работу нужно выстраивать как положено, не с дровами же дело имеете, а с живыми людьми.
На всякий случай Данилов переложил копии историй болезни Здериглазова и Крипакова из своей коробки в нижний ящик письменного стола, спрятав их между бумагами доцента Гусева – вдруг кто-то наведается в кабинет, пока он будет общаться с начмедом? Хотя бы тот же Кайнов…
Евгения Юрьевна удивила, причем капитально – вместо того, чтобы пригласить Данилова к себе, явилась к нему сама. Деликатно постучала в дверь, а когда Данилов откликнулся приоткрыла ее и елейным голосом осведомилась:
– Не помешала, Владимир Александрович? Найдется пара минуточек для разговора?
Данилов тряхнул головой, отгоняя наваждение, но наваждение уже успело закрыть за собой дверь и сесть на стул, жалобно скрипнувший под столь большой нагрузкой.
– Я решила, что удобнее будет поговорить здесь, – Евгения Юрьевна растянула губы в подобии улыбки. – Чтобы не отвлекали. Как там наш Анатолий Самсонович?
– Да вроде все в порядке, – ответил Данилов. – Мы с ним коротко поговорили, не вдаваясь в подробности…
– Золотой человек! – с чувством сказала Евгения Юрьевна. – Добрый, понятливый, деликатный…
«Совсем не то, что ты», мысленно закончил Данилов.
– Вы ему привет передайте от меня и всей администрации. Пусть поправляется поскорее, мы его ждем. Терапевтическое отделение без него как без мамки… То есть – без папки.
– Передам, – пообещал Данилов. – Если хотите, могу вам его номер дать.
– Да у меня есть его номер, – Евгения Юрьевна снова улыбнулась. – Просто беспокоить лишний раз не хочется. А вы все равно общаетесь, вот к слову и скажите, что мы его любим, ценим и ждем с нетерпением. Но я вообще-то пришла к вам по другому делу, Владимир Александрович.
– Догадываюсь, – сухо сказал Данилов. – Вы хотите поговорить об историях болезни…
– Не только о них, – махнула рукой Евгения Юрьевна. – Истории – это следствие, а я бы хотела начать с причин. Для того, чтобы вы все правильно поняли, нужна небольшая преамбула. Только не подумайте, Бога ради, что я пришла оправдываться или уговаривать. Я пришла объясниться. Улавливаете разницу?
– Пока, честно говоря, не улавливаю.
– Ничего, сейчас уловите, – обнадежила Евгения Юрьевна. – Надеясь на вашу порядочность, я буду говорить начистоту. Да – мы «химичили» с историями болезни… Несколько раз…
Очень хотелось спросить – сколько именно? – но Данилов решил пока воздержаться от уточняющих вопросов.
– Скажу честно, – Евгения Юрьевна положила правую руку на грудь. – Я прежде никогда ничем таким не занималась. Хотите – верьте, хотите – нет, но не занималась и другим не позволяла. Но жизнь заставила… Вы же знаете, что Георгий Христофорович стал главным врачом недавно, буквально накануне открытия комплекса. До этого он работал замом по оргметодработе в «полтиннике».[24] Опыт у него большой, он начинал с врача приемного отделения, но крупным стационаром никогда не руководил. А тут еще и комплекс запускать надо. Вы представляете, какая это ответственность?
Данилов кивнул.
– И то, какое внимание уделяется всем новшествам на первых порах вы тоже должны знать…
– Евгения Юрьевна, вы уже говорили о том, что комплексом занимались вы, а главный врач только подписывал бумаги, – напомнил Данилов.
– Говорила, – кивнула Евгения Юрьевна. – Я помню, память у меня хорошая. Но сейчас я хочу посвятить вас в подробности. Я ведь тоже собиралась уйти следом за Борисом Максимовичем, нашим прежним главврачом. Мне уже шестьдесят первый год пошел, пора бы и отдохнуть от всей этой нервотрепки, на даче цветочки-огурцы выращивать… Ах, если бы вы знали, Владимир Александрович, как я люблю мою дачку! – Евгения Юрьевна мечтательно закатила глаза и покачала головой. – Тишина, покой, воздух свежий, птички поют, Волга в двух шагах течет… Благодать! Но чтобы этой благодатью сполна насладиться, нужно на пенсию выйти, иначе никак. В отпуск я ухожу чисто номинально – все равно по пять раз на дню с вопросами звонят. Иногда и приезжать приходится, по телефону же все не разрулишь. Мне знаете какой сон чаще всего снится? Будто я на даче отдыхаю, мне из больницы звонят, а я говорю: «идите вы к чертям собачьим, я же на пенсии!». Вы не подумайте, что я перед вами комедию ломаю. Я реально ушла бы, ели бы не Георгий Христофорович. Он в первый день пришел ко мне, вот как сейчас я к вам, и сказал: «Евгения Юрьевна, помогите мне пожалуйста во все разобраться! Поддержите, посоветуйте, ведь кроме вас мне не на кого надеяться». Хорошо так сказал, по-человечески…
Евгения Юрьевна достала из кармана халата платок, промокнула им уголки глаз и виновато посмотрела на Данилова – простите старуху, расчувствовалась. Данилов, на которого вся эта «комедия» не оказала ровным счетом никакого воздействия, вежливо улыбнулся – ничего, мол, бывает, и отметил в уме, что Евгения Юрьевна на два порядка умнее Кайнова.
