Кейтлин криво улыбнулась.
– К несчастью для Жюля, отчаяние непривлекательно.
Люсьен тихо рассмеялся.
– Да, ты права.
Кейтлин сразу подумала, что он говорит о Веронике. На секунду она почувствовала удовлетворение оттого, что, в отличие от большинства парней, он не поддался дежурным чарам соседки по квартире. Потом возненавидела себя за то, что осуждает подругу. И с каких это пор ее интересует, кого Вероника ловит в свои сети? Нет, пора отсюда уходить.
– Пожалуйста, попрощайтесь за меня с Жюлем, – тихо сказала она.
И направилась к выходу.
Кейтлин ушла, а Люсьен еще задержался в клубе. Он сумел пристроить Веронику на попечение Жюля и стал выбирать кого-нибудь для себя, желательно без лишних притязаний. Вероника ему нравилась, и он не хотел водить ее за нос. Люсьен хоть и был бабником, но никого не обманывал, по крайней мере нарочно.
У бара он увидел одиноко сидящую девушку. Несомненно, привлекательную. Настоящая французская красавица: длинные темные волосы, кожа цвета мускатного ореха. Они поняли друг друга с полуслова. Никаких имен, биографий. Один бокал – и они стали лучшими друзьями. Второй – и она с удовольствием пошла к нему домой.
На следующее утро он проснулся рано. К счастью, девушка еще спала. Стараясь ее не побеспокоить, он тихонько вылез из постели. Через десять минут он стоял у окна, попивая кофе, купаясь в бледном утреннем свете. Любимое время суток: из уютной мансарды смотришь, как пробуждается город. Он только что вышел из душа и стоял обнаженный, кроме полотенца, небрежно завязанного вокруг пояса, с влажными волосами, вьющимися до плеч коронными завитками.
Послышался шорох, он повернулся и увидел, что девушка перевернулась на спину. Простыни сползли, обнажив одну идеальную грудь с твердым, темным, как изюминка, соском. Но его мысли были далеко. Он думал о снимках, которые представит на новой выставке. Весь предыдущий день он проявлял последнюю пленку.
Теперь он прошел туда, где повесил сушиться фотографии, просматривал снимки, полностью сосредоточившись на предстоящей задаче. Через мгновение он уставился на одну из фотографий. Это была Кейтлин, подруга Вероники. Отцепив фотографию, он принялся ее изучать. И вспомнил, как фотографировал девушку на прошлой неделе. В тот день в кафе было тихо, и она делала наброски в баре, настолько поглощенная работой, что даже не заметила бы его, если бы не вспышка. Лучший способ съемки – застать человека врасплох. И на этот раз это определенно сработало. Профиль идеальный. Кейтлин была полностью увлечена работой, темные волосы падали ей на лицо, пока она жевала кончик карандаша. Загадочное выражение лица, задумчивые, широко раскрытые глаза…
– Кто это?
Его мысли перебил голос девушки. Люсьен повернулся. Завернутая в простыню, она стояла у него за спиной с перекошенным от ревности красивым лицом. Он даже не заметил, как она проснулась, прошла через комнату и заглянула ему через плечо.
Люсьен покачал головой.
– Никто.
И намеренно небрежным жестом бросил снимок на стол. Но девушку было не так легко провести.
– Ты уверен?
Она не отрывала глаз от фотографии. Потянувшись к снимку, дотронулась до края и нахмурилась.
– Очень красивая.
Люсьен про себя вздохнул. Merde[24]! Только этого ему не хватало. Но он не выказал раздражения. А взял девушку за руку – для того, чтобы она не испортила снимок и чтобы создать между ними близость, – и поднес к губам.
– Самая красивая ты, – глядя ей прямо в глаза, произнес Люсьен.
Фарс был очевиден, но сработал. Девушка расплылась в улыбке.
– Пойдем в кроватку? – прошептала она.
Повторять дважды ей не пришлось. Люсьен бросил последний взгляд на фотографию Кейтлин, и девушка повела его в постель.
Глава девятнадцатая
Пирс и Элизабет ужинали во французском ресторане «Каприз». Он привез ее туда, чтобы отпраздновать первый месяц работы в «Мелвилле», но вечер получился не таким, как он представлял. Когда он спрашивал, как ей работается в отделе стратегического планирования, она уходила от ответа. Он ожидал восторженных рассказов о новой работе, но Элизабет казалась подавленной.
За кофе она наконец призналась ему, как все ужасно. Пирс не верил своим ушам. Элизабет всегда была его любимицей. Смотреть, как она страдает, было невыносимо.
– Хочешь, я расскажу твоему отцу? – предложил он. – Попрошу его поговорить с Коулом. Или перевести тебя в другой отдел, если согласна.
– Нет, – ответила она и, увидев его обиженное лицо, торопливо добавила: – Спасибо за предложение. Но я сама могу за себя постоять.
Она выдавила улыбку.
– Ну что всё обо мне да обо мне. Давай поговорим о чем-нибудь еще. Расскажи мне, чем ты занимаешься.
Когда они через пару часов вышли из ресторана, она казалась беззаботнее. Он проводил ее до квартиры.
– Теперь ты в Лондоне, нужно встречаться регулярно, – заметил он, прощаясь.
