ливой звездой. Он предвкушал возмездие, ждал, что самодовольная улыбка сползет с надменного лица, когда она поймет свою ошибку. Однако, к его изумлению, извиняться она не собиралась. Просто протянула руку, словно не оскорбила его недавно. Господи, да эта малышка крута не по годам.
Когда они сели ужинать, Коул разозлился донельзя. К досаде Коула, Уильям распорядился посадить его с Элизабет рядом. Девушка тоже была отнюдь не в восторге. Когда официанты подали первое блюдо из лесного голубя, он заметил ее взгляд, устремленный на высокого сильного мужчину, сидевшего за другим концом стола, – Магнуса Бергманна, основателя одного из самых агрессивных хеджевых фондов восточного побережья. Коула пронзило профессиональной ревностью. «Она, несомненно, выбрала бы кого-нибудь такого, – подумал он, рьяно накинувшись на мясо, – кого-нибудь себе подобного». Однако так или иначе, он ждал от нее извинений.
Он кашлянул, привлекая ее внимание.
– Ну что, Элизабет, кажется, вы не ожидали, что мы будем сидеть рядом сегодня вечером?
В голосе прозвучал слабый вызов.
– Простите? – переспросила она скучающим тоном.
И даже головы не повернула, упорно продолжая намазывать маслом булочку. Он хотел скрыть раздражение, но не получилось.
– Вы понимаете, о чем я. Там, в саду, вы решили, что я здесь на работе.
Он не позволит, чтобы ей сошло это с рук.
– Может, в следующий раз вы как следует подумаете, прежде чем давать волю предубеждениям.
– Предубеждениям? Каким? – невинным голосом спросила она, разрезая булочку. – Насчет американцев?
– Ой, не прикидывайтесь.
Элизабет вздохнула. Но его слова, видимо, привели к желаемому результату – она наконец отложила нож и холодно уставилась на него.
– Вы считаете, что я приняла вас за прислугу поэтому? Потому что вы… – она театрально выдержала паузу, – потому что вы черный?
Последнее слово она прошептала сценическим шепотом. Она над ним откровенно насмехалась, он чувствовал.
– А что, не так? – потребовал ответа Коул.
Прелестные губки сложились в улыбку.
– Вряд ли.
Ее тон намекал: очнись, спустись на землю.
– Посмотрите, вы, наверное, не заметили, но вы единственный из приглашенных папочкой, кому еще не исполнилось сотни лет. И уж совершенно точно – единственный, кто бродит по поместью в джинсах. Именно поэтому я сделала вполне логичный вывод, что вы не гость.
Элизабет помолчала, ожидая реакции. Коул пытался придумать что-нибудь остроумное, но в голову ничего не пришло. Он увидел чертиков в плутоватых зеленых глазах, когда она поняла, что он у нее в руках.
– Может, это не у меня предрассудки, – наконец заключила она.
Элизабет подняла бокал и отхлебнула минеральной воды. И повернулась к нему, словно ей вдруг пришла в голову идея.
– Да, а если вы на самом деле хотите стать своим в доску, – сказала она, заговорщически понизив голос, – то подумайте о том, чтобы избавиться от образа диджея в одежде из супермаркета. Остальные гости в одежде, сшитой на заказ.
Элизабет мило улыбнулась и, повернувшись к мужчине, сидевшему рядом с другой стороны, завела разговор. Остаток вечера она не обращала на Коула внимания.
Коул, в свою очередь, тоже старался не попадаться ей на глаза до конца выходных. А когда в воскресенье вечером наконец уехал, то с облегчением подумал, что больше никогда ее не увидит.
Глава пятнадцатая
Первый год в Париже пролетел для Кейтлин быстро. Когда не было занятий в школе моды или домашних заданий, она работала в кафе, то есть почти все субботы и воскресенья и вечерние смены в будни. Она часто задерживалась далеко за полночь, чтобы закрыть кафе, и на следующее утро возвращалась к семи и подавала посетителям кофе с круассанами, прежде чем отправиться в школу моды, где ждал очередной изнурительный день. Распорядок убийственный, но Кейтлин была счастлива. Она жила сама по себе, как и хотела, когда впервые оказалась в Париже.
На этот раз она не шла на поводу у друзей. В первую пятницу после занятий студенты с ее курса решили пойти куда-нибудь вечером. И пригласили Кейтлин.
– Отправимся в отель «Кост», – сообщила Брук. – Будет круто, вот увидишь.
Расположенный в середине улицы Сен-Оноре, в модном квартале, пятизвездочный отель славился роскошным баром с гламурными богатыми посетителями. Как только они туда пришли, Кейтлин поняла, что темное сомнительное заведение не для нее. Ухоженная толпа, пьющая коктейли по заоблачным ценам… стареющие хищные мужчины, выискивающие таланты… Кейтлин выпила один бокал и ушла.
То был первый и последний раз, когда она тусовалась с однокурсниками. Нет, они были ничего, приятными, но немного легкомысленными и несерьезными, одержимыми желанием на других посмотреть и себя показать в таких местах, как «Перл» или бар «Будда». Этого она насмотрелась еще в «Грейкорте» с такими, как Морган.
Вместо этого она все ближе знакомилась с завсегдатаями «Кафе-дез-ами». Публика была интересной: в основном музыканты, писатели и художники. Ален всегда представлял ее так:
– Это Кейтлин. Однажды она станет известным модельером, – говорил он, как бы она ни просила его уняться.
