– Ну что за мысли у тебя в башке! – рассмеялся капитан. – Значит, чтобы попасть на небеса, нужно умереть в Китае? Взгляни на карту, парень. Твоя страна больше других, это верно, но куча народу живет за пределами Китая. А вот здесь Англия, и пускай это только маленький остров, но если ты добавишь к нему наши колонии, то поймешь, что мы владеем большей частью мира.
– Как это получилось?
– Да так же, как и в Гонконге: с помощью войны и хитрости. Наша власть, скажем так, зиждется на морском могуществе, алчности и дисциплине. Мы не сильнее – мы более жестоки и решительны. Я не особо горжусь, что я англичанин, а ты, когда пропутешествуешь с мое, перестанешь гордиться, что ты китаец.
В течение двух последующих лет Тао Цянь сходил на берег трижды, и один раз пришелся на Англию. Китаец растерялся в пестрой портовой толпе и отправился бродить по улицам Лондона, глядя на все странности глазами зачарованного мальчишки. Фаньгуй были щедры на сюрпризы: с одной стороны, в них не было никакой изысканности и они вели себя как дикари, но, с другой стороны, их отличала чудесная изобретательность. Тао Цянь убедился, что англичане в своей стране так же надменны и невоспитанны, как и в Гонконге: они обращались с иноземцем без всякого уважения, не имели понятия о вежливости и этикете. Когда Тао Цянь решил выпить пива, его пинками выставили из таверны. «Желтым собакам тут не место», – прикрикнули на него. Потом Тао Цянь повстречал других азиатских моряков, и они нашли местечко, которым заправлял старый китаец: здесь они смогли спокойно поесть, выпить и покурить. Слушая рассказы земляков, Тао Цянь понял, сколь многому ему предстоит обучиться, а начинать надо с искусства кулачного и ножевого боя. От знаний мало проку, если не умеешь за себя постоять; мудрый мастер-чжунъи забыл открыть ему этот важнейший принцип.
В феврале 1849 года шхуна «Либерти» бросила якорь в Вальпараисо. На следующий день капитан Джон Соммерс вызвал кока в свою каюту и вручил письмо:
– Мне его дали в порту, оно для тебя и пришло из Англии.
Тао Цянь взял конверт и покраснел, по лицу его расплылась широкая улыбка.
– Только не говори, что это любовное письмо! – сострил капитан.
– Это намного лучше, – ответил Тао Цянь, пряча конверт за пазуху.
Письмо мог отправить только его друг Эбенизер Хоббс; это была первая почта, которую Тао Цянь получил за два года мореплавания.
– Ты хорошо поработал, Тао Цянь.
– А я думал, вам не нравится моя стряпня, сэр, – снова улыбнулся Тао.
– Повар из тебя никудышный, зато ты хороший врач. За два года у меня на шхуне никто не умер и цингой никто не заболел. Ты понимаешь, что это значит?
– Нам повезло.
– Контракт заканчивается сегодня. Наверно, я бы смог тебя подпоить и заставить подписать продление. С кем-нибудь другим я бы так и поступил, но тебе я кое-чем обязан, а по счетам нужно платить. Хочешь остаться со мной? Я увеличу тебе жалованье.
– Куда теперь?
– В Калифорнию. Но с этого корабля я ухожу, мне предложили пароход, такой возможности я дожидался годами. Я бы хотел, чтобы ты пошел со мной.
Тао Цянь уже слышал о пароходах, они его пугали. Мысль об огромных котлах с кипящей водой, которые производят пар и приводят в движение дьявольскую машину, могла прийти в голову только очень торопливым людям. Не лучше ли передвигаться со скоростью ветров и течений? Зачем бросать вызов природе? Ходили слухи, что эти котлы взрываются в открытом море и вся команда заживо варится в кипятке. Куски человеческой плоти, похожие на ошпаренных креветок, разлетаются во все стороны и идут на корм рыбам, а души этих несчастных, разорванных взрывом и обваренных вихрями пара, никогда уже не соединятся с предками. Тао Цянь ясно помнил, как выглядела его младшая сестра после того, как ее ошпарила упавшая кастрюля, помнил и ее истошные стоны, и конвульсии перед смертью. Нет, он не собирался так рисковать. Калифорнийское золото, которое, по слухам, валяется на земле как булыжники, тоже не сильно его манило. Джону Соммерсу он ничего не должен. Капитан вел себя чуть более сносно, чем другие фаньгуй, он обращался с командой без лишней жестокости, но они не друзья и никогда не станут друзьями.
– Нет, сэр, спасибо.
– Ты не хочешь в Калифорнию? А ведь ты мог бы стремительно разбогатеть и вернуться в Китай зажиточным человеком.
– Да, но только на парусном судне.
– Но почему? Пароходы и быстрее, и современнее.
Тао Цянь не стал объяснять свои резоны. Он молча смотрел в пол, держа шляпу в руках, пока капитан допивал свой виски.
– Заставлять тебя я не могу, – сказал наконец Соммерс. – Я дам тебе рекомендательное письмо к моему другу Винсенту Катсу с брига «Эмилия» – он тоже уходит через несколько дней курсом на Калифорнию. Катс – голландец, довольно странный тип, очень религиозный и суровый, но при этом хороший человек и хороший моряк. Твое плавание будет дольше моего, но, возможно, мы и встретимся в Сан-Франциско, и, если ты раскаешься в принятом решении, ты всегда сможешь вернуться ко мне на службу.
