– Так хорошо платили?
– Если человек работал, а не как многие только болтал о своих творческих замыслах, и, соответственно, издавался, то – да, он имел хорошие деньги. Но дело не в деньгах – дело в возможностях. В советские времена главными были не деньги, а возможности. Вот эту квартиру, четырехкомнатную, которая сегодня, конечно, стоит больших денег, Владлену Александровичу выделили как председателю отделения Союза писателей.
Вера подумала, что жизненный путь мужа Стрекаловой, вероятно, достоин внимания, однако ее интересовал не писатель Новиченко, а драматург Лепешкин. Но она знала свою самую сильную для следователя сторону – умение общаться с людьми: разговаривать, выслушивать… Крупинки золота перемешаны с грудой пустой руды, тише едешь – дальше будешь…
– Очень интересно, – изобразила она на лице искреннее внимание.
– Именно о целинниках Владлен Александрович написал свой первый роман, – продолжила Стрекалова. – Попал в актуальную тему. Потом повесть об ученых… как раз тогда, когда интерес к науке был на самом пике. А еще роман о передовиках промышленного производства и повесть о техническом перевооружении села, а также повесть, самую последнюю, в конце восьмидесятых годов, при Горбачеве, о борьбе за перестройку и ускорение… В общем, вы понимаете: Владлен Александрович умел попасть в нужную точку, его охотно издавали, переиздавали, всячески привечали, награждали, продвигали. А если учесть, что, в отличие от многих, в том числе по-настоящему талантливых писателей, он был членом КПСС, человеком не пьющим, всегда и везде умеющим себя надлежащим образом вести… то, совершенно естественно, он имел почет, деньги и возможность приобретать соответствующие блага. Одна лишь проблема… – Гертруда Яковлевна вновь дернула губами, – и в прежние времена его литература была просто добротным ремесленничеством, а в нынешние его книги вообще никто не станет читать. К счастью, для него как писателя к счастью, Владлен Александрович до своего забвения – пять лет назад было его столетие, а никто и не вспомнил, – не дожил, умер в начале девяностого года. Во вполне еще не старом возрасте.
Стрекалова аккуратно отхлебнула чай, надкусила печенье, замолчала. Вера тоже отпила из своей чашки и тоже надкусила печенье (и то, и другое оказалось великолепным).
– Вы были намного младше своего мужа? – спросила исключительно для поддержания беседы.
– На двадцать два года. Меня сюда из Москвы после факультета журналистики распределили, вместе с тремя сокурсниками. Они-то положенный срок отработали и уехали. А я познакомилась с Владленом Александровичем… Ему уже сорок шесть лет исполнилось, он уже был признанным писателем… А я была красавицей, которая в него ну просто безумно влюбилась! Умница, видный мужчина, прекрасный человек, к тому же я тогда считала его очень талантливым!.. Он полюбил меня почти с первого взгляда… И даже, помнится, пошутил о созвучии наших имен…
– Это как? – На сей раз стало действительно интересно.
– Вы знаете, что означает имя Владлен? – И, не дожидаясь ответа, пояснила: – производное от Владимир Ленин. А я – Гертруда. Полагаете, это распространенное немецкое имя? Ничего подобного. Это производное от «героиня труда». В двадцатые – тридцатые годы подобные производные были очень популярны. У меня, например, был сокурсник, которого звали Ким. Коммунистический интернационал молодежи. Я родилась перед войной, конечно, если бы чуть позже, никто бы мне имя, похожее на немецкое, не дал, но… Можно было потом сменить, однако родители, да и сама, не стали. Имя дала бабушка, большевичка с дореволюционным стажем, она погибла в ленинградскую блокаду. – Стрекалова вновь замолчала, словно задумавшись, затем тряхнула головой и продолжила: – Я не уводила Владлена Александровича из семьи. Нет-нет! К моменту нашего знакомства он уже восемь лет был вдовцом, воспитывал четырнадцатилетнего сына Сережу. Мы с ним сразу подружились. Хороший был мальчик…
– Был? – уточнила Вера.
– Конечно, был. С того времени прошло почти шестьдесят лет. Теперь Сережа уже не мальчик, а дедушка, ему за семьдесят, у него сын Алексей и внучка Машенька. Своих детей у меня нет, но есть прекрасная семья. Благодаря Владлену Александровичу. Вообще благодаря ему я жила в любви, благополучии, занималась делом, которое меня очень увлекало… Смогла получить второе высшее образование – заочно окончила театроведческий факультет ГИТИСа…
– Я знаю, вы известный театральный критик. Ваше имя даже внесено в Советскую театральную энциклопедию, – продемонстрировала осведомленность следователь.
– Да, – спокойно подтвердила Стрекалова. – Я была достаточно известна. И не только в нашем городе. Мое мнение до сих пор кое-что значит, хотя теперь я редко публикуюсь и, увы, уже шесть лет никуда не езжу. После перелома бедра… А раньше… – она вздохнула, – я посещала все крупные театральные фестивали, я видела массу интереснейших спектаклей, я водила знакомства со многими талантливыми людьми…
Она резко поднялась, подошла к окну, повернувшись спиной к Вере. Солнце било лучами сквозь стекло, превратив пожилую даму в темный силуэт, чем-то напоминающий восклицательный знак. Стрекалова вдруг так же резко развернулась и произнесла с легкой снисходительностью:
– Вы проявили весьма похвальное умение поддерживать беседу. Хотя вам вряд ли было интересно.
