«Нью-Йорк… Какая утра нежность…»
Нью-Йорк… Какая утра нежность,
Бульваров, авеню безбрежность,
Фонтанов звонкая капель
И соловья спросонья трель.
Здесь по деревьям белки скачут,
Утята на прудах судачат,
И с океана свежий бриз
Росу роняет на карниз.
Причудливость любых фантазий,
Религий – рой многообразий.
Нью-Джерси это иль Бродвей –
Ты здесь не негр и не еврей,
Ты не мулат, не мексиканец –
Ты просто здесь американец.
Не выделяется никто:
В чалме, кроссовках иль манто.
Здесь всё громадно, всё – размах,
Бескрайность побеждает страх
И притупляет боль и чувства
Непревзойденностью искусства –
Искусства жить, творить, блистать,
Искусства под знамёна встать
Капитализма и прогресса,
Предпринимательского стресса.
Лифты снуют по небоскрёбам,
Портье склоняются к особам,
Скрываясь в зеркалах дверей
Под глянцем собственных ливрей.
Звучит признательность в приветах,
А чаевые – не конфеты,
И не желание урвать,
Ведь с них нельзя налоги брать.
Но старый теоретик Маркс
Мечтал об обществе для масс
И поголовно общем счастье,
Ну, скажем, с самого зачатья.
Он думал, знал и предрекал,
Когда с кухаркой сладко спал,
Не по законам раввината,
О роли пролетариата.
Известно, что труд стоит денег,
Не важно, центов иль копеек,
А Маркс, возможно, смел шутить,
Желая деньги отменить
И всё свалить на богатеев,
Экспроприаторов – злодеев.
Рождён ты, скажем, от доярки –
Тебе готово место в банке.
Гуляй, мочись, мочи других,
Но не подумай, что Маркс – псих.
Зятья и дочки уверяли:
За ним не знали аномалий.
Но если ты хозяин лавки,
Всю жизнь протопал у прилавка,
Сыры кромсая с колбасой,
Обильно смоченных слезой –
Слезой трудов, обид, лишений,
Клиентов грубых поношений,
И для семьи на склоне лет
Сливной обстроил туалет
(Сугубо личный и с биде),
Не предвкушая о беде,
Согласно Маркса толкований –
Не дремлет ушлый пролетарий.
Мечты слезами не унять,
Тебя придётся уплотнять,
И унитаз твой персональный
Вдруг превратился в коммунальный,
В биде засолят огурцы –
«Трудмассам» не нужны дворцы.
А зеркал бронзовые рамы
Заменят «Манифест» с «Программой».
С кем жить: с врачом, иль белошвейкой? –
Решает только партячейка.
Откуда рой таких идей,
Где почерпнул их чародей:
То ль в древних пантеонах Рима,
Иль у стены Иерусалима,
Внимал ли виршам Ватикана,
Или премудростям Корана?
В читальнях Бонна и Берлина
При свете лампы с керосином
Ночь напролёт под шум дождя
Склонялась голова вождя
Всемирного пролетариата
С лицом простого адвоката
К работам энциклопедистов,
Историков, экономистов.
И с терпеливостью Христовой
Он перекраивал основы
Мировоззрения людей.
Отшельник мудрый иль злодей…
В материю, лишаясь страха,
Поверил он; от Фейербаха
Событий ход ввести в закон
Был мудрый Гегель привлечён.
А дети Маркса – все девчонки,
И не хватает на пелёнки,
Друг Энгельс часто выручал
И кредиторов ублажал.
Плывут над континентом стоны –
Свои внедряет Маркс законы,
И от предчувствия баталий
Вставные зубы скрежетали.
«Отжил капитализм свой век!
На баррикады, человек!» –
Тряс бородою в пене бредней
О стадии его последней.
Писал с усердьем «Капитал»,
Прудона раскритиковал,
Ценил парижских коммунаров
Для разжигания пожаров.
А где-то там, в России дальней,
Другой и тоже гениальный
Продолжил путь борьбы, свободы
И, не смотря на все невзгоды,
Аресты, ссылки и гоненья,
Поставлен не был на колени.
В петле он брата потерял
И отомстить всем возмечтал.
И в этой мести лютой, страстной,
Сплотил авантюристов в касту…
Купе вагона, броневик…
А в остальном солдатский штык,
Добив законы и культуру,
Заложит камни диктатуры,
И пролетарский произвол
Забьёт России в душу кол.
Пойдут этапы до Сибири,
И даже в собственной квартире,
Забыв про качку, броневик,
Теряющий свой стыд, старик,
Листы расстрелянных сверяя,
От злых болезней иссыхая,
Толкал Инессу на аборт,
Надежде не давал развод.
