И тут в небе, над головой собравшихся, поплыла пленительная мелодия, пропетая чьим-то нежным голосом. Ее прелесть, столь неожиданная в это мгновение и в этом месте, ошеломила Мари-Жозеф. Никто в королевской свите не осмелился бы запеть здесь и сейчас, не получив приказа его величества. Наверное, запел кто-то из команды галеона, кто-то, кто выучил этот прекрасный мотив в чужедальних краях.
Ив подошел ближе. Он опустил руку в ванну, глубоко под воду. Песня внезапно смолкла, и воздух взорвался рычанием и фырканьем.
Придворные тесно обступили портшез его величества. Мари-Жозеф оказалась в толпе рядом с мадам, и та незаметно пожала ей руку.
– Ваш брат вернулся, все хорошо, все опасности позади, – прошептала мадам. – Остальное не важно.
– Он вернулся, все опасности позади, и он доказал свою правоту, – едва слышно произнесла Мари-Жозеф на ухо мадам. – Вот что было важно моему брату.
Ив и матросы приблизились к королю и остановились у самого края персидского ковра. Матросы не ступили на ковер; носильщики не сошли с него на доски настила.
– Отец де ла Круа… – произнес граф Люсьен.
– Месье де Кретьен… – откликнулся Ив.
Они обменялись поклонами. Ив тщетно пытался скрыть гордость и торжество за деланым бесстрастием. Он обвел взглядом придворных Людовика. Они собрались здесь, на грязном причале, словно в Мраморном дворе Версаля, ради него, Ива. Мари-Жозеф улыбнулась: ей льстило, что брат занял высокое положение королевского натурфилософа, исследователя и путешественника. Она ожидала, что он улыбнется ей в ответ, отметив, возможно с удивлением, что она тоже добилась успеха в Версале за столь малое время.
Однако Ив оглядел собравшихся аристократов, даже не задержавшись взглядом на Мари-Жозеф. Мадам протиснулась вперед, потянув за собой Мари-Жозеф, чтобы получше рассмотреть, что же таится в ванне.
Вновь зазвучала песня, сначала это был шепот, но постепенно он перерос в крик, вопль отчаяния и ужаса. Мари-Жозеф поежилась.
Существо в ванне неистово забилось, обдав брызгами Ива и вздрогнувших от страха матросов. Загадочное создание стало судорожно срывать спеленавшую его парусину.
Граф Люсьен отворил дверцу портшеза. Его величество выглянул наружу. Придворные склонились в глубоком поклоне, дамы сделали реверанс. Мужчины обнажили голову. Мари-Жозеф тоже присела в реверансе, зашуршав шелковыми юбками. Даже матросы попытались поклониться, хотя держали тяжелую ношу и не имели никакого представления об этикете. Загадочная тварь снова вскрикнула, а когда ванна качнулась и покосилась, пряди ее иззелена-черных волос взметнулись через край.
– Оно живое, – констатировал Людовик.
– Да, ваше величество, – подтвердил Ив.
Ив отвернул лоскут промокшей парусины. Тварь, обезумев, забилась, обдав водой шелковый сюртук Людовика. Людовик отстранился, поднеся к лицу ароматический шарик. Ив снова закрыл загадочное существо.
Его величество обернулся к капитану:
– Мы удовлетворены.
Король откинулся на спинку кресла, скрывшись от глаз. Граф Люсьен закрыл дверцу, и носильщики быстрым шагом понесли портшез прочь. Мари-Жозеф снова сделала реверанс. Придворные расступились, кланяясь, когда мимо них проплывал портшез.
Граф Люсьен вручил небольшой, туго набитый кожаный мешочек капитану галеона. Граф кивнул Иву и отправился следом за королевским портшезом.
Капитан развязал тесемки кошеля, высыпал золотые монеты на ладонь и рассмеялся от счастья. Граф Люсьен вознаградил его пригоршней луидоров – золотых монет, отчеканенных в честь короля. Для человека его положения это было целое состояние.
– Благодарю вас, ваше величество! – крикнул капитан вслед удалявшемуся портшезу. – Благодарю вас, королевский шут!
Придворные ахнули. Шевалье де Лоррен усмехнулся и, наклонившись, что-то прошептал на ухо месье, а тот поднес к лицу ароматический шарик и кружевной платок, чтобы скрыть злорадную улыбку.
Граф Люсьен не ответил, хотя, должно быть, расслышал издевку. Его трость приглушенно постукивала по ковру, пока он взбирался по настилу на набережную.
Ив в ярости схватил капитана за плечо:
– Замолчите сейчас же! Это его превосходительство Люсьен де Барантон, граф де Кретьен!
– Нет! – со смехом возразил капитан, покачав головой. – Вот теперь вы изволите шутить, отец де ла Круа. – Он поклонился. – Выгодное было дельце. Я к вашим услугам в любое время, даже если опять захотите половить русалок.
Он зашагал обратно к галеону.
Мадам слегка подтолкнула Мари-Жозеф:
– Поздоровайтесь с братом.
Мари-Жозеф поблагодарила, сделав реверанс, подхватила шелковую юбку, оберегая ее от поблескивающей зловонной рыбьей чешуи, и бросилась к Иву. Он по-прежнему словно ее не замечал.
Мари-Жозеф невольно приостановилась. «Неужели он сердится? – подумала она. – Как такое возможно? Вот у меня есть причины на него злиться, а я же не злюсь!»
– Ив?..
