Историй такого рода у меня огромное количество. Львиной долей тех, кто приходил «снимать побои», были пострадавшие от рук своих же родственников или знакомых; настоящих «криминальных» случаев было относительно немного. Если говорить сухим языком статистики, то в моей практике около 70 % всех приходящих на освидетельствование составляли «самоходы» – люди, пришедшие самостоятельно, а 30 % были направлены правоохранительными органами.
Про жертв таких несчастий поговорим далее, а пока – про поврежденные родственные связи. Именно все эти родители, дети, шурины и девери, невестки и свекрови, зятья и тещи считали, что, «сняв побои», можно сильно повлиять на своего обидчика. Как я уже писал ранее, почему-то в обществе сформировалось такое мнение: кто первый зафиксирует повреждения, тот и прав. Люди в это свято верили и старались прийти на прием как можно раньше – чтобы максимально опередить второго участника конфликта. За многие годы работы некоторых таких хронически побитых начинаешь узнавать в лицо и быть в курсе их семейной жизни.
Меня всегда удивлял смысл, который эти люди вкладывали в это мероприятие. Они «снимают побои» не для того, чтобы написать потом на обидчика заявление в полицию и наказать его в законном порядке, а для того, чтобы напугать. Ох уж эта вера в то, что человек может измениться! Не имея на руках статистики, я тем не менее рискну утверждать, что 90 % таких «пугателей» составляют женщины, побитые мужьями, детьми и сожителями. У многих наших женщин особенный менталитет. Они сострадательны и эмпатичны даже к тем, кто бьет их каждый день смертным боем. Какие-никакие чувства к человеку, боязнь остаться одной, да еще и с детьми, восприятие такого обращения как нормального (и мама, и бабушка жили так же) – все это запускает бесконечный сериал под названием «бьет – значит любит» со стандартными, повторяющимися сюжетами и вполне закономерным, известным заранее финалом. Кроме этого, чисто юридически разбирать случаи домашнего насилия довольно сложно: известны примеры, когда женщина неоднократно обращается в полицию, но дальше беседы с обидчиком дело не идет, а такие вещи, как газлайтинг, вообще крайне труднодоказуемы и наказуемы. Иногда женщины (или мужчины) вынуждены терпеть издевательства ввиду некоторых непреодолимых обстоятельств – финансовая зависимость, отсутствие собственного жилья и т. д.
Справедливости ради, стоит отметить, что в самом начале «сериала» такие «пугалки» действительно работают. Осознание, что «акт судебно-медицинского исследования» с зафиксированными повреждениями, подписями и печатями может быть предъявлен в полицию и стать поводом для возбуждения уголовного дела, охлаждает воинственный пыл второй половины и способствует ремиссии, иногда довольно длительной. Однако по мере ухудшения отношений, деградации человека под влиянием алкоголя, привыкания к угрозам периоды ремиссии укорачиваются, а «снятие побоев» вместо страха порождает только злобу. Несмотря на это, очень немногие женщины решаются довести дело до суда: даже если они идут в полицию и пишут заявление на обидчика, то часто забирают свое заявление – опять же из жалости (по моей статистике, около 30 % женщин, подавших заявления, забирают их через несколько часов или дней, а около 80 % женщин вообще не обращаются в правоохранительные органы). Обиды и боль как-то быстро забываются, когда вчерашний «герой» приносит букет цветов, валяется в ногах, плачет и клянется никогда больше не пить и не распускать руки. Увы, это так не работает, люди не меняются. (Кстати, несмотря на то, что в подавляющем большинстве случаев жертвы семейного насилия – это представительницы женского пола, однако встречаются и обратные случаи, и они бывают не менее трагичными.)
Означает ли это, что фиксировать побои не нужно? Конечно, не означает. Делать это необходимо, и подходить к «снятию побоев» стоит серьезно.
Пострадавшие в результате каких-то реально криминальных действий очень отличаются от остальных. Семейные конфликты – это, к сожалению, дело привычное. Ни в коем случае не обесценивая актуальность проблемы семейного насилия и понимая, насколько оно бывает ужасно (тем более что законодательство в этой области несовершенно), я тем не менее не могу отрицать того факта, что в обществе более терпимо и обыденно относятся к проявлению жестокости в семьях, особенно если члены этих семей склонны к алкогольным или наркотическим «слабостям».
Совсем другое дело – нападение на человека, ничего не подозревающего да и вообще далекого от насилия и не готового к нему. Кроме физических повреждений такой пострадавший получает сильную эмоциональную, психологическую травму, поскольку сам факт того, что можно просто так ударить человека (а часто при этом и отобрать что-то, ограбить, оскорбить), просто не укладывается в голове. Большинство людей именно так и думают, и применение физического насилия к кому-то без особой причины – такой, например, как самооборона, – для них практически исключено.