Россию зная понаслышке,
Он экономику по книжке
Стратега Маркса изучал,
Статистику подтасовал,
Лукаво над пером сопел –
И получил то, что хотел:
Вместо убогих деклараций –
Взрыв авантюрных ситуаций.
«Засучим рукава! За дело!»
Семь десятилетий пролетело:
Себя объели до костей,
Стыдимся собственных детей,
Пред заграницей шапку ломим
И ничего не производим.
Казна пуста, огромный долг –
Отдали души под залог.
За годы долгие страданий
Никто не ищет оправданий,
Никто прощения не просил –
Быть может, не осталось сил:
Приходится не спать, сквозь дрёму
Ждать понятых, и управдома,
И типов в кожаных пальто.
На суд из них явился кто?
Пусты скамейки подсудимых,
И стёрлись образы любимых,
Забитых, загнанных в стада,
И не вернуть их никогда.
А извиненья и награды?
Им больше ничего не надо!
Им ничего, а нам – так мало,
И я смотрю на мир устало.
И лифт взлетает в небоскрёб,
Как гвоздь железный входит в гроб
Похоронить воспоминанья,
Сомненья, муки и страданья,
И тень свою в остатках света
Увидеть в зеркале паркета.
И как я рад, что где-то рядом
Необозримою громадой
Передо мною за окном
Нью-Йорк прощается со сном:
Машины чистят мостовые,
На перекрёстках постовые
Вмиг зажигают светофор,
Путь открывая на простор.
Бомжи шевелятся в коробках,
Утята входят в воду робко,
Фонтанов свежая капель
По веткам прыгает, как шмель.
И, несмотря на вой пророков,
Не сбылся ни один из сроков:
Капитализм ещё сильней
В «последней стадии» своей.
И этой «стадией последней»
Довольны бомж, ночлег в соседний
Подъезд проворно поменяв,
Портье, галантно мзду приняв,
Врач, ухмыляясь гонорару,
Швея, костюм прогладив паром.
А бакалейщик, как везде,
Жене своей купил биде.
Времена года
«Зелёные ветки и красная ягода…»
Зелёные ветки и красная ягода…
Как много было в тебе не разгадано,
Как много ещё рассказать ты хотела,
Да вот так случилось, что не успела.
А мне всё казалось, что жить будем вечно,
И дни друг за другом, спеша в бесконечность,
Всё будут бежать, календарь обрывая,
И мы вместе с ними, усталость не зная.
Но вот листья осени вновь пожелтели,
Забылись весны соловьиные трели,
И снег декабря вдруг какой-то не белый,
Ему не лежится на ветках у елей.
И лето упряталось в темень «tresor» – ов,
И грома раскаты, как выстрел «Авроры»:
Сгибаться приходится, чтоб не задело
Под тяжестью жизни, надо умело.
Сгибаться приходится, даже охотиться!
И целям бегущим не поздоровится:
На мушку берутся доходы и звания
И в этой стрельбе никому оправдания
Нет и не будет, а ты угасаешь
И в безразличье своём оставляешь
Мир эпидемий, обманов и пыток –
Всё меньше сегодня в нём светлых улыбок
И детского крика. Нет слов покаяний,
И тянутся руки просить подаяний.
А, может, не милости? Может, оглобли?
Напрасно возникшие стоны и вопли
Над миром плывут к правосудью взывая,
Но ты нас покинешь. Простив? Я не знаю.
Зима
«Я по лыжне за тобою умчался…»
Я по лыжне за тобою умчался,
Мимо летели деревья, кусты.
Я, охмелев от тебя, потерялся
В снежном пространстве лесной красоты.
Тебя то укроют лесные пригорки,
То вырвет из глаз неизвестный овраг.
А я тебе что-то кричал вдогонку,
И эхо летело, как бумеранг.
Сердце стучалось неровно и часто
От быстрого бега и от тебя.
Симфония силы, зимы и азарта
Звучала в лесу, словно в храме мольба.
Застыли в молчании стройные ели –
Им зимняя музыка тоже слышна.
И очень приятно, что злые метели
Решили притихнуть в объятиях сна.
И ветер не хочет казаться невежливым –
Он стих, и порывы его не нужны…
И нам обоим по-детски весело
От зимнего солнца и первой лыжни.
«Метель стучит в окно, и у дверей сугробы…»
Музыка: Г. Михайлов
Метель стучит в окно, и у дверей сугробы,
Снег все следы замёл забытого двора.
Давай ещё нальём и пожелаем, чтобы
Жизнь к нам в конце пути осталась всё ж добра.
Бокал дрожит в руке, слеза в глазах сверкает,
Слова нам не нужны – всё сказано давно,
И радость и печаль вдруг к сердцу подступают –
В давно ушедших днях забыть их не дано.
Подкинь в камин дрова, последние, быть может,
Их треск напомнит нам ту первую капель,
И тёплая весна нам сердце растревожит,
Но ты, прошу тебя, об этом не жалей.