– Мне было интересно, – сказала Вера.
– В связи с тем, что я давно знала Кирилла Лепешкина, – не спросила, а констатировала Гертруда Яковлевна, вернулась к креслу, медленно опустилась в него, долила чай в чашки. – Возможно, вы ожидали от меня особой эмоциональной реакции на его смерть. Но я всегда умела держать себя в руках, а слезы позволила себе в последний раз на похоронах своего мужа. Поэтому можете отринуть деликатность… весьма неожиданную для меня в восприятии людей вашей профессии… и задавать вопросы по делу.
Гертруда Яковлевна еще больше выпрямила и без того прямую не по возрасту спину, положила ладони на колени – ни дать ни взять образцовая гимназистка столетней давности, изготовившаяся к строгой беседе. С той лишь разницей, что давешние гимназистки не носили брюки.
– Вы знали Лепешкина почти с мальчиков. Что он из себя представлял? – понимая всю формальность вопроса, спросила Вера.
– Восемнадцать лет назад ректор нашей театральной академии предложил мне набрать небольшой курс театроведов. Пятнадцать человек. И даже выхлопотал пять бюджетных мест, – заговорила Стрекалова ровным спокойным голосом образцовой гимназистки. – Конкурс оказался достаточно большим, особенно, разумеется, на бюджетные места, и одно из них совершенно заслуженно получил Кирилл. Он был старательным мальчиком, что не часто встречается, когда у человека есть еще и талант. К сожалению, чаще всего – либо одно, либо другое. Все мои студенты весьма успешно окончили вуз, так или иначе связали свою жизнь с театром, в разных направлениях, в разных городах, а двое потом даже выучились на режиссеров. Но именно Кирилл был моим любимым учеником. Хороший театральный критик – это глубокие знания, тонкое восприятие, цепкий глаз, легкий стиль… В общем, целый набор определенных качеств. Кирилл всегда хотел быть свободным художником, считал, что только это позволяет критику иметь независимые суждения, а свобода дорого стоит. В данном случае – это необходимость довольствоваться скромными гонорарами, особенно для критика без достаточно наработанного имени. Конечно, в нашем городе несколько театров, но обрести имя можно только в Москве или в Петербурге. Поэтому именно я посоветовала Кириллу, когда у него умерла мама, перебраться в столицу.
– И он там наработал имя?
– В определенном смысле – да. По крайней мере, к его суждениям многие прислушиваются.
– И стал хорошо зарабатывать на наработанном имени?
Стрекалова неопределенно повела плечами:
– Вероятно, на жизнь хватало. Но уж точно, не барствовал. Впрочем, Кирилл к барствованию с детства был не привычен. Мама его одна растила, а мама, если мне не изменяет память, трудилась в библиотеке. Прилично зарабатывать Кирилл начал, когда вдруг стал писать пьесы, и эти пьесы стали охотно брать театры. Да, я в определенном смысле приложила руку к его популярности, – Гертруда Яковлевна тонко улыбнулась. – Его первая пьеса получила первое место на конкурсе современной драматургии, а я дополнительно привлекла внимание и к первой пьесе, и ко второй, написав рецензии на сайт «Современная драматургия». Вы вряд ли о нем слышали, но в профессиональных кругах он очень авторитетен. А у меня все-таки сохранился свой авторитет. В общем, к Кириллу пришло признание, причем на редкость быстро.
– То есть все десять лет, что Лепешкин жил в Москве, вы поддерживали отношения? – уточнила Вера.
– Ну-у-у… первые годы не слишком часто. Он ведь как уехал, так сюда ни разу не приезжал. Однако звонил несколько раз в год, на день рождения и на праздники обязательно. Правда, пару раз мы в Москве виделись, еще в те времена, когда я сама ездила. А вот когда Кирилл занялся драматургией, мы стали общаться чаще.
– Он с вами советовался по поводу своих пьес?
– В общих чертах… – Стрекалова вновь неопределенно повела плечами. – Но мнением моим интересовался.
– Михаил Семенович Дудник сказал, что Лепешкин дал право первого показа театру не без вашей помощи. Вы уговорили Лепешкина?
– Я порекомендовала, – уточнила Стрекалова. – Все-таки наш город Кириллу родной, музыкально-драматический театр весьма приличный, а Дудник предложил, насколько я понимаю, весьма хорошие условия. Финансовые, имею в виду.
«Интересно, – подумала Вера, – эта старая критикесса действительно так хорошо умеет держать себя в руках или ее, по большому счету, смерть Лепешкина не слишком задела? А почему, собственно, она должна впасть в трагедию? Ну, был любимым учеником, периодически позванивал, даже творческими планами делился… Однако же не близкий друг и тем паче родственник… Да и виделись они за десять лет считанные разы».
– А вы с Кириллом в последнее время случайно не виделись? – спросила Вера, натолкнувшись на удивленный взгляд Стрекаловой.