– А зарплата будет больше? – поинтересовалась меркантильная дочь.
– Надеюсь, – уклончиво ответила Елена. – Там сложная система. Сам по себе оклад невелик, но есть стимулирующие надбавки, месячные и квартальные премии, а также годовые бонусы. Но особо меня радуют бесплатные обеды и транспортная компенсация в девять тысяч шестьсот пятьдесят рублей в месяц.
– Шикарно! – восхитился Данилов. – Единый месячный билет, включающий пригородную зону, стоит чуть дороже трех тысяч, а вам в три раза больше дают!
– Хорош глумиться! – одернула Елена. – Лучше скажи, что у тебя происходит. Ты какой-то задумчивый стал, а это настораживает.
– Это не у меня происходит, – усмехнулся Данилов, – а в больнице имени Буракова, где я имею удовольствие изучать квартальную статистику первого в Москве скоропомощного комплекса. Народ «химичил» с историями болезни, переписывая их задним числом. Испугавшись возможной огласки, местные деятели украли мои рабочие материалы и попытались выжить меня, но все обошлось. Вместо статьи я решил подготовить лекцию, а они обещали больше не «химичить».
– И ты им поверил? – поддела Елена. – Горбатого только могила исправит.
– Поверил, – кивнул Данилов. – «Химия» была сугубо ситуационной – открыли комплекс, набрали много нового народу, собака хозяина не знает, вот и лажали часто. Сейчас все вроде как наладилось, к тому же скоро больницу переведут на электронный документооборот, а там уже особо не «похимичишь», нужны продвинутые хакерские навыки. Ну и потом они уже разок спалились… Знаешь на чем? Переписывали истории одной рукой и за врача приемного покоя, и за дежурных реаниматологов. Детский сад! Хотя бы наклон изменили бы, что ли…
Следом за жадностью всегда приходит раскаяние. Хотелось попробовать и того, и другого, и третьего с четвертым, а уж рулетики из двух сортов сыра пошли так хорошо, что их заказали дважды. Данилов объелся настолько, что стало тяжеловато дышать. «Один раз живем», – успокоил внутренний голос, невероятно добревший на фоне обжорства. «Завтра – постный день, – пообещал себе Данилов. – Ничего, калорийнее воды, есть не стану».
«Сытому веселее живется, а голодному слаще спится», говорят в народе. Набитый желудок генерировал кошмары один за другим. Началось с экзамена по нормальной анатомии, самом страшном испытании на пути будущего врача. Экзаменатор просит перечислить все кости скелета в алфавитном порядке. Данилов пытается это сделать, но постоянно сбивается… «Вон из медицины! – кричит ему в лицо экзаменатор. – Таким тупицам только метлу доверить можно…». Следом за экзаменом приснилась родная шестьдесят вторая подстанция. Последний вызов, впереди радостный момент сдачи дежурства… Но вдруг заведующая подстанцией объявляет, что в связи с сокращением штатов сотрудники переводятся на непрерывный режим работы. «А когда можно будет домой?», робко спрашивает Данилов. «Когда на пенсию выйдете!», отвечает заведующая и вдруг у нее начинают расти клыки. Нет, не клыки, а самые настоящие бивни! Данилов хочет убежать, но ноги будто приклеились к полу… Самым худшим был третий сон, в котором Данилов тонул в ванной. Выбраться не получалось, потому что руки соскальзывали с бортика. Ноги никак не могли нащупать опору. А когда Данилов нырнул для того, чтобы выдернуть затычку (сообразил же!), то увидел, что на затычке сидит необъятных размеров русалка, похожая на Евгению Юрьевну. Мало того, что ее не сдвинуть, так она еще и хватает Данилова за ногу и тянет на дно. Тянет и поет голосом Высоцкого: «Когда вода всемирного потопа вернулась вновь в границы берегов…». Наиболее ужасным было не предчувствие скорой смерти, а песня о любви в исполнении столь неприятной особы…
– К чему снятся русалки? – спросил Данилов за завтраком у Марии Владимировны.
– Вопрос сложный, – дочь задумчиво наморщила лоб и покосилась на Елену. – Примитивная трактовка связывает русалок с романтическими знакомствами…
– О, как интересно! – вставила Елена. – У папы как раз самый тот возраст для романтических знакомств.
– Но знатоки считают, – продолжала Мария Владимировна, пропустив замечание матери мимо ушей, – что русалки отражают внутреннюю борьбу, вызванную неспособностью принять важное решение. Иногда человек не понимает, что в нем происходит такая борьба и тогда русалка является подсказкой. Ты обдумываешь какое-то важное решение?
– Да, – с преувеличенно серьезным видом ответил Данилов. – Не могу понять – нужна ли мне вторая чашка кофе или достаточно одной?
Шутки шутками, но одна недодуманная мысль в голове вертелась. Внутренний Ватсон никак не мог понять, почему после столь откровенного разговора, когда, казалось бы, все карты были раскрыты и все покаянные слова сказаны, Евгению Юрьевну так напрягло желание довести начатую работу до логического конца. Не поверила в отсутствие у Данилова враждебных намерений или тут кроется что-то другое? А что именно? Ватсон беспокоился, а внутренний Холмс медлил с ответом. Впору было заподозрить, что в подвалах скоропомощного комплекса спрятана тайная лаборатория, производящая запретные вещества… Ну а о чем еще можно думать? Разве что о черных трансплантологах, но при таких мыслях нужно начинать пить галоперидол, другого выхода нет.