Я видеть не хочу в душе твоей страданий,
И старое вино пусть выпито не зря.
Давай загасим, друг, свечу воспоминаний
И в вечность унесём то, что забыть нельзя.
«Морозы пришли как-то вдруг и надолго…»
Морозы пришли как-то вдруг и надолго,
И снег всё замёл до последней иголки.
В озёрах вода льдом тяжёлым покрыта –
К ним тропку в снегу разгребаешь сердито.
Засыпаны снегом скамейки в аллеях,
И в парках закончились птиц ассамблеи:
Солисты, хористы, работники сцены
Покинули спешно окрестности Вены.
На память уложены звонкие ноты,
Без спроса по ним не сыграет вдруг кто-то.
И перья певцов – то костюмы гастролей –
Засыпаны снегом до будущих ролей.
Птиц тянет на юг, на морские утёсы,
Куда не доходят ночные морозы,
Где песни звучат без времён и сезонов –
На дереве каждом по сотне Кобзонов.
Там нет микрофонов, и техника снята,
Певцы там без сетки, как перед канатом,
И их голоса, словно трубы органа,
На всех перекрёстках звучат, будто в храмах.
А птицы в пути, птицам хочется света,
Скорей улететь от печальных рассветов,
От серости дней и от длинных ночей,
Колокольного звона и дыма печей.
Ветра встречный порыв шанса им не даёт,
Птица камнем тяжёлым на землю падёт,
И без стона, без слёз, без прощальных речей
Провожается стаей в безмолвье ночей.
Только ветер попутный, подув под крыло,
Сил прибавит в пути тем, кому повезло.
Ветра свежего вдох, словно капля вина –
Голова закружится, похмельем полна.
Наберёшь высоту – хмель притупит боязнь,
И над миром паришь, ничего не боясь.
Облака над крылами, а ниже земля
И всё то, что планета придумать могла.
Где-то там впереди и, конечно, внизу
Вдруг глаза различают прибрежья косу.
Море, горы и пляж нарастают стремглав.
Птицы строем летят под армейский устав.
Вниз скорее, к горам, к родниковой воде,
С облегченьем молчать об ушедшей беде,
Грудью свежесть вдыхать, клювом капли ловить,
За свои неудачи судьбу не корить.
Солнце силы вернёт, залы будут полны,
Скрипки вновь заиграют прелюды весны,
Зазвучат голоса в три октавы иль в пять –
Это счастье – в метель есть куда улетать.
«И снова выпал снег…»
И снова выпал снег,
И снова дни рожденья,
С похмелья в парке бег
До нового веселья.
В морозе января
Дышать не так-то просто,
Сквозь снежные моря
Прокладывая вёрсты.
Сперва крутой подъём,
Как в примитивной драме,
В снегу лежишь потом,
Как в оркестровой яме.
Какая неба синь
Без облаков тяжёлых,
И взгляд куда не кинь –
Стволы деревьев голых.
Лишь ветви все в снегу,
Раскинувшись, как руки,
Вдруг, описав дугу,
Из струн изъяли звуки.
Невидимый смычок!
Невидимые струны!
Звук музыки рассёк
И тишину лагуны.
На глади снежных вьюг,
Метелей бурных вальсов
Мороз оставил вкруг
Лишь отпечатки пальцев.
И клавишная трель,
И плач виолончели,
Симфонией капель –
Развешаны на елях.
Сосульки тут и там
Застыли, словно ноты.
За дирижёрский пульт
Поставить бы енота.
Ему в дохе тепло,
И не трясёт колени.
Пора открыть дупло!
Солисты, хватит лени!
Со старых фонарей,
Хлебнув с морозу водки,
Две стаи снегирей
Уже шлифуют глотки.
Здесь праздник тишины,
А в ней оркестра звуки.
Перед глазами сны,
В них зимние разлуки,
Надежды новых встреч
В густых аллеях парка,
Огонь зажжённых свеч
В высоких сводах замка.
В нём музыка звучит –
Зимы, тепла и неги.
Природа всё творит
И опускает веки.
В гармонии страстей
Желанье побеждает,
Из снега поскорей
Движенье вызволяет.
И вновь бежишь трусцой,
И снег хрустит, как новый,
Камин зовёт домой,
И стол накрыт в столовой.
«В последнее время всё чаще…»
В последнее время всё чаще
Прощаний приходит пора,
И снег выпадает не раньше,
А только в конце декабря.
Спешит покрывалом (ах, скромность!)
Укрыть суетливость дождей,
И ветра шальную бездомность,
И осень печальных вестей.
И падают тихо снежинки,
В сосульки замерзла капель,
И жизненных судеб развилки
В сугробы заносит метель.
И холод приходит надолго,
И снег уже выше колен,
А в комнате лето и Волга,
И песни забытой рефрен.
