ы, где с пенька весь игрушечный городок мистера Потта был виден как на ладони.
«Тебе не следует этого делать, душенька, – говорила миссис Платтер, когда, багрово-красный, покрытый потом, он, тяжело дыша, опускался в саду на скамейку. – В твоём возрасте, с твоим давлением!»
Но протирая места комариных укусов нашатырным спиртом и прикладывая примочки туда, куда его ужалили осы, она не могла не признать, что, вообще-то говоря, сведениям, которые приносит муж, нет цены. Только благодаря мужеству и стойкости мистера Платтера они узнали о начальнике станции, и двух носильщиках, и священнике в сутане, который стоял у входа в церковь мистера Потта. Каждую из этих фигурок вылепила мисс Мэнсис, она же и одела их как положено, и одежду промаслила, чтобы её не испортил дождь.
Это открытие, которое он сделал как раз накануне начала сезона, потрясло мистера Платтера.
– Совсем как живые… иначе не скажешь. Куда до них мадам Тюссо! Так и ждёшь, что кто-нибудь из них с тобой заговорит, понимаешь? – рассказывал он жене. – Достаточно, чтобы нас разорить. Так бы и произошло, если бы я вовремя их не увидел.
Однако он их увидел, и увидел вовремя, так что скоро обитатели появились в обоих городках. Но фигурки мистера Платтера были куда менее натуральные, чем фигурки мистера Потта. Слепили их в спешке, одежду сделали из гипса, раскрасили в кричащие цвета и покрыли лаком. Чтобы это возместить, их сделали в большом количестве, причём самых разных: там были почтальоны, солдаты, моряки, продавцы молока и дети. На ступени церкви мистер Платтер поставил епископа в окружении мальчиков-певчих; все – на одно лицо, с разинутыми ртами, все в одинаковых белых одеждах из гипса, с одинаковыми сборниками церковных гимнов в руках.
– Вот эти точно как живые, – не раз с гордостью говорила миссис Платтер.
И в ответ ей в церкви гудел орган.
А затем настал ужасный вечер, который на всю жизнь врезался им в память, когда, возвратившись с лодочной прогулки, мистер Платтер еле поднялся от реки на лужайку. Миссис Платтер мирно сидела за столиком с белым котом на коленях и считала дневную выручку; усыпанный мусором сад купался в лучах вечернего солнца, на деревьях попискивали засыпающие птицы.
– Что случилось? – воскликнула миссис Платтер, увидев его лицо.
Мистер Платтер тяжело опустился на зелёный стул напротив неё, толкнув столик и рассыпав стопку монет. Напуганный кот, полный дурных предчувствий, стрелой кинулся в кусты. Мистер Платтер тупо уставился на упавшие и раскатившиеся по траве монеты, но даже не наклонился, чтобы их поднять. Не сделала этого и миссис Платтер, потому что не могла отвести глаз от лица мужа: цвет его был очень странный – тёмно-сиреневый, с фиолетовым оттенком.
– Что случилось? Почему ты молчишь? Какой ещё он выкинул номер?
Мистер Платтер устремил на неё пустой взгляд и обречённо проговорил:
– Нам крышка.
– Глупости. Что может он, можем и мы. Уже не раз так было. Вспомни про дым. Ну же, расскажи мне.
– Дым! – горько воскликнул мистер Платтер. – Тут и говорить не о чем – кусочек обугленной верёвки! Мы быстро раскусили, что там к чему. Нет, сейчас другое дело, это конец. Наша песенка спета.
– Почему ты так говоришь?
Мистер Платтер встал со стула и механически, словно сам того не замечая, принялся собирать рассыпавшиеся монеты. Сложив их в аккуратную стопку и подвинув к жене, он снова тяжело опустился на стул и сказал тем же тусклым, бесцветным голосом:
– Нам надо теперь беречь деньги.
– Право, Сидни, – сказала миссис Платтер, – ты совсем пал духом. Это не похоже на тебя. Мы ещё повоюем с этим Поттом.
– Что толку воевать, когда все козыри у него на руках? То, что я там видел, – нереально, немыслимо, неосуществимо.
Глаза мистера Платтера обратились к островку, где золотые лучи заходящего солнца выхватывали среди длинных вечерних теней неподвижные, тускло поблёскивающие гипсовые фигурки, застывшие каждая в своей позе: одни, казалось, бежали, другие шли, третьи стояли у дверей, готовые постучать, четвёртые просто сидели. Окна игрушечного городка, отражая закат, горели огнём. Среди домов прыгали птицы, подбирая крошки, которые уронили посетители. Ничто, кроме птиц, не шевелилось… мёртвый покой.
Мистер Платтер моргнул и хрипло сказал:
– А я ещё так мечтал устроить крикетное поле: боулер, отбивающие с битой в руке и всё остальное. Спал и видел.
– А кто тебе мешает? – удивилась миссис Платтер.
Муж с сожалением посмотрел на неё.
– Никто. Но играть-то они не смогут… Неужели ты не понимаешь? Я же тебе говорю: то, что я там видел, – нереально, немыслимо, неосуществимо.
– Да что же такое ты видел? – не на шутку испугалась миссис Платтер, вдруг тоже почувствовав, что пришла беда.
Мистер Платтер устало взглянул на неё и медленно произнёс:
– У него там живут… несколько штук… живые человечки.
Глава четвёртая
Первой их увидела мисс Мэнсис, та самая, что верила в эльфов, и, как девчонка, задыхаясь от восторга и волнения, побежала к мистеру Потту.
