– Если я сумею обучить тебя всему, чему намереваюсь, со временем ты станешь просвещенным мужем, – предрек старец.
Он утверждал, что ритуалы и церемонии столь же необходимы, как и правила хорошего воспитания и почтение к старшим. Он говорил, что в знании без мудрости мало проку, что мудрости не бывает без духовной основы, а истинная духовность всегда предполагает служение другим. Он много раз объяснял ученику, что для хорошего врача главное – это умение сострадать и внутреннее чувство этики, а без этих качеств священное искусство целительства опускается до обычного шарлатанства. Мастеру нравилась неизменная улыбка на лице ученика.
– Ты немало продвинулся на пути мудрости, Тао. Мудрец всегда весел, – учил старик.
Круглый год Тао Цянь, как и любой ученик, поднимался на рассвете, чтобы посвятить утренний час медитации, гимнам и молитвам. У него был лишь один день отдыха – празднование Нового года; единственными его занятиями были учеба и работа. Прежде всего мальчику надлежало досконально обучиться письменному китайскому – это был официальный язык общения на огромной территории с сотнями народов и языков. Учитель неукоснительно добивался красоты и точности в каллиграфии: вот что отличает утонченного мужа от мошенника. А еще он настойчиво развивал в Тао Цяне чувство прекрасного, – по мнению старца, оно было признаком высокого развития. Как и любой цивилизованный китаец, мастер чувствовал отвращение к войне и, напротив, имел склонность к музыке, живописи и литературе. Рядом с ним Тао Цянь научился ценить изящество кружевной паутинки с каплями росы на заре и выражать свой восторг вдохновенными стихами, записанными каллиграфическим почерком. По словам учителя, хуже, чем не писать стихи, может быть только одно: писать их плохо. В доме мастера Тао Цянь часто бывал на вечерах, где гости слагали стихи, вдохновляясь преходящим моментом и созерцанием сада, а мальчик подавал им чай и слушал как завороженный.
– Бессмертия можно достичь, сочиняя книгу, особенно сборник стихов, – говаривал учитель, сам написавший несколько книг.
К примитивным практическим навыкам, которые мальчик приобрел, наблюдая за работой отца, учитель добавил солидный объем теории, почерпнутой из трудов китайских врачевателей древности. Тао Цянь узнал, что человеческое тело состоит из пяти элементов: дерева, огня, земли, металла и воды, и эти элементы связаны с пятью планетами, пятью природными явлениями, пятью цветами и пятью нотами. Надлежащим образом применяя лекарственные растения, иглоукалывание и массажные банки, хороший врач способен предотвратить и вылечить множество болезней, способен контролировать мужскую энергию, активную и легкую, и женскую энергию, пассивную и темную, то есть ян и инь. И все-таки предназначение медицины – не столько в избавлении от болезней, сколько в поддержании гармонии.
– Выбирая себе пищу, расположение кровати в комнате и медитируя, ты должен помнить про то, какое сейчас время года и направление ветра, – только так ты всегда будешь созвучен Вселенной, – наставлял мастер.
Чжунъи был доволен своей судьбой, но отсутствие наследников омрачало спокойствие его души. У мастера не было детей, несмотря на чудодейственные травки, которые он в течение всей жизни принимал для очищения крови и укрепления члена, и несмотря на снадобья и заговоры для двух его жен, умерших еще в молодости, и для множества наложниц, появившихся позже. Старик был вынужден со всем смирением признать, что виноваты были не несчастные женщины, а его вязкие жизненные соки. Ни одно из средств улучшения фертильности, помогавших его пациентам, никак не помогло ему самому, и в конце концов учитель смирился с неоспоримым фактом: его почки иссушены. Он перестал истязать своих женщин бесполезными требованиями и начал наслаждаться ими сполна, в соответствии с предписаниями чудесных книг для подушки из его собрания. Но и от этих удовольствий старец давно уже отошел: его больше интересовало обретение нового знания и продвижение по узкой тропе мудрости; он даже прогнал от себя наложницу, отвлекавшую от интеллектуальных изысканий. Старику было необязательно видеть красивую девушку рядом с собой, чтобы воспевать ее в возвышенных стихах, – ему хватало воспоминания. От мысли о собственных детях он тоже отказался, но подумать о будущем следовало. Кто поможет ему на последнем этапе жизни и в смертный час? Кто будет ухаживать за могилой и чтить его память? Мастер и прежде брал себе учеников; его каждый раз согревала надежда воспитать приемного сына, однако ни один из юношей не был достоин такой чести. Тао Цянь не был умнее других новичков, не проявлял особенной тонкости чувств, но его отличала внутренняя тяга к знанию, которую учитель сразу же распознал, потому что и сам горел той же страстью. Вдобавок это был ласковый и забавный мальчик, проникнуться нежностью к такому было несложно. За годы совместной жизни учитель так привязался к нему, что часто задавался вопросом: разве возможно, что это не его кровный родной сын? И все-таки восхищение учеником не ослепляло учителя: он по опыту знал, насколько глубоки перемены в подростковом возрасте, и не мог предсказать, каким человеком вырастет Тао Цянь. Китайская пословица гласит: «Блестящая юность не значит, что после ты хоть на что-то сгодишься». Мастер боялся снова допустить ошибку, как случалось с ним уже не раз, и предпочитал терпеливо дожидаться, когда проявится истинная природа мальчика. Тем временем он, мастер, будет его направлять, как направлял маленькие деревца в саду, чтобы помочь Тао Цяню расти прямо. «Этот, по крайней мере, быстро схватывает», – размышлял старый врач, подсчитывая, сколько лет жизни осталось ему самому. Расположение светил и методичное наблюдение за собственным телом указывали, что он не успеет воспитать еще одного ученика.