Ив взглянул на нее и удивленно поднял темные, красиво изогнутые брови:
– Мари-Жозеф?
Выражение его лица мгновенно потеплело. Только что перед нею стоял сосредоточенный, суровый, аскетический иезуит, целиком принадлежавший миру взрослых, и вот он уже опять превратился в ее старшего брата, и его охватила безудержная радость. В три шага преодолев разделявшее их расстояние, он обнял ее, оторвав от земли, и закружил в воздухе, как маленькую девочку. Она обхватила его за плечи, прижавшись щекой к черной шерстяной материи.
– Я тебя с трудом узнал, какое там, просто не узнал! Ты совсем выросла!
Она хотела сказать ему так много, что решила молчать от страха, вдруг выпалит все сразу, путано и бессвязно. Он опустил ее на землю и стал пристально вглядываться в нее. Она улыбнулась, смотря на него снизу вверх. Когда он улыбался, на лице у него обозначались светлые незагорелые морщинки. Его кожа от загара стала совсем смуглой, а ее – сделалась светлой и почти обрела модную бледность. Его черные волосы в беспорядке ниспадали на плечи – в отличие от большинства мужчин при дворе, он не носил парика, – в то время как ее непослушные золотисто-рыжие кудри были укрощены с помощью шпилек и щипцов и искусно уложены аккуратными локонами под проволочным каркасом и кружевными оборками фонтанжа – модного головного убора.
А вот глаза у него были все те же, прекрасные, ярко-голубые.
– Брат, милый, вид у тебя чудесный, – наверное, путешествие пошло тебе на пользу.
– Ну что ты, сплошь тяготы и морская болезнь, – возразил Ив. – Но я был так занят, что и времени страдать не оставалось.
Он обнял ее за плечи и повел к позолоченной ванне. Таинственное создание билось в своей темнице, оглашая окрестности воплями.
– Несите на набережную, – приказал Ив матросам.
Те торопливо зашагали вдоль причала. Их обнаженные татуированные руки напряглись под тяжестью ванны с водой и загадочной добычей Ива. Мари-Жозеф попыталась заглянуть в ванну, но мокрая парусина скрывала от глаз ее обитателя. Она прижалась к Иву, обвив его рукой за талию. У нее еще будет время как следует рассмотреть морское чудовище.
Они шли меж рядами придворных. Все без исключения, даже мадам, месье и принцы и принцессы королевской крови, силились разглядеть существо, которое Ив поймал для короля.
А еще, поравнявшись с Ивом, мужчины притрагивались к полям шляп, а дамы делали реверансы.
Удивленный, Ив на мгновение растерялся. Мари-Жозеф хотела было незаметно толкнуть его локтем в бок, чтобы напомнить ему, своенравному и капризному, о правилах хорошего тона. Мальчиком он всегда уделял больше внимания своей коллекции птиц, чем своим манерам.
К удивлению и восторгу Мари-Жозеф, Ив поклонился месье и мадам с грацией истинного придворного и сдержанностью, приличествующей его сану.
Мари-Жозеф присела в реверансе перед месье, поднесла к губам и поцеловала край платья мадам. Тучная герцогиня милостиво улыбнулась ей и кивнула в знак одобрения.
Ив поклонился членам королевской семьи и прошел меж двумя рядами придворных, с достоинством отвечая кивками на их приветствия.
Посередине причала, меж герцогами и герцогинями, графами и графинями, Мари-Жозеф и Ив догнали второй портшез. Его окна были плотно закрыты, а занавеси за стеклом – задернуты. Бедную мадам де Ментенон, которой вменялось в обязанность всего лишь сопровождать короля из Версаля в Гавр, нисколько не интересовала загадочная морская тварь и торжествующий охотник, сумевший ее пленить.
– Жаль, что я не смогла пойти с тобой в плавание! – вздохнула Мари-Жозеф. – Вот бы мне увидеть морских чудовищ на воле!
– Что ты, мы только мерзли, мокли и мучились от морской болезни, а еще чуть было не утонули во время урагана. Если бы ты была на борту, во всех этих злоключениях обвинили бы тебя – есть поверье, что женщина на военном корабле приносит несчастье.
– Что за глупый предрассудок! – возмутилась Мари-Жозеф. Плавание с Мартиники во Францию было сопряжено со многими неудобствами, но просто вскружило ей голову.
– Тебе куда более пристала жизнь в стенах монастыря.
У Мари-Жозеф перехватило дыхание. Да как он смеет?! Да что он знает о монастырской школе?! А если бы знал, то не обрек бы ее на несколько лет прозябания в скуке монотонной череды дней, в одиночестве и тоске.
– Я так по тебе скучала, – произнесла она. – Я волновалась!
– Каждый раз, вспоминая тебя, я мысленно слышал твои чудесные мелодии. Ты все еще сочиняешь музыку?
– В Версале нет места композиторам-дилетантам. Но ты скоро услышишь то, что я сочинила в последнее время, обещаю.
– Я так часто воображал тебя… Но не в таком платье.
– Тебе не нравится?
– Оно очень вызывающее.
– Оно вполне благопристойно, – возразила она, решив не упоминать о своей первой реакции на туго стянутую талию и глубокое декольте. Когда она впервые надела роброн, она еще ничего не знала о придворных обычаях.
– Сестре священника не подобает являться на людях в таком платье.
– Являться на людях в таком платье не подобает бедной уроженке колоний. Но ныне ты – королевский натурфилософ, а я – фрейлина мадемуазель. Мне положено ходить в роскошном платье.