Пораскинув мозгами (это выражение очень ему нравилось), Данилов решил, что Евгению Юрьевну задела его сдержанность. Видимо она ожидала какой-то эмоциональной реакции, похвал своей откровенности, заявлений в стиле: «я тебе верю, дорогуша!» и прочей театральщины, совершенно несвойственной Данилову. Многие люди воспринимают сдержанность как скрытность или проявление недружелюбия. Вспомнился старший врач шестьдесят второй подстанции Кочергин по прозвищу Лжедмитрий. Делая сотрудникам внушения, Лжедмитрий ожидал яркого покаяния с битьем себя в грудь и надрывными заверениями «никогда больше». Хитрецы успешно этим пользовались, избегая выговоров и сохраняя премии при помощи «показательных выступлений». Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься, как-то так… Данилова Лжедмитрий ненавидел за его упертость, но лишний раз связываться избегал, остерегался последствий.
Напоследок Данилов набрал в архиве тридцать историй болезни.
– Куда вам столько? – ахала заведующая.
– Перед смертью не надышишься, – пошутил Данилов. – Вы не беспокойтесь, я в конце дня все верну.
Истории он выбирал не абы как, а со смыслом – все пациенты поступили в воскресные дни. Почему? Да потому что воскресные и праздничные дни наиболее богаты различными косяками. Из начальства присутствует только дежурный администратор, сугубо номинальная фигура, занимающаяся только чрезвычайными происшествиями. Особо сознательные дежурные администраторы могут с утра обойти всю больницу быстрым шагом. Почему-то считается, что подобные обходы укрепляют дисциплину, хотя на самом деле толку от них ноль. Сотрудники знают привычки администраторов и к моменту их появления повсюду царит милая начальственному сердцу благодать. Никто не позволяет себе лишнего, как в прямом, так и в переносном смыслах, кругом порядок, персонал напоминает трудолюбивых пчелок… Но не успевают шаги «обходчика» стихнуть вдали, как все возвращается на круги своя.
Некоторые дежурные администраторы предпочитают вместо обхода совершать внезапные вылазки или, скорее, набеги на избранные отделения. Почему-то считается, что дамоклов меч начальственного появления заставляет сотрудников работать лучше и, вообще, дисциплинирует. На самом деле ни хрена этот дамоклов, с позволения сказать, меч не дисциплинирует, потому что служба внутреннего оповещения работает идеально. Сведения о передвижениях дежурного администратора передаются по сарафанному радио из отделения в отделение. «Идет в главный корпус» – отделения, находящиеся в других корпусах, облегченно выдыхают. «Садится в лифт» – работающие на втором этаже тоже могут выдохнуть. «Начальство в эндокринологии» – все, кроме находящейся на том же этаже неврологии, расслабляются и продолжают работать в обычном режиме «бери меньше, кидай дальше и киряй пока летит».
Для человека, желающего найти недочеты (в данном конкретном случае – желающего понять, почему стороннее внимание столь напрягает местную администрацию), воскресные поступления являются наиболее предпочтительными.
Каждую историю Данилов просматривал дважды, причем второй просмотр был таким же обстоятельным, как и первый. Первый десяток историй дал только один «криминал» – дежурный врач кардиологической реанимации писал дневники в телеграфном стиле: «состояние без динамики», не указывая ни частоты дыхательных движений, ни частоты сердечных сокращений, ни прочих данных. Так обычно пишут студенты до тех пор, пока им не объяснят, что в данном случае краткость является не сестрой таланта, а билетом на зону. Все проверяющие инстанции, от страховых до следственных, считают, что то, о чем не написано, не было сделано. Если не указываешь данных осмотра, значит осмотр не проводился. Привет, двести девяносто третья статья Уголовного кодекса!
Захотелось сделать чайную паузу. С учетом вчерашнего вечернего обжорства, Данилов ничего съестного с собой не принес и в больничную столовую идти не собирался. Мужик решил не есть – мужик есть не будет.
Доцент Гусев понимал толк в комфорте и порядке. Часто чайник стоит на подоконнике, чай и сахар хранятся в шкафу, а что-то вкусное может обнаружиться в ящике письменного стола. У Гусева же возле раковины, но не впритирку к ней, стояла особая тумбочка, в которой хранились припасы, посуда и столовые приборы (всего по три, не иначе как уважаемый Анатолий Самсонович любил сообразить на троих). На тумбочке стояли два чайника – электрический и заварочный, на котором сидела краснощекая кукла-грелка в бело-голубом гжельском стиле. А на стене над тумбочкой висел лист бумаги, на котором было напечатано:
«Одна чашка крепкого чая лучше двадцати чашек слабого»
Высказывание было прямо-таки конфуцианским – на первый взгляд вроде бы простое, а какой глубокий смысл скрыт! Данилову оно нравилось невероятно.