А после ужина Джейкоб Фримонт пригласил друзей на вечерний спектакль: представляли китаянку, на которую можно смотреть, но нельзя трогать. Звалась она Ах Той; она села на клипер вместе с мужем весьма преклонного возраста, и тот не придумал ничего лучше, как преставиться в открытом море и тем самым подарить ей свободу. Ах Той не стала тратить время на вдовьи жалобы: чтобы скрасить себе остаток путешествия, она сделалась любовницей капитана и вскоре убедилась в его щедрости. Ко времени прибытия в Сан-Франциско высокомерия и денег у вдовицы поприбавилось. Китаянка почувствовала на себе плотоядные взгляды калифорнийских мужчин, и к ней пришла блестящая идея брать за это деньги. Китаянка сняла две комнаты, провертела дыры в смежной стене и за унцию золота торговала правом собой полюбоваться. Друзья с радостью последовали за Джейкобом Фримонтом и благодаря небольшой взятке смогли пройти без очереди в числе первых. Зрителей провели в узкую комнатку, наполненную табачным дымом, – там дюжина мужчин уже прижималась носом к стенке. Вновь прибывшие пристроились к неудобным дыркам, чувствуя себя неловко, как школьники, и увидели в соседней комнате красивую молодую женщину в шелковом кимоно, распахнутом ниже талии. Под кимоно она была голая. Мужчины ревели при каждом замедленном движении, открывавшем очередную часть тела китаянки. Джон Соммерс и братья Родригес де Санта-Крус корчились от смеха, наблюдая, какую невероятную власть над здешними жителями обретает потребность в женщине. Насмотревшись, капитан и журналист попрощались с братьями и отправились выпить по последней рюмочке. Послушав рассказ о странствиях и приключениях Джейкоба, Джон Соммерс решил ему довериться:
– Вы помните Элизу, ту девочку, что жила с моим братом и сестрой в Вальпараисо?
– Прекрасно помню.
– Почти год назад она сбежала из дома, и у меня есть основания думать, что сейчас она в Калифорнии. Я пытался ее разыскать, но никто не слышал об Элизе или о какой-нибудь девушке с внешностью Элизы.
– Если женщины и приезжают сюда в одиночку, то только проститутки.
– Я не знаю, как она приехала, – важно, что она это сделала. Известно только, что она отправилась искать своего возлюбленного, молодого чилийца по имени Хоакин Андьета…
– Хоакин Андьета! Да я его знаю, мы дружили в Вальпараисо.
– Он скрывается от правосудия. Его обвиняют в краже.
– Не верю. Андьета был порядочный юноша. В нем, вообще-то, было столько гордости и чувства чести, что сблизиться с ним было непросто. Так вы говорите, они с Элизой влюблены друг в друга?
– Я знаю только, что он сел на корабль и уехал в Калифорнию в декабре сорок восьмого года. А через два месяца пропала девочка. Моя сестра уверена, что Элиза последовала за Андьетой, хотя мне и невдомек, как она умудрилась не оставить следов. И раз уж вы много ездите по северным лагерям и поселкам, может быть, вам удастся что-то разузнать…
– Сделаю все, что могу, капитан.
– Я, моя сестра и мой брат – мы вечно будем вам обязаны, Джейкоб.
