– Так она могла бы быть или действительно была?
– Вы, госпожа следователь, слишком прагматично мыслите, – досадливо вздохнул Волынцев. – А эта пьеса – фантазия! Автор не дает конкретного ответа, но предлагает вообразить: какой могла оказаться дочь у Ивана Грозного – единственное живое существо, которое дорого этому человеку. И как она могла повлиять, возможно изменить, своего отца. Так вот она могла быть светлой, нежной, возвышенной… и отец бы отдыхал с ней душой, его бы сердце смягчалось. А могла быть умной, серьезной, глубокой… и отец бы с ней интеллектуально обогащался, его разум становился бы более мудрым. Вот две возможные дочери, назовем их «лирическая» и «драматическая». Но обе – положительные персонажи, без примитивного «плохая» и «хорошая». Просто два варианта! Какой возобладает? Вот вопрос!
– Быть иль не быть – вот в чем вопрос… – пробормотала Вера.
– Если вы иронизируете, то совершенно напрасно, – обиженно фыркнул режиссер.
– Ни в коем случае! – заверила Вера.
– Ну ладно. – Антон Федорович милостиво махнул своей веероподобной рукой. – Тогда слушайте дальше. Но вот дочь влюбляется в обычного человека, Владимира. И какова будет реакция отца? Опять два варианта! Либо он, условно говоря, будет готов благословить эту любовь, либо будет готов ее разрушить! Лирическое и драматическое! Но каким станет финал?!. – Волынцев выдержал истинно театральную паузу и провозгласил: – А вот это до конца спектакля никто не узнает! Ни-кто! Даже я! Потому что все будет решать в самом конце колесо фортуны! Слепой жребий! Лотерея!
Режиссер смотрел торжествующе, следователь – недоуменно.
– Дело в том, – подал голос Дудник, – что в самом конце на сцену вынесут плотно закрытый со всех сторон барабан, типа того, в каких крутят всякие лотерейные штуковины…
– В нем будут два шара – белый и красный, – перебил Волынцев. – Мы приглашаем любого желающего из зрительного зала – любого зрителя, совершенно произвольно! – тот крутит барабан и наугад вытаскивает шар. Вытащит белый – Иван Грозный благословит любовь, и в финале мы увидим лирическую героиню. Вытащит красный – Иван Грозный разрушит любовь, и в финале мы увидим драматическую героиню. И сам Иван Грозный в финале тоже будет разным, хотя играет его один актер. А вот дочерей сыграют две актрисы.
– Это, конечно, несколько нарушает генеральную концепцию нашего театра, – заметил директор, – у нас всегда должен быть хэппи-энд, но… в конце концов, здесь все во власти зрителя. И сегодня может быть так, а завтра – эдак, а то, что в конечном счете все определит случайный зритель, без сомнения, привлечет публику.
– Оригинально, – оценила (правда, не слишком искренне) Вера. – И вот такую пьесу придумал Лепешкин?
– Такую концовку придумал я! – провозгласил Волынцев. – Но прелесть пьесы как раз в том, что она дает огромный простор для режиссерских фантазий! В ней нет жестких рамок, непоколебимых конструкций!.. Возьмем Шекспира! Как бы вы ни хотели осовременить «Отелло»…
– Стоп! – прервала Вера. – Оставим Шекспира. Меня сейчас интересует не он, а Лепешкин.
– Хорошо, – ничуть не обиделся за классика Волынцев, а Дудник согласно кивнул:
– Конечно-конечно, просто сами понимаете… Это ведь довольно символично: наша пьеса про дочь Ивана Грозного, а вы тоже Ивановна, только Грознова… И Антон Борисович хочет пояснить, что Кирилл Лепешкин написал очень интересную пьесу.
– И вообще, как я выяснила, он очень модный драматург, уж извините, была не в курсе… Мне бы поподробнее о нем узнать… пожалуйста.
И Вера подарила свой фирменный взгляд, где было чуть-чуть сожаления, чуть-чуть мольбы, чуть-чуть готовности принять помощь. Это часто срабатывало.
– Мы вам все расскажем, – проявил ответную готовность Дудник. – Кирилл Лепешкин выстрелил два года назад…
– В каком смысле – выстрелил? – не слишком, но все же насторожилась следователь.
– В том смысле, что два года назад появилась его первая пьеса, она была представлена на конкурсе современной драматургии – весьма престижном конкурсе! – и заняла первое место. Понимаете, первая пьеса совершенно неизвестного автора, и сразу первое место! Появились очень лестные рецензии, отмечались новизна, оригинальность… В общем, это сразу вызвало огромный интерес, о Кирилле сразу заговорили, и сразу несколько театров – в том числе очень известных, московских и питерских, – взяли пьесу к постановке. А где-то чуть больше года назад – новая пьеса. И снова большой успех!
– А пьеса, которую вы репетируете… она какая по счету? Первая или вторая?
– Она третья! – с явной гордостью сообщил Дудник. – Кирилл закончил ее где-то в начале мае. Мы узнали об этом первыми, по крайней мере, другие театры ничего не знали, и я тут же начал с Кириллом переговоры о первом показе…
– Минуточку, – остановила директора Вера. – Никто не знал, а откуда узнали вы?
– Счастливое стечение обстоятельств. Нам рассказал Дмитрий Лиханов, наш артист, он как раз и будет играть роль Владимира, возлюбленного дочери Ивана Грозного.
– А он откуда узнал?