Вскоре Тао Цянь научился выбирать ингредиенты на рынке и в травяных лавках, торгуясь, как это и положено, – теперь он мог готовить снадобья в одиночку. Следя за работой учителя, мальчик познавал сложную механику человеческого организма, способы остановить лихорадку; он умел умерить пыл людей с огненным темпераментом и обогреть тех, кто зябнет в преддверии смерти, умел разогнать соки в бесплодных и подсушить истомленных от бурления соков. Тао Цянь уходил в поля и подолгу бродил там, разыскивая лучшие растения на пике их целительных сил, что делало их вдвойне эффективными; собранные травки он оборачивал тряпицами, чтобы они не пожухли на обратной дороге в город. Когда юноше исполнилось четырнадцать лет, мастер счел его достаточно зрелым для практики на людях и регулярно отправлял лечить проституток, строго-настрого заказав пользоваться их услугами: как ученик и сам сможет убедиться при осмотре, эти женщины отмечены смертью.
– Болячки из борделя убивают больше людей, чем опиум и тиф. Но если ты будешь выполнять свои обязанности и учиться в хорошем ритме, в надлежащее время я куплю тебе девственницу, – пообещал учитель.
В детстве Тао Цянь страдал от голода, но теперь тело его вытянулось, и он стал выше любого из своей семьи. В четырнадцать лет он не чувствовал влечения к продажным женщинам – только научное любопытство. Эти девушки были так на него не похожи, они жили в таком далеком и тайном мире, что Тао Цянь не воспринимал их как человеческие существа. Позже, когда в юноше внезапно пробудился зов природы и он бродил как пьяный, спотыкаясь о собственную тень, наставник пожалел, что выгнал из дома всех наложниц. Ничто так не отвлекает хорошего ученика от исполнения прямых обязанностей, как всплеск мужской силы. Женщина сумела бы его успокоить, а попутно выступила бы и источником практических знаний, но, поскольку мысль о покупке любовницы тревожила старика, привыкшего жить в мужском мире, не обремененном женщинами, он обязал Тао принимать настои для охлаждения юношеского пыла. Чжунъи не помнил, что такое ураган плотских страстей, и из лучших побуждений давал юноше читать книги для подушки из своей библиотеки – в образовательных целях, не понимая, в какое возбуждение они приводят несчастного ученика. Старик заставлял его учить наизусть все двести двадцать две позы любви с их поэтическими названиями, Тао Цянь должен был без запинки определять их на иллюстрациях в роскошных книгах, что еще больше отвлекало его от занятий.
Тао Цянь узнал Кантон так же хорошо, как прежде знал свою маленькую деревню. Ему нравился этот беспорядочный старинный город, окруженный крепостными стенами, нравились извилистые улочки и каналы, где дворцы и хижины смешивались в полном беспорядке без малейшего стыда, а некоторые люди жили и умирали на лодках, ни разу не ступив на твердую землю. Тао Цянь привык к жаркому влажному климату с долгим летом под бичами тайфунов, зато с приятной зимой, которая длится с октября по март. Кантон был запретным городом для иностранцев, но порой на него обрушивались пираты под флагами чужих государств. В городе было несколько торговых постов, где чужеземцы имели право покупать и продавать товары только с ноября по май, но налоги, ограничения и предписания давили так сильно, что иностранные торговцы предпочитали вести дела в Макао. Рано утром, когда Тао Цянь отправлялся на рынок, он часто видел новорожденных девочек, которых выкинули на улицу или в каналы; многие тела были разорваны в клочья собаками и крысами. Никто не хотел растить дочерей, они были обузой. Зачем кормить девочку, которая ничего не стоит, а потом перейдет в услужение в семью мужа? «Лучше один увечный сын, чем дюжина мудрых, как Будда, дочек», – гласила народная пословица. И все равно детей было слишком много, они продолжали рождаться, как крысы. Бордели и опиумные курильни процветали повсюду. Кантон был город многолюдный, богатый и веселый, со множеством храмов, харчевен и игорных заведений, где шумно отмечались все праздники согласно китайскому календарю. Даже истязания и казни служили поводом для веселья. Толпы собирались на улицах, чтобы приветствовать палачей в окровавленных передниках, с наборами острых ножей, отсекавших голову одним уверенным ударом. Правосудие вершилось споро и просто, без возможности обжалования и без ненужной жестокости – за исключением измены императору: это страшнейшее из преступлений каралось медленной смертью, а также низведением всех родственников до положения рабов. Малые провинности карались поркой или деревянной колодкой, которую на несколько дней вешали на шею осужденному: все это время человек не мог ни отдохнуть, ни поднести руку к голове, чтобы поесть или почесаться. На площ