Не все, однако, разделяли такую позицию. Националисты и футуристы настойчиво призывали к действию, вместе с некоторыми интеллектуалами, надеявшимися, что война сметет считающийся ими недееспособным правящий класс и принесет с собой новую более справедливую и более здоровую Италию. Под их влиянием взгляды Муссолини стали меняться. Свои статьи он стал подписывать L’homme qui cherche, то есть «человек в поиске». К сентябрю о нейтралитете он говорил уже как о позиции устаревшей и слабой. Нужно ли Италии, с пафосом вопрошал он, оставаться «безучастным свидетелем этой великой драмы»? В кругах пацифистов-социалистов его отход от партийной линии был воспринят с яростью. Произошло еще несколько дуэлей, и недавнее обожание сменилось ненавистью. Изгнанный из Avanti, Муссолини стал искать рупор для своего вновь обретенного милитаризма и нашел его с помощью некоторых сторонников, которые помогли ему основать новую газету Il Popolo d’Italia («Народ Италии»), в которой он неистово агитировал за войну и социальную революцию. Нейтралитет, говорил он сестре Эдвидже, «приведет нас всех к смерти от голода и стыда». Отправляясь по газетным киоскам узнать, как продается его новая газета, он брал с собой Эдду. «Каждое новое дело, каждый шаг вперед, – вещал он на митингах, – сопровождается кровью». В письменном столе он теперь держал револьвер и нанял двух телохранителей. Навестившую в это время родную Предаппио Ракеле прогнали из деревни как жену предателя идеалов социализма.
Резкий перелом во взглядах Муссолини отвратил от него Балабанову, которая оставалась решительным противником войны и с презрением отнеслась к его скандальному отказу от нейтралитета. Годы спустя она писала, что без нее он оставался бы «ничтожным парвеню… воскресным социалистом», и что он стал не кем иным, как трусливым, лицемерным, грубым, коварным хвастуном и Иудой. Эдда не сожалела о расставании с нею. Она с отвращением вспоминала, как в офисе Балабанова нежно поглаживала ее и пришептывала: Che bella bambina, che bella bambina.
У Муссолини к этому времени появилась новая любовница. У Иды Ирен Дальзер, приехавшей из Австро-Венгрии, был усыпанный веснушками подбородок и густые блестящие волосы. В Милане она содержала «Восточный салон красоты и гигиены», но стабильности в ее жизни не было. Они мельком виделись, когда оба были в Тренто, но теперь она пришла в редакцию Il Popolo d’Italia, чтобы разместить на страницах газеты рекламу своего бизнеса. Они стали любовниками. Ида, казалось ему, привнесла в беспорядочный хаос его жизни спокойствие и уверенность. Когда для поддержания Il Popolo d’Italia ему понадобились средства, она продала и квартиру, и салон и отдала ему деньги. Однако отношения их скоро испортились, Ида стала наведываться к нему в офис и закатывать сцены. Он нашел деньги, чтобы поселить ее в небольшой квартирке. Себя Ида именовала «синьорой Муссолини».
Ракеле впоследствии рассказывала, что однажды, когда Муссолини был в отъезде в Генуе, собирая деньги для своей кампании, в дверь их квартиры постучали. Стоявшая на пороге «уродливая дама, намного старше меня, тощая и страшная как мертвец, стала изо всех сил размахивать руками». Назвать себя гостья отказалась, но, войдя в квартиру и разглядывая ее убранство, стала расспрашивать Ракеле о муже. Затем, повернувшись к Эдде, спросила у девочки, любит ли ее отец ее мать. По возвращении Муссолини Ракеле поинтересовалась у него, кто эта женщина. Австрийка, ответил он, истеричка, с которой у него был короткий роман в Тренто, и теперь она его преследует. Эдда начала привыкать к скандалам на почве ревности, но в то же время усвоила урок: от великих мужчин не следует ожидать верности.
Постепенно итальянцы, даже те, кто поначалу выступал за нейтралитет, стали ратовать за вооруженное вмешательство. С балконов и на запруженных людьми площадях поэт, журналист, романист, неутомимый охотник за литературными премиями и такой же неутомимый напыщенный бонвиван Габриеле Д’Аннунцио проповедовал войну, «красоту победоносной Италии» и величие la patria, родной Италии. Война была символом будущего, злом, необходимым для пробуждения дремлющих и безалаберных итальянцев. За присоединение к союзникам итальянцам обещали не только Триест и Трентино, но и Южный Тироль, часть Далмации, кусок Албании и острова Восточной Адриатики. В апреле 1915 года Италия подписала в Лондоне секретный договор и в мае объявила войну Австрии несмотря на то, что в парламенте сторонники вступления в войну оставались в меньшинстве. За прошедшие с начала войны месяцы было уже немало возможностей увидеть результаты кровавой бойни, чинимой новым оружием – пулеметами, и в правительстве Италии прекрасно знали, что оружия и опытных офицеров стране не хватает, но все эти разумные соображения были отброшены в сторону.
В сентябре 1915 года Муссолини несмотря на то что ему было уже тридцать два года и для войны он был немного староват, оставил семью и вступил в свой старый берсальерский полк. «Вот за что, – писал он в одной из первых статей, отправленных в Il Popolo d’Italia, – мы сражаемся сегодня в Европе: эта война в то же время великая революция».