Она согласилась, и Пирс вернулся к машине, довольный собой. Встреча с Элизабет напомнила ему, насколько он важен для семьи. Он был неотъемлемой частью «Мелвилла», «клеем», на котором все держится.
Жизнь Пирса крутилась вокруг интересов семьи. Так было всегда. Ведь он из Мелвиллов. Пока он рос, мать и брат – особенно брат – были для него всем. Семьей, которой можно только гордиться. Розалинда, женщина красивая и неуловимая, то появлялась в Олдрингеме, то покидала его в облачке дорогих духов, мчалась в Лондон, маячила в журналах и газетах. В Олдрингеме она устраивала изысканные вечеринки с очаровательными гостями. Уильям, который был старше Пирса на десять лет, неизбежно вызывал у младшего брата благоговейный трепет и уважение. Но после преждевременной смерти Эдуарда Мелвилла, когда Пирсу было всего пять лет, Уильям стал ему вроде отца. Именно он научил Пирса ездить на велосипеде и скакать на лошади, давал уроки плавания и катания на лыжах. Пирс стремился стать таким, как Уильям, хотя знал: вряд ли у него получится.
Когда Пирсу исполнилось восемь лет, мать привезла его в «Грейкорт», чтобы посмотреть, как Уильям играет в ежегодном матче по крикету. «Старики» против «Учеников». Стоял великолепный летний день, но больше всего Пирсу запомнилось, какую гордость он испытал, когда Уильям отбил серию выигрышных мячей, набрав шесть очков, и привел команду к первой победе за десятилетие.
– Таким братом нельзя не гордиться, – сказала Розалинда Пирсу, когда Уильяма признали лучшим игроком матча.
И он ответил искренне и от всего сердца:
– Да.
Он был Мелвиллом, и это ему казалось самым важным в жизни. Убеждение крепло оттого, что он не общался с одногодками. Обнаружив, что у него дислексия, Розалинда решила не отправлять его в местную подготовительную школу, которую посещал Уильям, а оставила учиться дома. А это значит, что к тому времени, когда ему исполнилось одиннадцать и он стал учиться в «Грейкорте», кроме семьи он общался только со стареющим репетитором.
Нечего и говорить, что школа стала для него тяжким испытанием. И хотя он был умным, прилежным учеником, общаться с одногодками не умел совсем. Мальчишки быстро поняли его слабость. Они воровали у него деньги, подсовывали в спортивный костюм тухлую рыбу, старосты вечно таинственным образом теряли его домашние работы. Слабый организм не позволял ему отбиваться. Он засыпал в слезах, что только усиливало нападки мальчишек.
Учителя, зная о его проблемах, вмешивались там, где необходимо, чтобы другие ученики не зашли слишком далеко, но между собой отзывались о Пирсе пренебрежительно.
– Он совсем не похож на старшего брата, – говорили они, вспоминая популярность Уильяма Мелвилла, его успехи в учебе и спорте.
Все мучительное время, проведенное в «Грейкорте», Пирс мечтал вернуться в Олдрингем к семье. Он наблюдал, как Уильям собирается работать вместе с матерью в «Мелвилле», и не чаял дождаться, когда повзрослеет, чтобы присоединиться к ним.
После трех лет штудирования естественных наук в Кембридже, так и не приобретя друзей, Пирс наконец осуществил свое желание и стал работать в семейной фирме. Для начала Розалинда послала его в финансовый отдел на младшую должность, где он медленно, но неуклонно поднимался по служебной лестнице, дойдя до финансового директора. Наконец-то он был доволен.
Лишь одно его печалило: он так и не женился. Пирс мечтал иметь семью: жену, детей. Но, видимо, было не суждено. Уильям в юности ухаживал за множеством красивых девушек, Пирс же всегда чувствовал себя неловко в их обществе. Это была та самая неуклюжесть, которая преследовала его в «Грейкорте». Но он смирился с одиночеством и находил утешение в том, что относился к семье Уильяма как к своей собственной. Изабель нравилась ему с самого начала, и, хотя он был немного разочарован тем, что Уильям не выбрал его шафером – вместо него эту должность получил Магнус, – все равно с головой ушел в свадебные планы. Хотя официально Пирс не был крестным Элизабет, он всегда о ней заботился.
И Пирс был доволен холостяцкой жизнью. В конце концов, зачем ему жена? Работа и семья плавно переплетались друг с другом и занимали все его время, а в те редкие моменты, когда он оставался один, он с удовольствием читал или гулял. Через день по очереди приходили экономка и горничная, чтобы поддерживать порядок в его доме на Ричмонд-хилл. А для вечеров, как сегодня, когда ему было немного одиноко, существовал «НВ8»[25].
«НВ8» был закрытым элитным клубом, спрятанным в зеленом переулке недалеко от стадиона «Лорд-крикет-граунд» в стенах роскошной виллы эпохи Регентства. Его частыми клиентами были знаменитости, политики и члены королевской семьи, а девизом – осмотрительность. Чтобы стать членом клуба, нужно подать заявку, которая тщательно проверяется, и ждать в очереди около двух лет. Посетителей принимали по предварительной записи, чтобы они не пересекались друг с другом. О встрече договаривались по незарегистрированному номеру телефона, с которого отвечал бесстрастный голос. У каждого члена клуба был уникальный ПИН-код, так что по телефону никогда не упоминали имена.