Элиза Соммерс осталась при караване Громилы Джо: она играла на пианино, а чаевые делила с мадам напополам. Она купила два песенника, с американской и латиноамериканской музыкой, и оживляла вечерние представления, а в свободные часы (каковых было много) учила читать индейского мальчика, помогала по хозяйству и готовила. В труппе так и говорили: мы никогда еще так хорошо не ели. Из тех же вечных ингредиентов – сушеного мяса, фасоли и сала – Элиза в моменты вдохновения готовила восхитительные лакомства; она покупала приправы у мексиканцев и добавляла к чилийским рецептам от няни Фресии – получалось очень вкусно. Элиза готовила булочки, имея под рукой лишь жир, муку и сухофрукты, а уж если ей случалось раздобыть яйца и молоко, ее фантазия взмывала к поднебесным вершинам гастрономического искусства. Бабалу Плохому не нравилась сама идея мужского присутствия на кухне, однако он первым отведал изыски юного пианиста и предпочел воздержаться от саркастических комментариев. Великан привык охранять караван по ночам, а потому бóльшую часть дня дрых без задних ног, но, как только дымок от кастрюль достигал его драконьих ноздрей, он моментально просыпался и занимал позицию возле кухни. Бабалу страдал от неутолимого голода – никакой бюджет не мог наполнить его исполинский желудок. До появления Чиленито, как теперь называли фальшивого Элиаса Андьету, рацион Бабалу в основном составляли животные, которых он добывал на охоте, разрезал вдоль, приправлял щепотью крупной соли и жарил на углях. Таким образом за два дня Бабалу мог расправиться с оленем. Знакомство со стряпней чилийского пианиста благотворно повлияло на вкусы великана; теперь он отправлялся на охоту ежедневно, выбирал самую аппетитную добычу и передавал зверей Элизе уже в освежеванном и выпотрошенном виде.
В пути Элиза возглавляла караван на своем крепком жеребце, который, несмотря на печальный вид, оказался не хуже скакуна благородных кровей; за спиной у всадницы висело бесполезное ружье, на крупе коня сидел индейский мальчик. Элизе было так удобно в мужской одежде, что она точно не знала, сумеет ли снова одеваться в женское. Девушка была уверена в одном: корсет она больше не наденет, даже на свадьбу с Хоакином Андьетой. Если караван подъезжал к реке, женщины набирали воду в бочки, стирали и мылись, и для Элизы это были самые сложные моменты: ей приходилось выдумывать все более хитроумные предлоги, чтобы приводить себя в порядок без свидетелей.
Громила Джо была суровая голландка из Пенсильвании, обретшая свою судьбу на просторах Запада. Она мастерски управлялась с картами и костями, азартные игры были ее страстью. Голландка зарабатывала на жизнь игрой, пока ей не пришло в голову набрать девушек и разъезжать вдоль Материнской жилы, «намывая золото» – так Громила именовала свой способ обогащения. Она была уверена, что молодой пианист – гомосексуал, и за это прониклась к пареньку нежностью – как и к индейскому мальчишке. Джо не позволяла девочкам и Бабалу насмехаться, не допускала обидных кличек: бедняжка не виноват, что уродился без волос на подбородке и с внешностью мозгляка, как и сама она не виновата, что родилась мужчиной в женском теле. Бог развлекается такими шуточками единственно, чтобы напакостить людям, не иначе. Маленького индейца Джо за тридцать долларов выкупила у рейнджеров, истребивших все остальное племя. Тогда ему было три или четыре года, он походил на скелетик с раздутым от паразитов животом. Но через несколько месяцев принудительного кормления и обуздания припадков, чтобы малыш не ломал все, что попадается ему под руку, и не бился головой о колеса фургонов, мальчик подрос на целую пядь и явил свой истинный дух воина: он был суров, необщителен и вынослив. Джо назвала его Том-без-Племени, чтобы юный индеец не забывал о долге возмездия. «Имя – неотделимая часть человека», – говорили индейцы, и Джо считала точно так же, вот почему она сама придумала себе прозвище.
