К тому времени число аргонавтов уже перевалило за сто тысяч, но люди продолжали прибывать; они рассеивались вдоль Материнской жилы, переворачивали мир вверх тормашками, сдвигали горы, меняли течение рек, превращали леса в груды щепок, а камни в пыль, перелопачивали тонны песка и рыли гигантские ямы. В тех местах, где находили золото, идиллический пейзаж, который не менялся с начала времен, превращался в кошмарный лунный ландшафт. Элиза жила на пределе усталости, зато она восстановилась после болезни и утратила страх. Менструации вернулись в самый неподходящий момент, ведь их так сложно скрывать, когда живешь среди мужчин, но девушка восприняла возвращение месячных с благодарностью – как знак, что тело ее наконец излечилось. «Твои золотые иголки пошли мне на пользу, Тао. И в будущем я надеюсь завести детей», – сообщила Элиза в письме другу, уверенная, что он без объяснений поймет, о чем речь. Элиза никогда не расставалась с оружием, хотя не умела им пользоваться и не рассчитывала оказаться в ситуации, когда придется его применять. Девушка лишь однажды выстрелила в воздух, чтобы отпугнуть молодых индейцев, которые подошли слишком близко и показались ей опасными, но если бы ей действительно пришлось вступить в перестрелку, для чилийки все кончилось бы плачевно, ведь она не смогла бы попасть и в осла с пяти метров. Элиза не упражнялась в меткости, зато достигла совершенства в своем умении становиться невидимкой. Теперь она могла заезжать в поселки, совершенно не привлекая к себе внимания, смешавшись с другими латиноамериканцами, а в такой группе парнишка с ее обычной внешностью ничем не отличался от остальных. Элиза научилась в совершенстве копировать мексиканский и перуанский акцент – так ее принимали за своего, когда девушка нуждалась в крове над головой. Свой британский английский она сменила на американский, а еще выучила несколько словечек, совершенно необходимых для первого знакомства. Элиза заметила, что, когда она говорит как гринго, к ней проявляют уважение; главное, не вдаваться в объяснения, говорить как можно меньше, ничего не просить, отрабатывать свою еду, не давать повода для ссоры и почаще доставать маленькую библию, которую она купила в Соноре. Даже самые грубые мужланы проявляли суеверное почтение к этой книжице. Американцев удивляло, что безбородый пацан с женским голосом по вечерам читает Священное Писание, однако никто не насмехался над ним в открытую, наоборот – многие вставали на его защиту и были готовы на кулаках проучить любого насмешника. Эти одинокие суровые мужчины, подобно мифическим героям Древней Греции ушедшие на поиски сокровищ, а на деле отказавшиеся от всего, кроме самых простых потребностей, зачастую больные, склонные к жестокости и пьянству, – все они в глубине души тосковали по нежности и порядку. От сентиментальных песен у них наворачивались на глаза слезы, они были готовы отдать любые деньги за кусок яблочного пирога, который мог ненадолго утишить тоску по родному дому; если из окна слышался плач ребенка, они бродили вокруг да около, чтобы потом все-таки подойти, заглянуть и смотреть на дитя молча и долго, как на чудо.
«Не бойся, Тао, я путешествую не одна, это было бы чистое безумие, – писала Элиза своему другу. – Здесь нужно двигаться большими отрядами, вместе с хорошо вооруженными бдительными товарищами, потому что в последние месяцы бандитов становится все больше. Индейцы – они скорее миролюбивы, хотя облик у них пугающий, но при встрече с беззащитным всадником могут отобрать у него самое ценное: коня, оружие и сапоги. Я обычно присоединяюсь к другим путникам: к бродячим торговцам, которые возят товары с места на место, к старателям, ищущим новые жилы, к семьям фермеров, к охотникам, коммерсантам и земельным агентам, которые уже наводняют Калифорнию, к игрокам, наемникам, адвокатам и прочей шушере – это как раз самые интересные и щедрые попутчики. Встречаются на дорогах и проповедники – они всегда молоды и похожи на просветленных безумцев. Какую же веру надо иметь, чтобы преодолеть три тысячи миль по девственным прериям ради того, чтобы сражаться с чужими грехами! Они приходят из своих городков, преисполненные силы и страсти, решительно готовые нести Слово Божие в это захолустье, их не тревожат препятствия и неудачи на пути, потому что Господь шествует с ними бок о бок. Старателей они именуют „поклонниками золотого тельца“. Тао, ты должен прочесть Библию, иначе тебе никогда не понять христиан. Этих пасторов не тревожат страдания плоти, но многие из них сдаются, пав духом, не в силах совладать со всепобеждающей мощью алчности. Отрадно видеть таких проповедников сразу по прибытии, еще исполненных наивных надежд, и печальна встреча с теми, кто уже покинут Господом и с трудом волочит ноги от одного лагеря к другому: их мучает жажда, солнце палит им голову, они проповедуют на площадях и в тавернах перед равнодушными старателями, которые слушают их, не снимая шляп, а уже пять минут спустя отправляются бражничать с девицами. Тао, я познакомилась с труппой бродячих артистов – эти бедняги останавливаются в поселках и веселят народ пантомимой, озорными песенками и незатейливыми комедиями. Я ездила с ними несколько недель и тоже поучаствовала в представлениях. Если в поселке находилось пианино, я играла, а если нет, я выступала в амплуа молодой дамы, и все поражались, как хорошо мне удаются женские роли. Мне пришлось расстаться с актерами, потому что от этой чехарды я сходила с ума: я уже не знала, кто я такая – женщина, переодетая в мужчину, мужчина, одетый женщиной, или и вовсе ошибка природы».
