В любом случае опрос освидетельствуемого обязателен: он необходим для выяснения всех подробностей, деталей, позволяющих эксперту в дальнейшем сделать правильные выводы и максимально точно ответить на вопросы следователя. Как говаривал капитан Жеглов в известном фильме, «Спрос, он в нашем деле дорого стоит!». Искусство беседы с пострадавшим человеком раньше передавалось между поколениями экспертов, от учителя к ученику и шлифовалось годами. К каждому конкретному человеку нужно подходить индивидуально, а для этого требуется быть психологом или просто неравнодушным человеком, поскольку даже за самой банальной и отвратительной семейной «разборкой» так или иначе стоит человеческая драма. Судебно-медицинский эксперт, при всей специфичности своей специальности, в первую очередь врач, а главная заповедь врача еще со времен Гиппократа – «Не навреди». Человек, физически и морально униженный, часто испытывающий боль, не всегда настроен на беседу: он понимает, что ему необходимо пройти через определенные процедуры, для того чтобы запустить расследование, – но не более того. Произошедшее может погрузить его в депрессию или же, наоборот, сделать очень возбудимым, склонным к скандалам, словоблудию и фантазерству. В моей практике были прямо противоположные случаи. Первый – женщина, на которую напали, причинив ей незначительные повреждения, тем не менее получила огромную психоэмоциональную травму из-за того факта, что вообще кто-то среди бела дня может просто так напасть, и пыталась покончить с собой через пару дней после нападения. Второй – молодой мужчина, избитый группой подростков за пустяковое замечание (подростки выпивали и матерились в людном месте), пришел на освидетельствование в крайне возбужденном состоянии. Он контролировал каждую букву, написанную экспертом, агрессивно спорил, обвинял эксперта в предвзятости, при этом «употребляя слова и термины, принятые в среде графологов, хиромантов и лошадиных барышников», как та гадалка мадам Грицацуевой из романа «12 стульев». Дело кончилось тем, что в целях безопасности пришлось вызывать полицейских и проводить дальнейшее освидетельствование в их присутствии.
Задача эксперта при опросе – максимально подробно зафиксировать обстоятельства причинения повреждений, которые записываются со слов пострадавшего. Так же как при составлении протокола допроса, когда следователь обязан записывать информацию исключительно со слов опрашиваемого, не внося редакторские правки, не заменяя слова и выражения, не корректируя стиль, так и при освидетельствовании эксперт фиксирует все то, что рассказывают пострадавшие. А рассказывают они порой истории, достойные пера писателя-фантаста. За редким исключением все люди думают, что чем страшнее и живописнее будет их рассказ, тем более тяжелой степени будет вред здоровью и тем острее будет меч правосудия, занесенный над обидчиком (спойлер: это не так).
За годы работы я слышал множество невероятных рассказов, чудесных примеров выживания после нанесения безусловно смертельных (по описанию) повреждений и даже случаев воскресения из (почти) мертвых. Те, кто хоть раз видел любой индийский фильм, несомненно, помнят, что в нем обязательно должны быть несколько сцен: песня, танец и драка. И первое, и второе, и особенно третье отличаются драматизмом, экспрессией, прыжками и эмоциями нечеловеческой силы. Для любой драки также характерны движения руками и ногами – этакая смесь стиля пьяной обезьяны и просто пьяной обезьяны, – сопровождающиеся многочисленными ударами, каждый из которых, судя по звуку, способен расплющить человека в лепешку. Однако после такой убийственной драки главный положительный герой имеет пару ссадин на лице – и только, в то время как отрицательный герой умирает заслуженной мучительной смертью. Примерно такая картина встает перед глазами, когда приходится проводить очередное освидетельствование.
В первый же год моей работы, в один из приемных дней, на наше многострадальное крыльцо поднялся немолодой помятый человек, внешний вид и выражение лица которого говорили о том, что он находится в самой активной фазе поиска справедливого возмездия. Так и оказалось. Накануне, будучи в приятной компании, употребляя модный в то время напиток «Льдинка», он не сошелся во мнении по какому-то пустяковому вопросу с остальными компаньонами, результатом чего стали слегка подпорченные лица всей честной компании – и в особенности моего пациента. На дворе было начало 2000-х гг., интеллигентные выпивохи типа Венички Ерофеева давно уже канули в Лету, и наверняка поводом для выяснения отношений стал отнюдь не спор о категорическом императиве Канта или основных законах диалектики Гегеля. Записав паспортные данные, я попросил мужчину кратко изложить обстоятельства произошедшего, указать, сколько человек били, куда и чем. Тут, как говорится, Остапа понесло. Даже трезвый человек не в состоянии запомнить столько подробностей, сколько было сообщено мне в тот раз. Как оказалось, удары наносились различными предметами, палками, стаканами; негодяи использовали поясные ремни, чтобы душить, пинали по ребрам и даже резали ножом. По всем медицинским критериям после таких физических воздействий человек не должен был как минимум самостоятельно передвигаться, а как максимум – жить. Рассказ сопровождался демонстрацией различных ударов – при этом посетитель изображал как себя в момент нанесения ударов, так и нападавших. Особо трагичные этапы избиения даже были проиллюстрированы звуками и словами, которыми сопровождались удары. Выглядело все это очень монументально и торжественно. На мой осторожный вопрос, терял ли пострадавший сознание, жертва чудовищного избиения сообщила, что, конечно же, потеря сознания была и неоднократная, что прибавляло всей ситуации элементов особой жестокости, граничащей с геноцидом.