Порченые голубки в караване были две сестрички из Миссури, проделавшие такой долгий путь посуху, что по дороге лишились фамилии; еще была Эстер, восемнадцатилетняя девица, сбежавшая от отца, религиозного фанатика, которому нравилось ее пороть, и красивая мексиканочка, дочь гринго и индианки, успешно выдававшая себя за белую, она выучила пару-тройку фраз на французском, чтобы обманывать наивных клиентов: среди мужчин бытовало убеждение, что француженки в этом деле самые опытные. В калифорнийском обществе бродяг и мошенников тоже не обходилось без расовой иерархии: белые допускали связь с метисками цвета корицы, но с отвращением избегали любых контактов с негритянками. Все четыре девушки благодарили судьбу за встречу с Громилой Джо. Эстер была единственной, кто не занимался этим ремеслом прежде; прочие прошли через Сан-Франциско и знали, почем фунт лиха. На их долю выпали не первоклассные салуны; девушки имели представление о побоях, инфекции, наркотиках и коварстве сутенеров, их заражали венерическими болезнями, а потом лечили самыми варварскими способами, а абортов они перенесли столько, что сделались бесплодными – но на это девушки вовсе не жаловались, а, наоборот, почитали удачей. Громила Джо вызволила их из мира низости, увезла далеко от Сан-Франциско. На долгое время лишив девушек вина и наркотиков, Джо обрекла их на страдания, похожие на пытки, чтобы спасти от опиумной и алкогольной зависимости. Девушки платили ей дочерней преданностью, ведь Джо обращалась с ними справедливо и не обкрадывала. Устрашающее присутствие Бабалу обуздывало порывы жестоких и пьяных клиентов, девушки хорошо питались, а бродячие фургоны казались им удобным пристанищем для души и тела. В этой безбрежности холмов и лесов они чувствовали себя свободными. Жизнь проституток не была ни легкой, ни романтичной, но они уже подкопили кое-какие деньги и могли бы уйти, если бы пожелали, однако оставались с караваном, потому что это маленькое людское сообщество больше всего походило на семью, которой они лишились давным-давно.
Девочки Громилы Джо тоже были уверены, что юный Элиас Андьета, тоненький и с писклявым голосом, – точно голубой. Поэтому они преспокойно раздевались, мылись и обсуждали любые темы в его присутствии, как будто Элиас – одна из них. Ее приняли с такой естественностью, что Элиза частенько забывала о своей мужской роли, но Бабалу не уставал напоминать. Великан задался целью превратить этого хлюпика в настоящего мужчину и следил за его действиями, поправляя Андьету, когда тот садился, плотно сдвинув ноги, или совершенно не по-мужски встряхивал своей короткой челкой. Бабалу научил паренька чистить и смазывать оружие, но выработать в Андьете меткость у него терпения не хватило: всякий раз, когда Бабалу нажимал на курок, его ученик жмурил глаза. Библия Андьеты тоже не внушала здоровяку должного почтения – совсем наоборот: Бабалу подозревал, что парень использует книгу для оправдания своей придури, но если уж он не собирается становиться мерзким проповедником, то на кой черт ему эти глупости, пусть лучше полистает похабные книжки, вдруг ему в башку наконец полезут мужские мысли. Бабалу был с трудом способен накорябать собственное имя и читал через пень-колоду, но напрочь отказывался это признавать. Он ссылался на слабое зрение, на меленькие буковки, хотя мог с сотни метров попасть беспечному зайцу между глаз. Бабалу просил Чиленито почитать ему вслух старые газеты и эротические книжки Громилы – больше не ради грязных сцен, а ради любовной истории, чтобы растрогаться. Речь в этих романчиках неизменно шла о пламенной страсти европейского аристократа и простушки, а иногда наоборот: дама из высшего общества теряла голову из-за неродовитого, зато честного и благородного парня. В этих книгах женщины всегда были прекрасны, а мужчины неутомимы в пылу плотских утех. Фоном к любовной истории служила череда вакханалий, однако, в отличие от других порнографических изданий по десять центов, продававшихся в Калифорнии, у этих имелся сюжет. Элиза читала вслух, не выказывая изумления, как будто познала и более страшные грехи, а собравшиеся в кружочек Бабалу и три голубки слушали затаив дыхание. Эстер не участвовала в этих собраниях: она считала, что описывать такие непотребства еще страшнее, чем их совершать. У Элизы пылали уши, но она не могла не отметить изящества в описании богомерзостей: отдельные фразы напоминали ей безупречный слог мисс Розы. Громила Джо, которую плотские утехи вообще не интересовали ни в каком из возможных проявлений (включая и чтение подобных книг), лично следила, чтобы ни одно грязное словечко не коснулось невинных ушей Тома-без-Племени.