«Зима с морозами пришла опять…»
Музыка: С. Фадеев
Зима с морозами пришла опять,
Без приглашения – не надо звать!
Засыпан снегом твой осенний след
И к сердцу твоему тропинки нет.
Скажи, Мороз, зачем принёс,
Нас не спросив, разлук мотив?
Нам не понять, не разгадать,
Такой прогноз, наш друг Мороз!
Но время зимнее бежит стремглав.
Я вижу вновь вдали твой лёгкий шарф.
Опять мы связаны одной судьбой,
И словно не было зимы седой.
Звенит капель, и счастья хмель
Стучит в висок звучаньем строк.
Звучаньем муз, скрепленьем уз,
Сверканьем глаз – весны наказ.
«Я вспомнил первый снег…»
Я вспомнил первый снег,
Салазок лёгкий бег…
Всё было так давно,
За прошлым не угнаться.
В углу трещала печь,
Мерцали тени свеч.
Хотелось лечь на дно,
Чтоб больше не подняться.
Я водки много пил,
Собрав остатки сил,
Я в талый снег упал,
Чтоб с жизнью распрощаться.
Я погрузился в сон,
И старый почтальон
Всё мимо проходил…
Поверь мне, трюк удался.
Прошло немало лет.
Заботами согрет
Был труд не в тягость мне,
Я счастьем упивался.
Забыты дно и сон,
И письма почтальон
Приносит в тишине
И просит расписаться.
«Метель завыла в буйстве за окном…»
Метель завыла в буйстве за окном,
Как стонет женщина, отдавшись страсти,
И, сбившись в крик, уже грустит о том,
Когда придёт очередное счастье.
Оно придёт с раскатами грозы,
С цветеньем роз, с весенними дождями
И с соком налитых плодов лозы,
Вино которой встретиться с устами
Той женщины, что в лютую метель
Срывалась в крик, как будто с ветром споря,
Желая уместить в свою постель
Приливы счастья с расставаньем горя.
«Твою встречая по утрам…»
Твою встречая по утрам
Улыбку на лице,
Я думаю, зиме пора
Подумать о конце.
И словно первая любовь
Повеет теплотой,
Я прикоснусь к твоей руке
Стареющей щекой.
Я знаю много вёсн и зим
Меж нами пролегло,
Я верил в то, что был любим,
И было нелегко
От одиночества страдать
И соблюдать покой,
Пилюли горькие глотать
И пить за упокой.
Друзей далёких вспоминать,
Их многих уже нет,
Краснеть, что оробел отдать
В райкоме партбилет.
Я дни считал, их зная счёт,
Часть хочешь позабыть,
Другим заслуженный почёт
На память отложить.
Из прошлого твоё лицо,
Не ведавшее слёз,
Приносит словно письмецо
Лукавый Дед Мороз.
Ни в Новый год, ни к Рождеству,
А каждый новый день
Конверты радостно я рву
И, позабыв про лень,
Я чувствую в листках письма
Страдания губ твоих
И вкус холодного вина,
Что выпит на двоих.
Листки письма, как календарь,
Здесь даты прошлых встреч.
Дрожанье рук, камина гарь,
Желание увлечь,
Сбежать с тобою к небесам
И там найти приют,
Чтобы припасть к твоим глазам,
Им прокричать: «Салют!»
И нет длиннее тех дорог,
Что мы прошли с тобой,
И пусть способствует нам Бог,
Нас наделив судьбой,
В которой прошагали мы,
И, в темноте ночей,
Остались навсегда людьми,
Не подводя детей.
«Кружит над Веною метель…»
Кружит над Веною метель,
Не в первый раз, но всё же.
И над Москвою карусель
Из снега по прохожим
Метёт, не исчерпав запас
Осадков и напора.
А мы сидим, пьём хлебный квас,
Как средство от запора.
Наведалась метель и к нам,
Забыв Москву и слякоть,
Располагающую к снам
Плодов кавказских мякоть.
Так и живём, день стал длинней,
От снега в белом крыши.
И нам становится грустней,
Остались в детстве лыжи.
Коньки заброшены в подвал,
В какой уже не знаешь.
Заботы словно снежный вал
Растут. Не успеваешь
Их все решить иль осознать
И времени так мало,
Но, тем не менее в кровать
Залезть под одеяло
Так хочется. И крови бег
Смиренно успокоив,
Уйти в себя, как в свой ночлег,
Дела во сне устроив.
«Говорят, не нужны январи…»
Говорят, не нужны январи
И уже надоели метели,
И поют не так снегири,
Не шумят даже стройные ели.
Африканский уж грянул бы дождь,
Сок кокосовый в водку для пьяни.
И слетит с облаков новый вождь –
В клубе танцы с игрой на баяне.
2021 г.