Глава 2. Страна, которой никто не правит и править которой невозможно
Еще в 1905 году Муссолини неожиданно проявил себя прилежным солдатом. Теперь он попросился на офицерские курсы, но в отличие от брата Арнальдо, его не приняли из-за непредсказуемых политических взглядов. Вместо этого ему предложили вести боевой листок берсальеров в штабе полка, но он отказался – вновь, если верить семейному преданию, – заявив, что он вступил в армию не писать, а воевать. Он вел собственный дневник – в характерном для него живом, сбивчивом стиле – и отправлял его в Милан для публикации в Il Popolo. «Я живу для завтра, – писал он. – Я живу для послезавтра. Борьба, которая ждет нас после окончания войны, будет величественной».
Итальянская армия рассчитывала легко и уверенно разгромить австрийцев в долине реки Изонцо и дальше быстрым наступлением взять Триест. Война, однако, оказалась вовсе не такой, как обещал Д’Аннунцио – славной и героической, и не такой, какой ее описывал в своих предсказаниях футурист Филиппо Томмазо Маринетти – «единственной гигиеной мира». Она оказалась грязной и смертоносной: линия фронта двигалась то в одну, то в другую сторону, оставляя за собой горы трупов. В общей сложности на Изонцо произошло одиннадцать сражений, престарелый и не способный менять тактику генерал Кадорна отправлял в бой одну за другой волны солдат, каждая из которых под пулеметным огнем неизменно превращалась в кровавое месиво человеческих тел. К концу ноября 1915 года число погибших итальянцев составило 110 тысяч человек. Уделом уцелевших были холод, голод, крысы и блохи.
В Милане при звуках сирены воздушной тревоги Ракеле, Эдда и Анна прятались в подвале. Однажды в дверь к ним постучали двое полицейских. В небольшом отеле поблизости случился пожар, и вину за него возлагали на синьору Муссолини. Выяснив, что виновницей пожара была Ида Дальзер, к тому же только что родившая мальчика, которого она назвала Бенито Альбино, Ракеле решила действовать. Муссолини к тому времени заболел свирепствовавшим в боевых частях тифом и был отправлен на лечение в госпиталь в городе Чивидале-дель-Фриуле. Взяв с собой Эдду, Ракеле отправилась к нему через военные конвои и минуя многочисленных раненых.
Ноябрьским днем в три часа пополудни, в маленькой боковой комнатке госпиталя, в присутствии местного мэра и свидетелей, Муссолини и Ракеле заключили брак. С желтыми от тифа глазами, с небритой в течение нескольких дней щетиной и в шерстяном берете на голове, жених был едва в состоянии говорить и мог только шептать. Вся церемония заняла пять минут. Монахиня дала всем присутствующим по куску пирога панеттоне и по стаканчику вина. Эдда, в свои четыре с половиной года, стала, наконец, законным ребенком. Был у нее теперь и сводный брат Бенито Альбино. Как говорила Ракеле, свадьбы могло бы и вовсе не быть, если бы не quella maniaca, эта сумасшедшая.
К Рождеству Муссолини вернулся на фронт, жалуясь в письмах, что единственной его едой были пять каштанов. «Снег, холод, бесконечная скука, – писал он. – Порядок, беспорядок, хаос». В конце концов, получив отпуск, он приехал в Милан. Ида от него не отставала и, зажатый в угол, он снял для нее комнату в отеле Gran Bretagna и в присутствии нотариуса признал Бенито Альбино своим ребенком. К моменту его возвращения на фронт, в снег, лед и холод Карнийских гор, Ракеле была беременна. 16 марта 1916 года Муссолини присвоили звание капрала. Его письма Эдде, с неизменно вложенными туда сухими цветами и листьями, были скорее письмами любовника, чем отца. По этим письмам Ракеле учила дочь читать.
Чтобы обеспечить пропитание для Ракеле с рождением ребенка, Анна купила молодого петушка. Откармливали его во дворе, и Эдда привязалась к птице: гладила его, кормила, гуляла с ним на привязанном к его ноге поводке. Однажды, вернувшись домой после некоторого отсутствия, она увидела, что петушок исчез, а вместо него в доме появился младенец, мальчик по имени Витторио. Замалчивание тех или иных событий – характерная черта семейной жизни Муссолини. Позднее Эдда писала о замешательстве, которое она в связи с этим испытала, и своем негодовании от исчезновения любимца.
Почти год спустя, в феврале 1917, когда Муссолини находился за линией фронта, от перегрева в стволе миномета разорвалась мина. Стоявшие рядом с ним пять человек были убиты, Муссолини ранен в бедро, а в теле застряло множество осколков. На носилках его отнесли в близлежащий госпиталь. Среди первых посетителей там оказалась Сарфатти, которая описывала «42 раны… как у пронзенного стрелами святого Себастьяна». Обзаведясь с помощью друга формой Красного Креста, Ракеле пробралась в госпиталь. По случайному совпадению там же в это время оказалась и Ида с Бенито Альбино на руках. Увидев соперницу, Ида стала кричать, утверждая, что Муссолини ее соблазнил и бросил, и что на самом деле она его настоящая жена. Пока находившиеся в той же палате раненые солдаты со смехом наблюдали за разгоравшимся скандалом, Ракеле потеряла терпение и, набросившись на Иду, стала выдирать ей волосы и осыпать ее тумаками. Ида в панике бежала.