Надо сказать, что вопрос о потере пострадавшим сознания часто является этакой лакмусовой бумажкой, позволяющей понять, говорит он правду или лукавит. Человек без сознания не может оценивать окружающую обстановку, видеть предметы, которыми наносятся повреждения, слышать разговоры и т. д., да и вообще потерять сознание не так уж легко, как показывают в кино. Это только на экране при любом ударе по голове человек падает без чувств, в жизни же утрата сознания является признаком довольно серьезной черепно-мозговой травмы – например, сотрясения головного мозга. (Про сотрясение головного мозга подробнее расскажу в третьей части книги.) Так вот, объяснить свою феноменальную память с учетом неоднократной потери сознания пациент не смог и «поплыл», нивелируя свой получасовой рассказ. После раздевания и осмотра тела оказалось, что, кроме пары ссадин и царапин, других повреждений не имелось, что свидетельствовало либо о феноменальной регенеративной способности организма, либо о том, что гражданин, говоря словами Коровьева, соврамши. Закономерно получив вердикт «без вреда здоровью» и не найдя справедливости в кабинете эксперта, человек безвозвратно удалился, как это обычно и бывает.
Опрос пострадавшего имеет свою специфику в зависимости от разных факторов: например, в случае половых преступлений необходимо выяснить некоторые детали, не имеющие значения в других случаях (об этом будет рассказано в соответствующей главе), опрос несовершеннолетних проводится в присутствии одного из родителей или законного представителя. Кстати, несовершеннолетние далеко не всегда рассказывают правду и вообще что-то рассказывают при родителях, поэтому в некоторых случаях, особенно если нужно выяснить какие-то принципиальные вопросы, граничащие с нарушением дисциплины, родительских запретов на что-то, допускается беседа наедине, без родителей, при этом осмотр, безусловно, проходит в присутствии третьих лиц. Родители могут, сами того не желая, смущать ребенка или даже пытаться рассказать обстоятельства произошедшего самостоятельно, своими словами – что, конечно, недопустимо, но с родительской точки зрения вполне объяснимо: родитель всегда хочет защитить своего отпрыска, сообщая иногда неверные, выигрышные для него сведения.
В моей практике был случай, когда при опросе несовершеннолетнего его мама рассказывала про одноклассников, избивавших ее ребенка, и даже называла конкретные фамилии, настаивая на том, чтобы я вписал их в акт освидетельствования. Сам же ребенок молчал, что вызывало здоровые подозрения. Когда же мамаша была удалена из кабинета и я разговорил школьника, оказалось, что никто из одноклассников его не бил, а повреждение (кровоподтек на бедре) он получил при падении во время игры. У мамы мальчика был давний конфликт с родителями одноклассников, обвиненных ею в избиении, – и она решила воспользоваться случаем и привлечь их к ответственности якобы за избиение сына. Ребенок, будучи задавленным родительским авторитетом, не мог отказаться от участия в спектакле. История дикая, но, к сожалению, случается и такое. Разумеется, выяснение конкретных обстоятельств произошедшего – это задача органов следствия, а не судебно-медицинского эксперта, однако экспертную бдительность никто не отменял.
Никто из нас не застрахован от неприятностей, поэтому позволю себе дать совет тем, кто будет вынужден пройти процедуру судебно-медицинского освидетельствования: не пытайтесь приукрасить ситуацию, «утяжелить» ее или вообще выдумать подробности. Рассказывайте все как есть, простыми словами, кратко, но по сути.
Как бы ни была ужасна картина, описанная пострадавшим, в определении степени тяжести повреждений будут играть роль только объективный осмотр освидетельствуемого и – при наличии – данные медицинских документов.
Осмотр освидетельствуемого: ожидание и реальность
После подробного и тщательного опроса пострадавшего эксперт приступает к осмотру. Целью является поиск и фиксация, описание повреждений, поскольку у живого человека любые повреждения заживают, изменяются со временем и в конце концов исчезают (некоторые – бесследно). Кроме того, необходимо сопоставить ту картину, которую «нарисовал» пострадавший при опросе, с картиной фактически имеющихся повреждений. Как я уже говорил ранее, человек зачастую склонен очень приукрашивать то, что с ним случилось, а иногда и выдумывать то, чего не было вообще.