– Как я могла ему отказать? – Евгения Юрьевна вопрошающе посмотрела на Данилова и, не дождавшись ответа, продолжила. – Никак! Если человек обращается к тебе по человечески, то отказывать ему нельзя?..
«Главная фраза прозвучала, – отметил про себя Данилов. – Сейчас меня станут убеждать проявить человечность».
– Вы не представляете, Владимир Александрович, под каким давлением мы работали в первые месяцы! То один департаментский деятель приедет, то другой. Все перед Соловьем выслуживаются, а попутно нам нервы треплют. Мэрия тоже руку на пульсе держит… Боже мой! – последовало еще одно закатывание глаз. – Нас в начале пандемии так не трясло, как прошлой осенью. Мне-то что? Пенсию я выслужила, жить и цветочки сажать есть где, а у Георгия Христофоровича карьера на взлете… Да еще и со здоровьем у него внезапно проблемы возникли, причем какие – прободение язвы двенадцатиперстной кишки! Его только-только назначили, а он на два с лишним месяца из строя выбыл. Ну разве могла я его подвести?! Скажите – могла?!
То, что хотелось бы услышать Евгении Юрьевне, не Данилову говорить не хотелось, а то, что хотелось сказать, вряд ли пришлось бы ей по душе, так что Данилов предпочел промолчать.
Евгения Юрьевна перевела дух и устремилась в новую атаку.
– Я вижу по вашим глазам, Владимир Александрович, что вы хотите сказать: «так работали бы, как положено!». Поверьте – мы очень старались, а я так вообще больше всех! Но дело-то незнакомое, неотлаженное, темпы другие, много нового народу. Набирать под открытие приходилось кого попало, чтобы поскорее штаты заполнить. Пьющего сразу можно разглядеть, а вот с дураками сложнее. Вроде бы и говорит складно, и послужной список хороший, и отзывы с прежних мест неплохие, а на проверку – дурак-дураком. Действует по усвоенным стереотипам и ничего за их пределами не видит. Или того хуже – не дурак, а пофигист. Рассуждает правильно, а делает все тяп-ляп, на троечку. Там недосмотрит, здесь недоглядит, а в результате острый инфаркт в терапию попадает… Пока с человеком не поработаешь, не узнаешь каков он. Недаром же раньше говорили – пуд соли вместе съесть надо, чтобы человека узнать. Да, разумеется, во всем моя вина первая, потому что я – начмед, но я же не могу каждому в душу заглянуть… Вы меня поймите правильно, Владимир Александрович, я не оправдываюсь, я просто хочу объяснить, как я на старости лет докатилась до такой жизни. И вот еще что – не думайте, что я все косяки спускала на тормозах. Я в каждом случае устраивала подробные разборы полетов с участием всех причастных. Мордами тыкала их в ошибки и объясняла, как нужно было поступить. Двоих уволить пришлось, по собственному, без лишнего шума. Я за всем следила и продолжаю следить, у меня все под контролем…
– А сколько всего было случаев? – спросил Данилов.
– Полтора десятка в прошлом квартале и один в январе, сразу после нового года, – сразу же ответила Евгения Юрьевна. – В этом квартале всего один и я уверена, что последний. Я всех предупредила, что не стану покрывать их бесконечно. На этой скользкой дорожке рано или поздно оступишься и шею себе свернешь. Ну и люди тоже освоились, притерлись-приработались, короче говоря – все понемногу налаживается, а тут вы со своими вопросами… Нет, я не призываю вас поступать против совести. Если считаете нужным, то можете сообщить в департамент. Мне вы этим не навредите, напротив – освободите от моей тяжелой ноши. Ну а Георгий Христофорович… – Евгения Юрьевна вздохнула и махнула рукой. – Ах, да что тут говорить? Все уже сказано… Нет, не все! Я должна попросить у вас прощения, Владимир Александрович, за то, что мы вам работу испортили, – рука снова легла на грудь, а в голосе зазвучали проникновенные нотки. – Я прекрасно понимаю, что вы мне не поверите в отношении количества. Раз сказала «полтора десятка», значит еще три раза по полтора в уме держит, а о многом и вообще может не знать, ведь сотрудники не обо всем докладывать станут, что-то и втихаря провернут… Простите меня, пожалуйста, Владимир Александрович. Если хотите, то я могу сама вашему заведующему позвонить, чтобы к вам лишних претензий не было.
– Претензий ко мне не будет, – успокоил Данилов, не ожидавший такого поворота, надо признать – весьма действенного. – И департамент я информировать не собираюсь, разумеется, при условии, что вся эта «химия» останется в прошлом…
– В прошлом! – заверила Евгения Юрьевна, на сей раз приложив к груди обе ладони (с учетом ее габаритов при желании можно было бы и еще четыре ладони приложить). – Вот клянусь вам своим собственным благополучием! Тем более мы вскоре, уже в апреле переходим на электронный документооборот. Не все для этого готово, но департамент требует немедленной «цифризации», а то неловко получается – медицина будущего работает в бумажном формате. Так что можете считать, что это были трудности переходного периода… Чему вы улыбаетесь? Я кажусь вам смешной?
– Нет, не кажетесь, – Данилов отрицательно покачал головой. – Просто название такое… хм… Но это не важно.