Элиза свела дружбу с почтальоном и по возможности путешествовала вместе с ним: он быстро ездил и был знаком со всей округой; «Если уж кто и сумеет отыскать Хоакина Андьету, так это он», – думала Элиза. Почтарь доставлял письма старателям, а возвращался в Сан-Франциско с грузом золотого песка, который сдавал в банки. Это был еще один ловкач, сумевший обогатиться на золотой лихорадке, ни дня не проработав лопатой и киркой. За доставку письма в Сан-Франциско он брал два с половиной доллара и, пользуясь тем, с каким нетерпением старатели ждали ответа из дома, не стеснялся спрашивать одну унцию золота за вручение письма лично адресату. Это было весьма выгодное предприятие, клиентов всегда хватало, на цены никто не жаловался, потому что выбора у старателей не было: они не могли бросить участок, чтобы самостоятельно забрать почту или положить добытое золото в банк, находящийся за сотню миль. А еще Элиза любила ездить вместе с Чарли, приземистым балагуром, который соперничал с мексиканцами в перевозке товаров на мулах. Хотя этот человечек не боялся даже черта, он всегда был рад компании, потому что нуждался в слушателе для своих рассказов. Чем больше Элиза наблюдала за Чарли, тем вернее убеждалась, что на самом деле рядом с ней еще одна переодетая женщина. У Чарли была обветренная загорелая кожа, он жевал табак, ругался как висельник, не расставался с пистолетами и с перчатками, но однажды Элизе все-таки удалось увидеть его руки, и были они маленькие и белые, как у барышни.
Элиза влюбилась в свободу. В доме Соммерсов она жила в четырех стенах, где ничего не менялось, время ходило по кругу, а линия горизонта была почти не видна через закрытые от непогоды окна; девушка выросла в панцире из условностей и хороших манер, ее с детства учили служить и уступать другим, ее всегда сковывал корсет, привычки, законы общества и страх. Да, страх был ее вечным товарищем: Элиза боялась Бога и Его непредсказуемого суда, боялась власть имущих, боялась своих приемных родителей, болезней и сплетен, боялась всего неизвестного и необычного, боялась выйти из-под домашней опеки и встретиться с опасностями улицы, боялась собственной женской слабости, бесчестья и правды. Ее реальность напоминала сладкий сироп и состояла из умолчаний, вежливых пауз, надежно хранимых секретов, из порядка и дисциплины. Девушка всегда стремилась к добродетели, однако теперь она сомневалась в значении этого слова. Отдавшись Хоакину Андьете в гардеробной, она совершила непоправимую ошибку в глазах общества, но в ее собственных глазах все оправдывалось любовью. Она не знала, чем ее наделила и чего лишила эта страсть. Элиза покидала Чили с целью отыскать своего возлюбленного и навсегда сделаться его рабыней, она верила, что таким образом удовлетворит и жажду смирения, и тайное стремление к обладанию Хоакином, но теперь она уже не могла расстаться с новыми крыльями, выраставшими у нее за спиной. Она ничуть не сожалела обо всем, чем поделилась со своим любовником, и не стыдилась пламени, которое ее преобразило, – наоборот, Элиза понимала, что именно их страсть в одночасье сделала ее сильной, придала уверенности в себе для принятия решений и расплаты за их последствия. Элиза никому не должна была давать объяснений; если она и совершала ошибки, она уже сполна наказана потерей семьи, мучительным погребением в трюме «Эмилии», смертью ребенка и полнейшей неизвестностью в будущем. Когда Элиза забеременела и оказалась в ловушке, она записала в своем дневнике, что утратила право на счастье, но в последние месяцы, скача по золотым просторам Калифорнии, она чувствовала себя летящим кондором. Однажды ее разбудило конское ржание и солнечный свет на лице, Элиза открыла глаза и увидела вокруг себя величественные секвойи, которые гордыми вековыми стражами оберегали ее сон, пологие холмы, а за ними – высокие темно-синие горы; и тогда ее с головой накрыло первобытным, доселе не испытанным счастьем. Девушка почувствовала, что избавилась от вечного ужаса, который до сей поры прятался где-то в животе, словно крыса, готовая укусить в любой момент. Паника растворилась в головокружительной безбрежности этого края. Встречая на своем пути все новые опасности, Элиза обретала храбрость: она перестала бояться страха. «Я нахожу внутри себя новые силы, – возможно, они были со мной всегда, но я их не чувствовала, потому что до сих пор они мне не требовались. Не знаю, Тао, на каком повороте дороги я потеряла того человека, каким была прежде. Отныне я – еще один из множества искателей приключений, разбросанных по берегам этих прозрачных рек и по склонам этих вечных гор. Это гордые люди, над их шляпами одно только небо, они не склоняются ни перед кем, потому что только им решать, что такое настоящее равенство. И я хочу быть среди них. Одни победно шествуют с мешком золота