Мистер Потт как раз заканчивал вывеску «Корона и якорь» для своего миниатюрного трактира и говорил в ответ лишь «да», «нет», «неужто?». Иногда, заметив, что голос мисс Мэнсис лихорадочно повышается, он восклицал: «Поди ж ты!» – или: «Подумать только!» Сначала первое из этих выражений тревожило мисс Мэнсис: она смущённо замолкала, голубые глаза наполнялись слезами, – но постепенно она стала расценивать его как признак крайнего удивления со стороны мистера Потта и, когда он говорил: «Поди ж ты!» – принимала это за комплимент.
– Но это же правда: они живые! Они такие же живые, как мы с вами, и поселились в Виноградном домике… Да вы и сами увидите, если посмотрите, какую тропинку они протоптали ко входу.
Мистер Потт, удерживая пинцетом болтавшуюся вывеску, посмотрел в глубь сада, на Виноградный домик, чтобы ей угодить, но вскоре, так и не поняв, о чём она толкует, хмыкнул и вернулся к своей работе, то и дело повторяя:
– Ну и ну! Скажите на милость!
Мистеру Потту и в голову не приходило слушать мисс Мэнсис, когда она «заводилась», как он это называл. Он кивал ей и улыбался, но её слова проходили мимо его сознания. Он научился этому, когда жил со своей – покойной ныне – женой по прозвищу Сорока.
Мисс Мэнсис говорила таким странным высоким, переливчатым голосом, употребляла такие диковинные слова и выражения и даже, к ужасу мистера Потта, читала ему стихи. Нет, он ничего не имел против мисс Мэнсис, наоборот. Он был рад, когда она приходила; ему нравилась её длинноногая фигура, нравились её девичьи повадки, её радостный смех; она всегда казалась по-детски счастливой, а от её щебета, как от песни канарейки, у него делалось весело на душе. А в каком долгу он был у этих неутомимых пальцев, которые мастерили одно, чинили другое, которые не только умели рисовать, чертить, шить, лепить и вырезать из дерева, но и могли также проникнуть туда, куда пальцам самого мистера Потта, толстым и одеревеневшим, было не попасть. Быстрая, как вспышка молнии, – вот какая она, жизнерадостная, как жаворонок, надёжная, как скала… «У всех нас есть свои недостатки, – говорил себе мистер Потт, – не одно, так другое…» У мисс Мэнсис это были «тары-бары».
Мистер Потт знал, что она уже немолода, но когда она сидела рядом с ним на траве, закрыв глаза и обхватив тонкими руками согнутые колени, и трещала без умолку, покачиваясь взад-вперёд, она казалась ему чем-то вроде вытянувшейся не по возрасту школьницы. А как хороши у неё глаза! Скорее как фиалки, чем незабудки, они освещали, когда были открыты, всё её длинное худощавое лицо, но она застенчиво отводила их в сторону, если на неё смотрели в упор. Сейчас они сияли; поблёскивали суставы длинных пальцев, туго стиснутых на поднятых коленях; даже у её шелковистых, мышиного цвета волос внезапно появился блеск.
– Понимаете, главное – не показывать, что вы их увидели. Замереть, застыть… и никогда не смотреть на них прямо, только уголком глаза. Вроде как на птиц, когда не хочешь их спугнуть.
– …Их спугнуть, – подтвердил мистер Потт, поскольку мисс Мэнсис приостановилась.
Иногда, чтобы выказать симпатию к ней и скрыть, что он слушает её вполуха, мистер Потт повторял конец последней фразы мисс Мэнсис, а не то, опережая её, произносил последний слог. Если мисс Мэнсис говорила: «Король и королевство», – он понимающе вставлял: «…во!» Порой, задумавшись о чём-то, мистер Потт ошибался, и не успевала мисс Мэнсис сказать: «…садовая калитка», – как, подхватив последнее слово, он говорил: «…канава», что обоих приводило в смущение.
– Понимаете, я никак не могу понять, что они такое. Я хочу сказать, по величине и вообще они больше всего похожи на эльфов. Как по-вашему? – настойчиво спросила мисс Мэнсис.
– Верно, – ответил мистер Потт, проверяя корявым пальцем, хорошо ли качается на петлях вывеска, и стараясь вспомнить, куда подевал смазочное масло.
– Нет, не верно. Этот человечек с тюком на спине, которого я видела… он пыхтел. Совсем запыхался. Эльфы не могут пыхтеть. – Мистер Потт ничего не ответил, и мисс Мэнсис звонко сказала: – Или могут?
– Что – могут? – спросил мистер Потт, глядя, как раскачивается вывеска, и огорчаясь, что так скрипит.
– Пыхтеть! – ответила мисс Мэнсис, выжидающе глядя на него.
У мистера Потта сделался тревожный вид: о чём это она толкует?
– Пыхтеть? Понятия не имею.
– И я тоже, – весело согласилась с ним мисс Мэнсис, к его огромному облегчению. – Я хочу сказать, мы, в общем, так мало знаем об эльфах…
– Верно, – подтвердил мистер Потт, снова почувствовав себя в безопасности.
– …и об их привычках. Устают ли они и стареют ли, как мы, спят ли ночью, ведут ли домашнее хозяйство. Или про их еду. У нас так мало фактов. Мы даже не знаем, что они…
– …едят, – вставил мистер Потт.
– …собой представляют, из чего сделаны. Вряд ли у них та же плоть и кровь, что у нас.