Богемная толпа с радостью приняла ее в свою среду, знакомя с модными барами и клубами в переоборудованных студиях в Бельвиле, Оберкампфе и Менилмонтанте. Они понятия не имели о ее прошлом и не интересовались семьей. Просто приняли как свою. Когда спрашивали ее имя, она представлялась как Кейтлин О’Дуайер и говорила, что приехала из Ирландии. Ни у кого не было причин сомневаться.
Правда, в работе в кафе был один недостаток: условия были «вредными» для всех официанток, но Кейтлин быстро научилась с этим справляться. Она гнала потенциальных женихов, говоря им и себе, что на ухажеров у нее времени нет. Некоторые были настойчивы, но постепенно до всех дошло. Ален не понимал, почему она так неприветлива.
– Чем он тебе не нравится? – спросил он, откровенно расстроившись, когда увидел, как Жюль Мартель, солист инди-группы, игравшей в кафе в тот вечер, незаметно исчез после того, как Кейтлин отказалась с ним выпить.
– Нет, все хорошо, – успокоила она его, вытирая барную стойку.
– Тогда почему ты с ним не выпила?
– Потому что не хочу, Ален.
Резкий тон в голосе наконец положил конец его приставаниям. Но только ненадолго. Ален любил посплетничать и бесконечно рассказывал то одну любовную историю, то другую. Кейтлин терпеливо слушала его, отстраненно забавляясь. О себе же предпочитала помалкивать. Иногда Ален делился секретами, явно рассчитывая на взаимность. И напрасно. Когда он спрашивал ее в лоб, она отвечала уклончиво.
– Мне нечего рассказать, – говорила она в ответ на вопросы о семье или жизни в Англии.
– Ну а мужчины? – настаивал он, возвращаясь к излюбленной теме. – Кто-нибудь остался дома?
Теперь он задавал наводящие вопросы, пристально наблюдая: вдруг она обмолвится.
– Кто-то не ответил на твое чувство?
Кейтлин откровенно смеялась.
– Нет, Ален. Дома никого не осталось. Неужели трудно поверить, что я счастлива сама по себе? Что мне никто не нужен?
Он качал головой.
– В жизни каждому необходим кто-то особенный, Кейтлин. Особенный человек.
– У меня есть ты, – отвечала она, нежно его обнимая. – Этого достаточно.
Тут он обычно замолкал. По крайней мере, на день или около того.
Когда в конце первого года парижской жизни срок аренды квартиры Кейтлин закончился, Ален предложил ей переехать в более просторную – прямо над кафе.
– Я сдам ее тебе по хорошей цене, – пообещал он. – А за это ты будешь присматривать за кафе.
Сначала она не хотела соглашаться, зная, что комнату придется с кем-то делить. А так хотелось пожить одной. Однако Ален предложил такую смешную цену, что отказаться она не смогла.
Оказалось, что квартиру она будет делить еще с одной девушкой, Вероникой Ридо. Высокая, гибкая блондинка работала натурщицей в Школе изобразительных искусств, École des Beaux-Arts, но время от времени пополняла доход, работая официанткой. Девушки были совершенно непохожи. Вероника – общительная кокетка, Кейтлин – замкнутая, погруженная в себя. Однако, несмотря на разницу характеров, они прекрасно ладили, пока дело не касалось мужчин.
Вероника любила светские развлечения, и у нее было множество поклонников мужского пола, а у тех – друзья, которые тоже хотели найти девушку. Она искала подругу для приключений, и Кейтлин, соседка по квартире, ей вполне подходила. Вероника, как и Ален, стремилась привести Кейтлин «в чувство», постоянно упрашивая присоединиться к ужину на четверых или выпивке. Первые несколько раз Кейтлин объясняла, почему она не может пойти.
Прошло немного времени, и она махнула на это рукой.
– Ты лесбиянка? – однажды вечером напрямик спросила Вероника.
– Нет, – засмеялась Кейтлин.
Знай она, что это охладит пыл соседки, радостно сказала бы «да». Но опасалась, что Вероника начнет знакомить ее с подружками.
– Тогда не понимаю. – Француженка озадаченно оглядела квартиру. – Что же ты собираешься здесь делать одна?
– Рисовать, – не раздумывая, ответила Кейтлин. – Читать. Спать.
И на это у Вероники возражений не нашлось.
В течение первого года учиться в Школе моды легче не стало. От мадам похвал звучало меньше, чем критики, и иногда Кейтлин приходила в отчаяние, что никак не подтянется до хорошего уровня. Однако экзамены за семестр она сдала, и это главное. На летние каникулы Уильям пригласил Кейтлин отдохнуть с семьей в Италии на вилле, но она отказалась, предпочитая жить в Париже и работать.
За последний год она осталась при решении держаться подальше от семьи Мелвиллов. Уильям ей регулярно звонил, Элизабет тоже. С того первого семестра в «Грейкорте» Элизабет пыталась наладить с ней отношения. Когда старшая сестра услышала, что Кейтлин не планирует приезжать на озеро Комо, она предложила навестить ее в Париже.
– Нельзя же столько работать! – сказала она, наполовину весело, наполовину раздраженно, когда Кейтлин выдала обычную отговорку, что для визита сейчас время неподходящее.