Мне всегда было искренне жаль таких пациентов. Их рассказы о случившемся отличались конкретикой, хотя иногда пострадавшие не могли сообщить никаких более-менее важных сведений. Возможностей получить травму было множество – нравы в тех местах, где я тогда работал, царили вполне простые: на пустые разговоры никто времени не тратил. Один мой знакомый, спортсмен, боксер, мужчина необычайной физической силы, однажды стал жертвой нелепой ситуации. Он как-то шел по улице вечером, когда услышал за спиной легкий топот, после чего сознание его покинуло. Оказалось, что к нему просто подбежали сзади и ударили металлической трубой по голове, а затем ограбили. Не помогли ни физическая сила, ни звание КМС по боксу.
Конфликтные ситуации могут возникнуть внезапно и в любом месте – от общественного транспорта до детского сада. Я сам был свидетелем (хорошо, что не участником) множества подобных случаев, о которых можно написать отдельную книгу. Потасовки при посадке в автобус, например, были обычным явлением, и участвовали в них как мужчины, так и женщины (и далеко не всегда мужчины одерживали верх). Наверное, в это сейчас трудно поверить, но тогда автобусы ходили крайне нерегулярно и на перроне в ожидании транспорта собиралась огромная толпа. Если дело было зимой, в мороз, люди были настроены особенно по-боевому. Увидев приближающийся автобус, толпа выплескивалась ему наперерез, на проезжую часть, – вместо того чтобы оставаться на перроне и дать водителю спокойно подъехать. Последние метры автобус двигался синхронно с бежавшими рядом людьми, которые хватались за двери и не отпускали рук, дабы влезть первыми и занять место в салоне. После того как автобус наконец-то останавливался и открывал двери, начиналось побоище. Толпа едва не переворачивала бедный пазик, люди врывались внутрь с энтузиазмом матросов-революционеров, берущих Зимний дворец, и набивались внутрь, как сельди в бочку. Вот в таких условиях и возникали конфликты вплоть до рукоприкладства.
Приходили «снимать побои» граждане еще одной категории – вернее, их приводили специальные люди. Я имею в виду задержанных и арестованных. При задержании человека, подозреваемого в каком-то преступлении, полагается провести его освидетельствование на предмет наличия или отсутствия повреждений. Делается это для того, чтобы выявить какие-либо повреждения, полученные в драке, за которую его и задержали, а также для того, чтобы задержанный не мог впоследствии отказаться от своих показаний, заявив, что они из него выбиты сотрудниками правоохранительных органов. Для этого задержанного под конвоем доставляют в кабинет эксперта, где и производится освидетельствование. У таких людей нередко выявлялись поверхностные повреждения – ввиду того, что задержания далеко не всегда проходят нежно и аккуратно. Каких-то более или менее тяжелых повреждений, переломов и т. п. в моей практике почти никогда не наблюдалось.
По сути своей «снятие побоев» есть освидетельствование на предмет выявления и фиксации повреждений, но сама эта формулировка красива и глубокомысленна. Я буду употреблять ее далее, в следующих главах, имея в виду ее истинный – официальный и профессиональный – смысл.
Часть вторая,Амбулаторная
«Ох уж эти сказки! Ох уж эти сказочники!..»
После того как желающий «снять побои» добрался-таки до эксперта, начинается первый этап освидетельствования – опрос, перед которым обязательно нужно установить личность освидетельствуемого путем проверки паспорта или иного документа с фотографией. Такая предосторожность обусловлена тем, что на освидетельствование могут прийти подставные лица.
Практически в любой сфере услуг присутствует беседа. Придя в автосервис с какой-то автомобильной проблемой, вы отвечаете на вопросы механика, который знает, что спрашивать; в парикмахерской вы объясняете мастеру, какую стрижку хотите; в такси рассказываете водителю, куда свернуть для того, чтобы проехать более коротким путем… Обмен информацией в форме беседы позволяет достичь своих целей обеим сторонам: в нашем случае пострадавший желает изложить свою точку зрения на события в выгодном для себя свете (так происходит подсознательно, а отнюдь не всегда из-за корыстных побуждений или злого умысла), а эксперту важно зафиксировать обстоятельства получения повреждений, пока они – обстоятельства – еще свежи в памяти, а впечатления не испорчены чужими советами или собственными рассуждениями пострадавшего.
Если пострадавший пришел на прием по направительному документу – постановлению или направлению, то фабула случившегося иногда понятна врачу и без опроса. Сразу уточню: так же как и в направлении на вскрытие, в направлении на освидетельствование фактические обстоятельства причинения повреждений могут отсутствовать, так как сотрудник правоохранительных органов ввиду своей лени, веры в экспертную способность a priori знать то, что случилось, нехватки времени или просто небрежного отношения к заполнению документов не всегда считает нужным их изложить. Согласитесь, что из фразы «…направляется гражданин такой-то для освидетельствования» мало что можно узнать об обстоятельствах произошедшего.