ины с Миссисипи, и голос ее зазвучал протяжно и громко:
— Она напала на него! Она его обидела! — Слова раскатились эхом. — Видно, примеривалась, как бы его из кровати вытащить. Вообразила, что у ней силенок хватит. Нет уж, эту гору ей не своротить! — И миссис Мартелло свирепо прибавила: — Она-то — не сиделка!
Она круто повернулась, громыхнув крахмальными складками, и крикнула в сторону палаты судьи Мак-Келва:
— Да что с ней стряслось? Хочет совсем погубить ваш глаз?
Наконец-то ноги послушались Лоурел. Она побежала.
Дверь осталась распахнутой, в темноте палаты повисло размытое, дрожащее и близкое созвездие. Перед ее глазами была вся Миссисипи, залитая огнями. Она нашла дорогу — у постели горел ночник. Правая рука отца была брошена поверх одеяла, непокрытая, оголенная до плеча, с кожей дряблой и морщинистой, как складки на женском рукаве. Лоурел поняла, глядя на эту руку, что он весь расслабился, обмяк. Она почувствовала, как ей обожгло глаза, и сразу же подумала о нем: ему нельзя плакать, у него на глазах не должно быть слез, и она, наклонясь, положила руку на его раскрытую ладонь и ласково сжала ее.
Ей показалось, что он наконец-то ответил ей, но это был загадочный ответ. Он лежал без подушки, и его голова вся сразу вдруг окуталась тенью, словно он откинул ее под струящуюся поверхность темных вод и не хочет поднимать.
В комнате вспыхнули все лампы. Доктор Кортленд черным силуэтом скользнул между ней и кроватью. Он положил кончики пальцев на запястье отца. Потом его рука легко коснулась оперированного глаза и так же бережно приоткрыла здоровый глаз. Он низко наклонился и стал всматриваться, ничего не говоря. Откинул простыню, прижался ухом к рубашке на груди отца; на минуту его глаза тоже закрылись.
Но Лоурел казалось, что прислушивается не доктор, а ее отец. Верхняя губа у него приподнялась, короткая и мягкая, как у ребенка, открылись странно белые зубы — раньше их никто не видел, даже когда он разговаривал или смеялся. На лице появилось лукавое выражение — словно ребенок притаился в темноте: все его разыскивают, а он ждет, что его наконец найдут.
Рука доктора взметнулась и нащупала кнопку звонка.
— Бегите живей. Задержите его жену и не выпускайте. Обе подождите меня в приемной. Никуда не уходить, пока не вернусь.
Сестра вбежала в комнату, за ней еще одна.
— Ну а он-то что выкинул? — закричала миссис Мартелло.
Другая сестра задернула занавески между кроватями, отделив пустую, аккуратно застеленную кровать мистера Далзела и качалку с висящей на ней фетровой шляпой. Носком туфли она отбросила занавеску, лежавшую на полу.
Доктор Кортленд обеими руками вытолкнул Лоурел из палаты.
— Лоурел, дорога каждая секунда.
Он закрыл за ней дверь.
Но она в коридоре услышала, как он отвечал сестре:
— Отступник! Да он просто от нас удрал!
В приемной какая-то старуха в домашних тапочках, с недоеденным бананом в руке пыталась утешить Фэй.
— Ночи, ночи напролет с ним сидишь, с ложечки кормишь, поилку подносишь, даешь сигареткой затянуться, только бы он ни про что не думал, — рыдала Фэй на груди у старухи. — А тут тебя выставляет нахальная сиделка, как будто я ей ровня!
Лоурел подошла к ней поближе.
— Фэй, случилось что-то очень серьезное. Доктор сейчас у отца.
— Не смейте со мной разговаривать! — взвизгнула Фэй, не оборачиваясь. — Сиделка тащит меня, толкает, а она смотрит — и хоть бы что.
— Доктор Кортленд просил подождать его здесь.
— Уж я-то его дождусь! Погодите, я ему такое скажу — не обрадуется! — крикнула Фэй.
— Бедняжечка ты моя, — невозмутимо сказала старуха. — Всем нам из-за них переживать приходится.
— Мне кажется, он умирает, — сказала Лоурел.
Фэй извернулась, вытянула шею и плюнула ей в лицо.
— Ну-ну… — сказала старуха. — Сядь-ка на стул да побереги силы. Посиди, подожди, они выйдут и все скажут. Обязательно скажут.
Стулья были составлены вокруг стола, и Фэй уселась на свободный — на остальных сидели пять или шесть взрослых мужчин и женщин, и все они как один походили на старуху. Их пальто были кучей свалены на стол, а на полу повсюду стояли открытые коробки из-под ботинок и бумажные мешки: семейство как раз ужинало.
Лоурел стала ходить по комнате мимо этой компании и других людей, развалившихся или уснувших в креслах и на диванах, мимо экрана телевизора, где бледно-голубые ковбои вели беззвучную перестрелку с другими ковбоями, до самой двери в коридор; потом остановилась — взглянуть на часы возле лифта — и снова зашагала по тому же кругу.
Семейство, к которому подсела Фэй, ни на минуту не умолкало.
— Ступай-ка туда, Арчи Ли, тебе идти, — сказала старуха.
— Да я еще есть не кончил, — ответил крупный, неповоротливый, совсем седой человек в коротеньком пальто, похожем на красное одеяло. Трудно было предположить, что это сын старухи, но говорил он с ней словно ребенок, а сам посасывал виски из бутылки.
— И так они нас по одному пускают. Теперь твой черед, — сказала старуха. Она повернулась к Фэй. — С Миссисипи? Мы сами с Миссисипи. Почти все у нас тут из Фокс-Хилла.