– О-о-о… это тоже счастливое стечение обстоятельств! Ведь Кирилл Лепешкин наш, местный. Он только десять лет назад уехал в Москву, после смерти матери. Так вот с Дмитрием он вместе учился в нашей театральной академии. Только Дмитрий учился на актерском, а Кирилл – на театроведческом. Правда, на театроведческий был всего один набор, его делала Гертруда Яковлевна Стрекалова, очень известный, причем давно и не только у нас, театральный критик. С того времени Дмитрий и Кирилл знакомы. Но, насколько я понимаю, они в последние годы почти не общались, а в начале нынешнего года довольно случайно пересеклись в Москве, когда Дмитрий участвовал в съемках…
– О, да, в съемках! – неожиданно издал смешок, причем достаточно ехидный, Волынцев.
Вера посмотрела на него удивленно.
– Ну брось, Антон Борисович, – досадливо произнес директор. – Человек себя пробует… – И, обращаясь к Вере: – Дмитрий – хороший актер. Пусть не выдающийся, но хороший. Ты согласен, Антон Борисович?
– Не спорю, – все с той же ухмылкой подтвердил режиссер.
– Дмитрий мечтает о кино. Пытается участвовать в кастингах. Естественно, в Москве. Где еще? Вот знаю, свой нынешний отпуск он на кастинги потратил. И за последние годы поучаствовал в съемках нескольких сериалов.
Волынцев не просто ухмыльнулся – расхохотался:
– Да, принял участие аж в трех сериалах! Исключительно криминальных. Правда, его на первых же минутах убивали, но последний раз Дима продержался на экране в общей сложности аж шесть минут! Как режиссер свидетельствую: он прекрасно изображает мертвецов! Недаром его в театре прозвали «живой труп».
Дудник махнул рукой:
– Пусть он и «живой труп», однако полезный… В начале года в Москве Дмитрий три дня был на съемках и пересекся с Лепешкиным. Они пообщались, а в начале мая Кирилл позвонил Дмитрию и спросил: не знает ли он кого-то, кто хотел бы купить его квартиру. После смерти матери он ее так и не продал, а благодаря своим пьесам, смог решиться на собственное жилье в Москве и затеялся с продажей здесь. Дима обрадовался: он чуть больше года назад развелся с женой, они продали квартиру, причем, насколько знаю, весьма удачно, и Дмитрий подумывал о новой покупке. У Кирилла квартира пусть не большая, но двухкомнатная и в двадцати минутах ходьбы от театра. Дима решил, что это для него самое подходящее. И предложил все оформить в ближайшее время, однако Кирилл сказал, дескать, он заканчивает редактуру новой пьесы и сможет приехать только в июне. Ну вот Дмитрий сразу прибежал ко мне, а уж я… в общем, предпринял усилия…
– Чтобы Лепешкин дал вам почитать свою пьесу? – уточнила Вера.
Директор откинулся на спинку кресла, вытер ладонью абсолютно сухую лысину, произнес тоном человека, завершившего гигантскую работу:
– Получить пьесу для ознакомления – не проблема. Я уговорил Кирилла дать нашему театру право первого показа! Пер-во-го! Не москвичам, не питерцам, а именно нам!
– То есть ваш театр получил право первым эту пьесу поставить? – вновь уточнила Вера.
– Совершенно верно! И это очень важно для нашего театра! Вы же понимаете!
Дудник не ставил знак вопроса – он ставил восклицательный знак, нисколько, похоже, не сомневаясь, что следователь, конечно же, понимает всю значимость творческого первенства. Следователь кивнула.
– Да, пришлось уговаривать, – продолжил директор, – даже Стрекалову подключили, в конце концов, Лепешкин был ее любимым студентом, они по-прежнему общаются… В итоге все удалось! Наша премьера станет первой в стране. Никто до нас эту пьесу не получит, – с гордостью констатировал он.
– А теперь, после его смерти, ваше первенство не очевидно? – спросила Вера.
– Почему? – удивился Дудник. – Мы же договор подписали. Еще в июне. Деньги тогда же перечислили. Так что у нас все честь по чести. Все официально.
– То есть убивать драматурга ради того, чтобы отобрать ваше первенство, нет никакого смысла?
– Ну разумеется! – весьма выразительно фыркнул Волынцев. – Слава богу, Михал Семеныч свое дело знает. И спектакль выйдет в срок. Причем с еще большим успехом, потому что, – режиссер сочувственно искривил губы, – смерть драматурга, причем такого, – это грандиозная реклама!
– Антон Борисович… – укоризненно произнес директор, и Волынцев тут же всполошился:
– Но вы, госпожа следователь, надеюсь, не думаете, что кто-то из нас убил Кирилла ради рекламы?
Вопрос повис в воздухе, и госпожа следователь решила на него никак не отвечать, задав свой вопрос:
– Вы, Михаил Семенович, сказали, что подписали договор в июне. То есть тогда, когда Лепешкин прилетел в город продавать квартиру?
– Совершенно верно, – подтвердил Дудник. – Кирилл здесь был примерно неделю.
– Я пока не знаю, для чего это будет полезным, но для полноты картины было бы интересно узнать: что он здесь все это время делал? Вы не в курсе?
– В общем и целом, в курсе, – сказал директор. – Он прилетел в город в праздник, значит, двенадцатого июня. Два дня он и Дима занимались оформлением квартиры. Я это хорошо помню, потому что, признаюсь честно, нервничал. Мало ли о чем мы договорились устно? Пока документ не подписан, ни в чем нельзя быть уверенным. Но мы подписали договор пятнадцатого. Это совершенно точно, могу договор показать.