулю в башку? – мрачно спросил он, чувствуя, как кровь в его жилах превращается в колкий лед. – Или что?
– Перестань. Узнай лучше, что она знает. Как думаешь, если этот черт найдет ее, не ляпнет она что-нибудь не по делу?
Константин зашагал по комнате в поисках зажигалки. Он был страшно раздосадован. Еще не хватало, чтобы из-за его неосмотрительности информация о проекте стала известна одному из чужаков.