— А я не с Миссисипи. Я из Техаса. — И Фэй снова протяжно зарыдала.
— Вашего оперировали? Нашего оперировали, — сказала одна из дочерей. — Он с самой операции под особым наблюдением. Один шанс из ста, что выживет.
— Иди-ка ты лучше к нему да не каркай, — распорядилась мать.
— Полезли в глаз моему мужу и ничуть не поинтересовались, что я от этого переживаю, а теперь вот хотят меня из больницы выставить! — крикнула Фэй.
— Мама, сейчас очередь Арчи Ли, но лучше ты иди вперед, а я за тобой, — сказала дочка.
— Вы уж меня извините, я ненадолго, — сказала старуха Фэй. Она стала отряхивать кофту — у нее на груди только что рыдала Фэй — и счищать с юбки налипшие крошки. — Я и сама-то не знаю, о чем мне говорить с отцом, вот что.
— Знаете, на что у него лицо похоже? На лист бумаги, — сказала поблекшая дочка.
— Ну уж это я ему рассказывать не собираюсь, — сказала старуха.
— Скажи ему, что тебе надо скоро уходить, — посоветовал один из сыновей.
— Спроси, узнает ли он тебя, — сказала поблекшая дочка.
— А может, попробуешь просто помолчать? — сказал Арчи Ли.
— Он тебе такой же родной, как и мне, — воинственно сказала старуха. — Иду, потому что ты свою очередь пропускаешь. Ты тут жди. Не вздумай от меня удрать.
— А он и не узнает, что я ушел, — сказал Арчи Ли, когда женщина прошлепала за дверь в своих индейских мокасинах. Он опрокинул бутылку — сын мистера Далзела, пропавший без вести…
Когда старуха ушла, Фэй зарыдала еще громче.
— Вам нравится Миссисипи? — почти в один голос спросило все семейство мистера Далзела.
— Как по-вашему, здесь народ хороший? — добавила поблекшая дочка.
— Да я как-то больше привыкла к Техасу.
— Миссисипи — лучший штат в Америке, — сказал Арчи Ли и растянулся на кушетке, задрав ноги повыше.
— Родичи-то у меня тут есть, это верно. У меня дедушка жил под Бигби, в Миссисипи, — сказала Фэй.
— Вот это другой разговор! — сказала младшая дочка. — Бигби мы знаем, хоть сейчас вам покажем, как туда добраться. До Фокс-Хилла добраться потруднее, чем до Бигби. Но для нас-то это никакая не глушь — когда все соберемся, скучать некогда, нас девять душ, не считая мальков. А если дед выкарабкается, то десять. У деда-то рак.
— И у моего папочки был рак. А дедушка! Дедушка любил меня больше всех. Славный старик, он умер у меня на руках, — сказала Фэй, сверля Лоурел глазами через всю комнату. — Они умирали, но прежде они изо всех сил старались выздороветь, они не жалели сил, чтобы выкарабкаться. Ради нас. Надо только очень захотеть, вот что они говорили.
— Ну и я своим всегда говорю: верить надо, — сказала увядшая дочка.
Можно было подумать, что распорядок дня в приемной — или, скорее, распорядок ночи — предписывал им наперебой выкладывать друг другу все свои неприятности, никто здесь не считал убегающие минуты, так же как и лежавший на кушетке Арчи. Он свесил руки, на пол скатилась пустая бутылка и, как сброшенный башмак, скользнула по полу под ноги Лоурел. Лоурел, держась как можно дальше от них, прошла стороной в своем одиноком отчаянии.
— Пора бы им дать отцу напиться. Рот прополоскать, — сказала мать, входя в приемную. Лоурел едва не столкнулась с ней возле двери.
— А помните сынишку Мэйми? — Это пришла еще одна семья, и все столпились у машинки для сбивания коктейлей. Мужчина, запуская машинку, громогласно рассказывал: — То ли он сам в себя стрельнул, то ли кто-то его подшиб. До чего ж он мучился, все воды просил. А эти, в больнице, ни глоточка ему не дали. Так он, бедняга, и помер, не напившись.
— А я помню Джо-лесовика из Брайнтауна, — вмешался другой, отрываясь от телевизора. — Его тоже оставили без капли воды, так он дотянулся, раскусил трубку от аппарата и выпил всю ихнюю глюкозу. Всю выпил, до капельки. Так этот-то полоумный уже через две недели был здоровехонек, сразу отпустили его домой.
— Через две недели! А знаете, сколько они нас тут продержали? — закричала Фэй.
— Ладно, если не дадут вашему отцу воды, мы все туда пойдем, напоим его вдосталь, — пообещала мать. — Если уж ему помирать, так я не потерплю, чтобы он помер, не допросившись водички.
— Верно, мать.
— А ты как считаешь, Арчи Ли?
Но Арчи Ли, разинув рот, спал на кушетке.
— Полюбуйтесь-ка! Хорошо, что отец не может войти да взглянуть на него, — сказала старуха. — Нет уж, если отцу суждено помереть, так я ему не дам помереть, не напившись, — решительно повторила она, и всех вдруг разобрал смех.
— Вольем ему воду прямо в глотку! — крикнула мамаша. — У нас-то уж он не вывернется!
Семейство засмеялось еще громче, неудержимей. Та, другая семья тоже стала хохотать. Лоурел показалось, что еще минута — и всю приемную зальет этим неудержимым хохотом.
В дверях стоял доктор Кортленд, и часы, как гиря, тяжело лежали в его ладони.