Капитан Джон Соммерс и Тао Цянь впервые пожали друг другу руки.
Плавание
Скорчившись в своей норе в корабельном трюме, Элиза начала умирать. К темноте и ощущению, что ее замуровали живьем, добавлялось зловоние: смесь содержимого тюков и ящиков, засоленная рыба в бочках и сырость моря, въевшаяся в старые корабельные доски. Отменное обоняние Элизы, столь полезное для путешествий по дому с закрытыми глазами, превратилось в орудие пытки. Единственным ее товарищем был странный трехшерстный кот, как и Элиза запертый в трюме, – он охранял грузы от мышей. Тао Цянь уверял, что Элиза свыкнется и с запахом, и с заточением, потому что тело в случае необходимости привыкает почти ко всему; китаец добавил, что путь будет долгий и ей нельзя ни на секунду показываться на свежем воздухе, поэтому, чтобы не сойти с ума, лучше бы совсем перестать думать. Тао Цянь обещал, что у беглянки всегда будет еда и питье, а он будет приходить к ней каждый раз, когда сможет спуститься в трюм, не вызывая подозрений. «Эмилия» – это маленький бриг, но народу здесь полным-полно, и повару будет несложно затеряться среди стольких людей.
– Спасибо. Когда мы придем в Калифорнию, я дам вам бирюзовую брошь…
– Оставьте себе, она вам еще пригодится, а со мной вы уже расплатились. Зачем вы едете в Калифорнию?
– Чтобы выйти замуж. Моего жениха зовут Хоакин. С ним приключилась золотая лихорадка, и он уехал. Он сказал, что вернется, но я не могу ждать.
Как только бриг покинул бухту Вальпараисо и вышел в открытое море, у Элизы началась морская болезнь. Она провела в темноте много часов, как животное, залитая собственной рвотой, Элизе было так плохо, что она не понимала, где находится и зачем все это; потом наконец дверь склада открылась и появился Тао Цянь с огарком свечи и с тарелкой. Одного взгляда на девушку ему хватило, чтобы понять, что она не сможет проглотить ни кусочка. Китаец отдал ужин коту и сходил за ведром воды, чтобы вымыть страдалицу. Для начала он дал ей выпить крепкий имбирный отвар и воткнул дюжину золотых иголок – это успокоило девушке желудок. Элиза почти не реагировала, когда Тао Цянь раздел ее донага, заботливо омыл тело морской водой, потом потратил чашку пресной воды на обтирание, потом сделал массаж всего тела, используя тот же бальзам, каким лечат малярийную лихорадку. И совсем скоро Элиза уже спала, обернутая в кастильское покрывало и с котом в ногах, а Тао Цянь поднялся на палубу и прополоскал ее одежду в море, стараясь не привлекать внимания отдыхающих матросов. Пассажирам, севшим в Вальпараисо, сейчас было так же плохо, как и Элизе; на них безучастно взирали европейцы, которые провели в море уже три месяца и давно прошли это испытание.
В течение следующих дней, когда новые пассажиры «Эмилии» приспосабливались к ритму волн и налаживали свой быт для долгого путешествия, Элизе в трюме становилось все хуже и хуже. Тао Цянь спускался при каждой удобной возможности, чтобы напоить девушку и попытаться унять тошноту, все больше удивляясь, что болезнь девушки не проходит, а, наоборот, обостряется. Врач прибегал ко всем известным лекарствам и к другим средствам, которые сам изобретал от отчаяния, но Элиза почти ничего не могла удержать в желудке; тело ее быстро обезвоживалось. Тао Цянь готовил воду с солью и сахаром, потом с бесконечным терпением поил Элизу с ложечки, но и через две недели никакого видимого улучшения не было, и вот настал момент, когда кожа у девушки сделалась жесткой, как пергамент, и она уже не могла подняться, чтобы проделать предписанные Тао Цянем упражнения.
– Если ты не будешь двигаться, тело твое онемеет, а мысли спутаются, – предупреждал китаец.
«Эмилия» делала короткие остановки в портах Кокимбо, Кальдера, Антофагаста, Икике и Арика, и Тао Цянь при каждой возможности убеждал Элизу сойти на берег и поискать способ вернуться домой: его пугало, что девушка слабеет не по дням, а по часам.
Когда бриг оставил позади порт Кальяо, состояние Элизы резко ухудшилось. Тао Цянь раздобыл на рынке листья коки, медицинский эффект которых был ему хорошо известен, и трех живых кур, которых он намеревался прятать ото всех и убивать по одной: больная нуждалась в чем-то более питательном, чем скудный корабельный рацион. Из первой курицы повар сварил бульон, густо приправленный свежим имбирем, и спустился, исполненный решимости влить этот супчик в Элизу, пускай даже через силу. Тао Цянь зажег фонарь на китовом жире, протиснулся меж тюков и остановился перед каморкой; девушка лежала, закрыв глаза, и вряд ли даже почувствовала его появление. Под телом растекалось большое кровавое пятно. Чжунъи коротко вскрикнул и наклонился к Элизе, решив, что эта несчастная покончила с собой. «Ее не за что винить, в подобных обстоятельствах я поступил бы точно так же», – подумал Тао Цянь. Он заглянул ей под рубашку, но не увидел никаких ран; прикоснувшись к телу, он обнаружил, что девушка еще жива. Он потормошил ее. Наконец Элиза открыла глаза.